Хроника объявленной смерти - Маркес Габриэль Гарсиа. Страница 18

В тот понедельник Флора Мигель поднялась с первыми гудками епископского корабля и уже вскоре после этого узнала, что близнецы Викарио ждут Сантьяго Насара, чтобы убить его. Моей сестре-монахине, единственной, с кем она говорила после несчастья, Флора Мигель сказала, что не помнит, кто ей об этом сообщил. «Я только помню, что к шести утра все знали об этом», — сказала она ей. Девушке показалось немыслимым, что Сантьяго Насара намерены убить, однако ей пришло в голову, что теперь его женят на Анхеле Викарио, чтобы восстановить честь последней. От унижения она забилась в припадке. Она рыдала от ярости в своей спальне, приводя в порядок ящик с письмами Сантьяго Насара, которые он присылал ей из школы, а в это время половина городка ожидала епископа.

Проходя мимо дома Флоры Мигель, Сантьяго Насар всегда, даже если здесь никого не было, проводил ключами по металлическим жалюзи на окнах. Она ждала его в тот день с сундучком его писем на коленях. Сантьяго Насар не мог с улицы видеть ее, но Флора Мигель через сетку видела его подходившим к дому и услышала его еще до того, как он коснулся металла ключами.

— Входи, — сказала она ему.

Никто, даже врач, не входил в этот дом в 6.45 утра. Только что Сантьяго Насар оставил Кристо Бедойю в лавке Джамиля Шайюма, к тому же столько народа ждало его на площади — просто невозможно понять, каким образом никто не заметил, как он вошел в дом своей невесты. Следователь искал хоть единого свидетеля, который бы видел его, и делал это с той же настойчивостью, что и я, однако найти такого человека не удалось. На странице 382 дела красными чернилами на полях была записана еще одна сентенция: «Рок делает нас невидимыми». Как это все получилось, если Сантьяго Насар вошел к невесте через парадную дверь, на виду у всех и не предпринимая никаких мер, чтобы его не заметили?! В платье с узором из пресловутых подсвечников, которое она обычно надевала по торжественным случаям, зеленая от злости, Флора Мигель ждала его в гостиной, где и вручила ему сундучок.

— Получай! — сказала она ему. — И хоть бы тебя убили!

Сантьяго Насар так растерялся, что ящик упал, и письма, не содержавшие любви, рассыпались по полу. Он пытался догнать Флору Мигель в спальне, но она захлопнула дверь и набросила крючок. Он постучал несколько раз и стал звать ее таким взволнованным для столь раннего часа голосом, что сбежалось почти все семейство. Их было более четырнадцати — кровных и некровных — родственников. Последним вышел отец — Наир Мигель, с крашеной рыжей бородой и в бедуинской галабее, в которой всегда ходил дома и которую привез с далекой родины. Я видел его много раз, он был огромным и величественным, но более всего меня потрясала сила его авторитета.

— Флора! — он заговорил на своем языке. — Открой дверь!

Он вошел в комнату дочери, а все остальные члены семьи во все глаза рассматривали Сантьяго Насара. Он стоял на коленях, собирая письма и складывая их в сундучок. «Казалось, он кается», — сказали мне. Через несколько минут Наир Мигель вышел из спальни, сделал жест рукой, и все исчезли.

Затем он обратился на арабском языке к Сантьяго Насару. «С первого же момента я отметил, что он совершенно не понимает, о чем я ему толкую», — сказал мне Наир Мигель. Он спросил Сантьяго Насара, известно ли ему, что братья Викарио ищут его, чтобы убить. «Он так побледнел и настолько потерял над собой контроль, что невозможно было подумать, что он притворяется», — сказал мне Наир Мигель. Он тоже считал, что поведение Сантьяго Насара было отмечено не столько страхом, сколько растерянностью.

— Ты сам знаешь, правы братья или нет, — сказал он ему. — В любом случае у тебя лишь два выхода: либо ты прячешься здесь, в доме, который и есть твой дом, либо ты выйдешь с моей винтовкой.

— Ни черта не понимаю, — пробормотал Сантьяго Насар.

Это были единственные слова, которые он смог произнести, и произнес он их по-испански. «Он выглядел мокрым птенчиком», — сказал мне Наир Мигель. Ему пришлось взять из рук Сантьяго Насара сундучок, потому что он не знал, куда его девать, чтобы открыть дверь.

— Их будет двое против одного, — сказал Наир Мигель.

Сантьяго Насар вышел. Народ уже расположился на площади, как в дни парадов. Все видели, что Сантьяго Насар вышел, и все поняли, что он уже знал, что его собираются убить, и выглядел он таким затравленным, что даже не находил дороги к собственному дому. Говорят, кто-то крикнул с балкона: «Не туда, турок, иди через старый порт!» Сантьяго Насар поискал, откуда шел голос. Джамиль Шайюм прокричал ему, чтобы он спрятался в его лавке, а сам побежал за своим охотничьим ружьем, однако никак не мог вспомнить, куда он спрятал патроны. Ему кричали со всех сторон, и Сантьяго Насар крутился то вправо, то влево, оглушенный многими голосами. Наконец он направился к своему дому, чтобы пройти через кухонную дверь, но вдруг вспомнил, что парадный вход открыт.

— Вот он идет, — сказал Педро Викарио.

Оба увидели Сантьяго Насара одновременно. Пабло Викарио снял пиджак, положил его на табурет и развернул нож, имевший форму короткого и кривого меча. Прежде чем выйти из лавки, братья, не сговариваясь, перекрестились. Тогда Клотильде Армента схватила Педро Викарио за рубашку и закричала Сантьяго Насару, чтобы тот бежал быстрее, ибо его собираются убить. Крик был настолько пронзительным, что заглушил все остальные. «Вначале он испугался, — сказала мне Клотильде Армента, — потому что не знал, кто ему кричит и откуда». Сантьяго Насар увидел ее и одновременно увидел Педро Викарио, сбившего женщину ударом, увидел и другого брата. Он находился менее чем в 50 метрах от дома и побежал к своему парадному входу.

За пять минут до этого Виктория Гусман рассказывала в кухне Пласиде Линеро то, о чем уже знали все. Пласида Линеро была женщиной с крепкими нервами и ничем не выдала своего волнения. Она спросила Викторию Гусман, не говорила ли она об этом ее сыну, и последняя солгала, сказав, что, когда он спустился пить кофе, она еще ничего не знала. Дивина Флор, продолжавшая мыть полы в гостиной, сказала, что видела, как Сантьяго Насар вошел с площади и поднялся в спальню по винтовой лестнице. «Это было мелькнувшим видением, — рассказывала мне Дивина Флор. — Он был одет в белое и держал что-то в руке, я не смогла разглядеть, что это было, но мне показалось, что он держал букет роз». Поэтому, когда Пласида Линеро спросила о сыне, Дивина Флор ее успокоила.

— Минуту назад он поднялся в свою комнату, — сказала она матери.

В этот момент Пласида Линеро увидела на полу конверт, но не подумала поднять его и узнала о содержании послания лишь позднее, когда кто-то в общей суматохе несчастья показал ей бумагу. Через дверь она видела братьев Викарио, бежавших к ее дому с обнаженными ножами. Там, где она стояла, были видны только они, Пласида Линеро не видела сына, стремившегося к своей двери с другого угла площади. «Я подумала, что они хотят ворваться и убить его прямо в доме», — сказала она мне. Тогда она подбежала к двери и одним ударом захлопнула ее. Она уже задвигала засов, когда услышала крики Сантьяго Насара, услышала ужасающие удары в дверь, но женщина была уверена, что сын наверху и осыпает бранью братьев Викарио с балкона своей комнаты. Она поднялась, чтобы помочь ему в этом. Чтобы успеть вбежать в дом, Сантьяго Насару нужны были всего две секунды, но в этот миг дверь захлопнулась. Он успел еще несколько раз стукнуть в нее кулаком и тут же повернулся, чтобы встретить врагов лицом. «Увидев его перед собой, я испугался, — говорил мне Пабло Викарио, — он показался мне в два раза выше, чем был на самом деле». Сантьяго Насар поднял руку, чтобы предупредить первый удар Педро Викарио, который напал на него справа, выставив нож прямо перед собой.

— Сволочи! — прокричал Сантьяго Насар.

Нож прорезал ему ладонь правой руки и на всю длину вошел в бок. Все услышали вопль боли:

— А-а-а, мама!

Железной рукой забойщика скота Педро Викарио вырвал нож и нанес второй удар почти в то же место. «Самое удивительное, что нож вышел из тела чистым, — сказал Педро Викарио следователю. — Я нанес ему еще три удара — и ни капли крови». После третьего удара Сантьяго Насар, обхватив руками живот и издавая стон раненого теленка, изогнулся, пытаясь повернуться к братьям спиной. Пабло Викарио, державший кривой нож, находился слева от него, в этот момент он и нанес ему единственный удар в спину; сильная струя крови окрасила рубаху. «Она пахла, как он сам», — сказал мне Пабло Викарио. Трижды смертельно раненный, Сантьяго Насар повернулся вновь лицом к братьям и прижался спиной к материнской двери, не оказывая ни малейшего сопротивления, будто желая помочь Викарио, чтобы они на равных добивали его. «Он больше не кричал, — сказал Педро Викарио следователю. — Наоборот, мне показалось, что он смеется». Оба продолжали наносить поочередно быстрые удары, прижав Сантьяго Насара к двери и впав в оглушающее забытье, которое они встретили по ту сторону страха, и не слышали криков всего селения, потрясенного их преступлением. «Я чувствовал себя как человек, мчащийся на лошади», — заявил Пабло Викарио. Но вдруг оба очнулись, ибо выбились из сил, им казалось, что Сантьяго Насар никогда не упадет. «Дерьмо, братец! — сказал мне Пабло Викарио. — Ты даже представить себе не можешь, как трудно убить человека!» Наконец, пытаясь окончательно добить Сантьяго Насара, Педро Викарио нацелился ему в сердце, но он искал его почти под мышкой, там, где оно расположено у свиней. А Сантьяго Насар не падал потому, что братья поддерживали его, ударами своих ножей прижимая к двери. В отчаянии Пабло Викарио нанес страшнейший удар в живот, и кишки с громким треском вырвались наружу. Педро Викарио собирался сделать то же самое, но рука его дрогнула от ужаса, и он лишь мимоходом полоснул по бедру. Сантьяго Насар еще мгновение стоял, прислонившись к двери, потом увидел в свете солнца свои собственные внутренности — чистые и голубые — и упал на колени.