Статьи и очерки - Маркес Габриэль Гарсиа. Страница 16

Дружба Бельгийца с моим дедом была довольно близкой из-за общей страсти к ювелирному делу. Дедушка помог ему устроиться в селе, а он помог деду научиться неплохо играть в шахматы и научил его делать знаменитых золотых рыбок (в романе "Сто лет одиночества" их выплавлял полковник Аурелиано Буэндиа - прим. пер.). Для меня он был неприятным персонажем, потому что каждую ночь, когда дедушка брал меня с собой на шахматные партии, я ужасался, как много нужно часов, чтобы двигать фигуры.

Мне было не больше шести лет, но я помню, как будто это было вчера, момент, когда деду сообщили о самоубийстве дона Эмилио, в августовское воскресенье, когда мы выходили из дома, чтобы к восьми часам попасть на мессу. Он волоком притащил меня к дому Бельгийца, где его ждали алькальд и двое полицейских.

Первое, что потрясло меня в неубранной спальне, был резкий запах горького миндаля от цианида, который вдыхал Бельгиец. Тело, накрытое материей, лежало на кровати. Рядом, на деревянной скамейке, лежала чашка, из которой уже испарился яд, и записка с сообщением, красиво выведенным кистью: "Никто не виноват, я убиваю себя по глупости".

Ничто не сохранится в моей памяти с такой четкостью, как образ его трупа, когда дедушка скинул с него покрывало. Тело было обнаженным, напряженным и скрученным, с бесцветной кожей, покрытой желтоватыми волосками, кроткие глаза смотрели на меня как живые. Моя бабушка Транкилина Игуаран предсказала, когда увидела лицо, с которым я вернулся домой: "Это бедное создание не найдет покоя до конца своих дней". Так и было: взгляд мертвеца преследовал меня во сне много лет.

Воспоминания того дня послужили также сюжетом "Палой листвы", моей первой повести, написанной в двадцать лет. Но, похоже, никто этого не заметил. В обоих случаях ясно то, что меня больше интересовала не жизнь, а смерть героя. В романе "Любовь во время чумы" у меня был выбор: сделать его одним из основных, "долго живущих" персонажей, либо оставить его таким, каким он был в моей памяти: эфемерным, но незабываемым. Я не сомневался в выборе. Персонаж, который остается в романе без дела, обычно имеет два пути: или он разрушает роман, или роман разрушает его. Херемия де Сент-Амур выдержал эту проверку: читатели спрашивают о нем, несмотря на столь мимолетную роль.

Габриэль Гарсиа Маркес. Невинная соната

Перевод с исп.: Борис Гершман. Источник: RevistaCambio.com

Многие читатели спрашивают меня о связи моих книг с музыкой. Я сам, более всерьез, чем в шутку, сказал однажды, что "Сто лет одиночества" - это вальенато (популярная колумбийская музыкальная форма - прим. пер.) на четыреста страниц, а "Любовь во время чумы" - болеро на триста восемьдесят. В некоторых интервью прессе я признался, что не могу писать, слушая музыку, так как больше обращаю внимание на то, что слышу, чем на то, что пишу. По правде говоря, я слышал больше музыкальных произведений, чем прочел книг. Думаю, что осталось совсем немного не знакомой мне музыки.

Больше всего меня удивил случай, когда в Барселоне двое молодых музыкантов навестили меня, прочтя "Осень патриарха", чья структура напоминала им третий фортепьянный концерт Б. Бартока. Я их, конечно, не понял, но меня удивило то совпадение, что на протяжении почти четырех лет, когда писалась книга, я очень интересовался этими концертами, особенно третьим, который и по сей день остается моим любимым.

После всего этого хочу сказать, что не удивлюсь сейчас, если действительно достойный музыкант найдет элементы музыкальной композиции в повести "Полковнику никто не пишет", самом простом из всей моих произведений. Я на самом деле писал его в отеле для бедняков в Париже, в спартанских условиях, ожидая письмо с чеком, которое так и не пришло. Моим единственным успокоением было радио. Но я абсолютно не знаком с законами музыки и вряд ли смог бы осмысленно написать рассказ с диатонической структурой.

Я считаю, что литературное повествование - это гипнотический инструмент, как и музыка, и что любое нарушение его ритма может прервать волшебство. Об этом я забочусь настолько, что не посылаю текст в издательство, пока не прочитаю его вслух, чтобы убедиться в необходимой плавности.

Главное в тексте - это запятые, потому что они задают ритм дыханию читателя и управляют его душевным настроением. Я называю их "дыхательными запятыми", которым позволено даже внести беспорядок в грамматику, чтобы сохранить гипнотическое действие чтения.

Вот мой ответ на вопрос читателей: не только повесть "Полковнику никто не пишет", но даже наименее значительное из моих творений подчинено гармонической стройности. Только нам, писателям с хорошей интуицией, можно не исследовать тщательно тайны этой техники, так как в этом занятии для слепых нет ничего опаснее, чем потерять невинность.

Габриэль Гарсиа Маркес

Страница за страницей и зуб за зубом

Перевод с исп.: Борис Гершман. Источник: RevistaCambio.com

В заголовке статьи Маркес использует игру слов: hoja ("оха") переводится как страница; ojo ("охо") - око, глаз. Таким образом, в испанском варианте происходит каламбур в известной пословице: "Ojo por ojo y diente por diente" - "Око за око и зуб за зуб".

Уважаемый маэстро! Для многих людей чтение "Осени патриарха" вызывает большие трудности из-за длиннющих предложений. Дошло до того, что говорят, роман написан в одно предложение. Не было бы легче для читателя и удобнее для Вас, если бы в книге выделялись концы предложений и абзацев и ставились не только запятые?

(вопрос читателя)

Первую версию "Осени патриарха" я начал в Каракасе в 1958 году. Это было прямолинейное повествование от третьего лица о воображаемом карибском диктаторе, обладающем чертами многих реальных людей, но большей частью списанном с венесуэльца Хуана Висенте Гомеса (президент и фактически диктатор Венесуэлы в 1909-1935 гг. - прим. пер.). Я сильно не продвинулся в написании романа, когда поехал в Гавану в качестве журналиста, чтобы присутствовать на публичном суде генерала Фульгенсио Батиста, осужденного военным судом по всем видам военных преступлений. Суд длился целую ночь на полном стадионе и в присутствии журналистов со всего мира. На закате генерал был приговорен к смерти и расстрелян несколько дней спустя.