О любви и прочих бесах - Маркес Габриэль Гарсиа. Страница 23

Бернарда заперлась в своей спальне, утешаясь черной патокой и шоколадом, а на исходе второй недели из комнаты вылез живой труп. Маркиз заметил тайные приготовления к отъезду, но не обратил на них внимания. Однако еще до полуденной жары он увидел, как из ворот патио выезжает Бернарда верхом на старом муле, за которым на привязи идет другой мул с поклажей. Она нередко уезжала из дому одна, без конюших и рабов, ни с кем не прощаясь, ничего не объяснив. Но на сей раз маркиз знал, что она не вернется, потому что, кроме всегдашнего чемодана, она увозила с собой золотые монеты, доверху заполнявшие два кувшина, которые много лет хранились под полом у нее за кроватью.

Маркиз бросился ничком в гамак и закрыл лицо руками: теперь-то его непременно зарежут собственные рабы. И отныне он запретил им входить в дом не только ночью, но и днем. Потому-то, когда Каэтано Делауро пришел навестить его по приказу епископа, гость просто толкнул дверь ногой и вошел без приглашения, ибо на стук никто не отозвался. Цепные псы было затявкали, но он на них и не взглянул. В саду под цветущими апельсиновыми деревьями висел гамак, где в час сьесты дремал маркиз в своем всегдашнем сарациновом халате и толедском колпаке. Делауро долго смотрел на него, не тревожа, и ему чудилось, что видит он Марию Анхелу, иссохшую и почившую в одиночестве. Маркиз очнулся, но не сразу узнал гостя с повязкой на глазу. Делауро поднял руку и осенил его крестным знамением.

— Да храни вас Господь, — сказал он. — Как вы поживаете?

— Вот так, — сказал маркиз. — Гнию заживо.

Он отстранил сухой рукой нити полуденной паутины и сел в гамаке. Каэтано извинился за нежданное посещение. Маркиз сказал, что на стук он теперь не обращает внимания, потому что отвык от визитов. Делауро торжественно вымолвил:

— Сеньор епископ, который чрезвычайно занят делами и очень страдает от астмы, поручил мне вас навестить.

Произнеся протокольную фразу, он сел возле гамака и перешел к животрепещущей проблеме.

— Хочу вам сообщить, что мне доверено наблюдать за духовным здоровьем вашей дочери, — сказал он.

Маркиз поблагодарил и спросил, как она себя чувствует.

— Хорошо, — ответил Делауро, — но я хочу помочь ей чувствовать себя лучше.

И объяснил, в чем состоит смысл и метод экзорцизма. Говорил о великой силе, которой одарил Иисус своих учеников, дабы изгонять из тела нечистую силу, врачевать болезни и духовную немощь. Рассказал евангелическую притчу о Легионе и двух тысячах бесноватых свиней. Но прежде всего он хотел бы установить, в самом ли деле Мария Анхела одержима бесом. Сам он в этом не уверен, но требуется помощь маркиза, чтобы рассеять все сомнения. «Вначале надо узнать, какой была ваша дочь до поступления в монастырь», — сказал Делауро.

— Не знаю, — сказал маркиз. — Очень жаль, но чем больше я ее узнавал, тем меньше мог ее понять.

Он признал свою вину в том, что бросил дочь на произвол судьбы в патио для рабов. Из-за этого, по его мнению, она стала безмолвствовать месяцами, впадать в беспричинную ярость, издеваться над матерью, подвешивая кошкам колокольчик, который надели ей на руку. Но самой большой трудностью в постижении ее нрава было ее пристрастие ко лжи.

— Как у негров, — вставил Делауро.

— Нет. Негры лгут нам, но не друг другу, — сказал маркиз.

В спальне Делалуро одним взглядом отделил старинную утварь тетушки от новых вещей Марии Анхелы — говорящих кукол, танцоров на пружинке, музыкальных шкатулок. На кровати так и лежал, как его оставил маркиз, чемоданчик, с которым ее отправили в монастырь. Покрытая пылью лютня покоилась в углу. Маркиз объяснил, что это итальянский инструмент, теперь стоящий без употребления, и что у девочки были замечательные музыкальные способности. Упомянув об этом мимоходом, он вдруг оживился, стал перебирать струны, а потом и напевать песню, которую они пели дуэтом с Марией Анхелой.

Это был решающий момент. Музыка открыла Делауро то, чего не удавалось сделать маркизу в рассказе о дочери. Последний так расчувствовался, что готов был петь без конца. Потом вздохнул и сказал:

— Вы себе не представляете, как ей шла шляпа с полями.

Делауро заразило его волнение.

— Вижу, вы ее очень любите.

— Не можете себе представить — как, — сказал маркиз. — Душу бы отдал, чтобы ее увидеть.

Делауро почувствовал, что Святой Дух не оставляет его без поддержки.

— Нет ничего более легкого, — сказал он, — если доказать, что она здорова.

— Поговорите с Абренунсио, — сказал маркиз. — Он с самого начала говорил, что она не больна и, как ученый-медик, может подтвердить диагноз.

Делауро вдруг понял, что попал в тупик. Абренунсио мог спасти положение, но общаться с ним значило подвергать себя большой опасности. Маркиз, казалось, угадал его мысли и сказал:

— Он известнейший человек.

Делауро многозначительно качнул головой.

— Да, Святой Инквизиции известно многое, — заметил он.

— За жертвы нам стократно воздается Небом, — сказал маркиз и, видя, что Делауро помалкивает, добавил: — Заклинаю вас Господом Богом.

Делауро с трудом пробормотал:

— Прошу вас, не настаивайте.

Маркиз прикусил губу. Взял с кровати чемоданчик и попросил Делауро передать дочери.

— Пусть хотя бы знает, что я о ней помню.

Делауро ушел не попрощавшись. Он с головой накрылся пелериной, прижав к груди чемоданчик, ибо дождь лил как из ведра. Через какое-то время он осознал, что в ушах у него звучит какой-то стих из песни, которую пел маркиз под лютню. Делауро сам стал вполголоса напевать, не слыша шумящего ливня, вспоминая куплет за куплетом, пока не пропел всю песню. В квартале ремесленников он свернул налево к отдельно стоящему домику и, продолжая мурлыкать, постучал в дверь к Абренунсио.

— Кто там?

— Именем закона… — ответил Делауро.

Эти слова первыми пришли на ум, чтобы не называть своего имени. Абренунсио открыл дверь, поверив, что ломится стража, и не узнал визитера. «Я библиотекарь в епископате», — сказал Делауро. Медик впустил его в полутемную прихожую и помог снять промокшую пелерину.

Не изменяя своему обычаю, спросил гостя по-латыни:

— В каком сражении вы потеряли глаз?

Делауро рассказал ему на классической латыни о случившемся во время затмения солнца и о неприятных симптомах своего недуга. Абренунсио не нашел травму опасной, остался доволен наложенной повязкой и поразился чистоте услышанного латинского языка.

— Вы в совершенстве владеете латынью, в совершенстве… — повторял он. — Где изучали?

— В школе Авилы, — ответил Делауро.

— Тогда нечему удивляться, — сказал Абренунсио.

Он заставил Делауро снять мокрую сутану и сандалии для просушки и набросил свой мирской плащ ему на голые ноги в линялых гамашах. Потом снял повязку и кинул в мусорный ящик. «Вся беда в том, что ваш глаз увидел больше, чем ему положено видеть». Делауро не мог насмотреться на горы книг, загромождавших комнату. Абренунсио подметил его интерес и повел в аптеку, где этажерки до самого потолка были завалены книгами.

— Господи Боже! — воскликнул Делауро. — Это же библиотека Петрарки!

— И сверх того еще двести томов, — сказал Абренунсио, позволяя гостю наслаждаться обозрением своих сокровищ.

Там были уникальные произведения, за которые в Испании можно было угодить в тюрьму. Делауро узнал их, жадно листал, а потом с болью душевной ставил обратно на полки. Наряду с нетленным сочинением «Фрай Герундио» его особый интерес вызвало полное собрание сочинений Вольтера на французском языке, в том числе перевод на латинский вольтеровских «Философских писем».

— Вольтер по-латыни — это же редчайшая греховная публикация, — шутливо заметил он.

Абренунсио сообщил, что книга переведена каким-то монахом из Коимбры, который позволял себе такую роскошь, как перевод редких книг на радость паломникам. В то время как Делауро листал книгу, медик поинтересовался: знает ли он французский?

— Не разговариваю, но читаю, — ответил Делауро по-латыни. И добавил без капли чванства: — Читаю также по-гречески, по-английски, по-итальянски, по-португальски и немного по-немецки.