Кот, который знал Шекспира - Браун Лилиан Джексон. Страница 15

– Скажите, Квилл, когда этот город расстанется со средневековьем?

– Что вы имеете в виду?

– Вы слышали когда-нибудь об округе, в котором нет газеты? Мы все знали, что Гудвинтер Старший – «крепкий орешек», но мы надеялись, что Джуниор возьмёт дело в свои руки и оно пойдёт. Он замечательный малый, учился в моей школе, когда я преподавал. Полагаю, вы уже слышали о том, что Гритти продаёт «Пустячок» кому-то, кого вы знаете. Семейство делает ставку на деньги, мы же останемся без информации. Почему бы вам не основать газету, Квилл?

– Мне хотелось бы иметь и свою газету, и свой собственный четырехзвёздочный ресторан, и собственный бейсбольный клуб высшей лиги, но, говоря откровенно, я не финансист и не администратор.

– Хорошо. Как насчёт ваших связей в Центре? Я знаю, вы уговорили молодую пару оттуда поработать в «Старой мельнице».

– Я подумаю над этим.

– Думайте быстрее.

За чашкой слабого чая и безалкогольного пунша не было недостатка в разговорах:

– Невероятная коллекция антиквариата!

– Как вам нравится такая погода?

– Памятный вечер! Мы обязаны этим вам, мистер Квиллер!

– Снег никогда не выпадал так поздно.

– Что вы собираетесь делать в День Благодарения?

– Вы хотели бы двадцатифутовую рождественскую елку для музея, Квилл? У меня есть очень красивые.

– Прекрасное место для свадьбы. Мой сын скоро женится.

Не говорили только об аварии Гудвинтера и пожаре, несмотря на наводящие вопросы Квиллера. Он всё ещё оставался посторонним. Обладая профессиональной, способностью впитывать информацию, он ничего не услышал ни о нелегальной деятельности, ни| о конспирации. В то время как он испытывал разочарование, миссис Кобб, по его мнению, пребывала в необычно приподнятом настроении. Она оживленно разговаривала, много смеялась и принимала без смущения комплименты. «Что-то необыкновенное случилось с ней, – подумал он. – Может, она выиграла в государственной лотерее, или впервые стала бабушкой, или мэр назначил её в очередную комиссию? Какова бы ми была причина, миссис Кобб безмерно счастлива».

Затем Квиллер стал наблюдать за парочкой «гвардейцев», сидящей в углу и что-то оживленно обсуждавшей. Хрупкая женщина слушала, как старик с тростью рассказывал о пожаре в «Пустячке». Квиллер поинтересовался, нравится ли им вечер.

– Хорошее печенье, сказал мужчина, – но в пунш следовало добавить кое-чего. Очень хорошо, что не идёт снег.

– Мы почти не выходим во время снегопада, – сообщила его соседка. – В жизни не видела такого потрясающего дома!

– Я сегодня ни слова не расслышал на собрании. Женщина хихикнула:

– Вы всегда садитесь сзади, Амос, а потом жалуетесь, что ничего не слышно.

Квиллер спросил, как их зовут.

– Я Амос Кук, мне восемьдесят восемь, – сказал мужчина. – Восемьдесят восемь, а у меня всё ещё «варит» котелок. Хе, хе, хе. – Он показал большой палец. – Она ещё цыпленок, восемьдесят пять. Хе, хе.

– Меня зовут Гетти Спенс, в следующем месяце мне исполнится восемьдесят шесть. – «Гвардейцы» гордились своим возрастом, как медалями. – Я была одной из Фагтри до того, как вышла замуж за мистера Спенса. Он держал магазин скобяных изделий. Мы вырастили пятерых своих детей, четверо из них – мальчики и троих приёмных. Все они поступили в колледж. Мой старший сын – офтальмолог в Центре.

Она говорила, подергивая веками, руками и плечами.

– Моя внучатая племянница замужем за одним из её сыновей, – вставил Амос.

– Я писала некрологи в «Пустячке», пока не разыгрался мой артрит, – сказала Гетти. – Я написала некролог, когда умер последний из Клингеншоенов.

– Я читал его, – сказал Квиллер, – это незабываемо.

– Отец не позволил мне уехать в колледж, но я закончил заочные курсы и… – Амос замолчал. – Наши портреты сделали перед пожаром.

– Вам понравилось? – спросил Квиллер. – Фотограф хороший? Как много снимков она сделала?

– Слишком много, – пожаловался старик, – я ужасно устал. Недавно перенёс операцию на желчном пузыре. А она всё щёлк-щёлк-щёлк. Не так, как в старину. В те дни вы должны были наблюдать за птичкой, пока ваше лицо не омертвеет, а голова фотографа скрывалась под чёрной шторкой.

– В те времена следовало сказать «плам», прежде чем сделают снимок, – сказала Гетти. – У нас никогда не было фотографов-девушек.

– Она не позволяла мне закурить сигару. Говорила, что это испортит фотографию. Никогда не слышал ничего более глупого.

Квиллер спросил, сколько времени они находились в редакции газеты.

– Сын забрал нас в шесть, – сказал Амос.

– В пять, – поправила его Гетти.

– В шесть, Гетти. Джуниор доставил девушку в аэропорт в половине шестого.

– Не спорьте, мои часы показали пять, и я приняла лекарство.

– Вы забыли их завести и приняли свои пилюли слишком поздно. Вот почему у вас было головокружение.

Квиллер прервал их:

– А пожар случился часа четыре спустя. Есть у вас какие-нибудь соображения о причине пожара?

Старики посмотрели друг на друга и затрясли головами.

– Как долго вы работали в «Пустячке», мистер Кук?

– Я был хорошим печатником уже в десять лет и оставался таковым до тех пор, пока не смог больше работать. – Он похлопал себя по грудной клетке. – Слабое сердце. Но я получил должность главного печатника ещё при Титусе. Работали тогда двое-трое мужчин и мальчик-помощник на прессе. У нас уходил целый день, чтобы отпечатать пару тысяч экземпляров. Бумага в те времена стоила пенни, и вы могли работать целый год, купив бумаги на доллар.

Квиллер вспомнил о книге, которую Полли дала ему.

– Не могли бы ваши добрые друзья спуститься вниз и взглянуть на старую фотографию служащих «Пустячка»? Вы, вероятно, узнаете их.

– Мои глаза уже не так хороши, – сказала Гетти. – Катаракта. И я не могу так быстро двигаться с тех пор, как сломала бедро.

Тем не менее Квиллер проводил их в библиотеку, где сделал свою версию «Живописного Пикакса». Он записал разговор на диктофон, а впоследствии Лори Бамба расшифровала запись. (И это она проделала со всеми интервью, взятыми Квиллером.)

Вопрос: Эта фотография служащих «Пустячка» сделана несколько раньше 1921 года. Вы узнаете кого-нибудь?

Амос : Меня нет на этом снимке, даже не знаю, когда он был сделан. Но в центре – Титус Гудвинтер, в шляпе-котелке и с усами, похожими на руль велосипеда.

Гетти : Он всегда носил шляпу-котелок. А это кто по соседству с Титусом?

Амос : Кто-то с рукой на перевязи. Я не знаю его.

Гетти : Это не бухгалтер?

Амос : Нет, у бухгалтера были такие чёрные штуки на рукавах. Его звали Билл Уоткинс.

Гетти : Билл – это шериф. А бухгалтер – его двоюродный брат Барнаби, Я ходила в школу с ним. Его лягнула лошадь, запряженная в повозку. Насмерть.

Амос : Шериф пытался остановить лошадь, Гетти. А Барнаби убили выстрелом в голову из ружья.

Гетти : Попрошу не путать. Барнаби не любил огнестрельное оружие. Я знала всю его семью

Амос (громко) : Я не сказал, что у него было ружье! Какой-то охотник застрелил его!

Гетти : Я думала, шериф всегда имел при себе ружье!

Амос (ещё громче) : Мы говорим о бухгалтере Барнаби, человеке в чёрных нарукавниках!

Гетти : Не кричите!

Амос : Хорошо, в любом случае человек в котелке – Титус Гудвинтер.

Вопрос: Был ли Титус основателем газеты?

Амос : Нет. Очень давно газету основал Эфраим. Не знаю даже когда. Были пышные похороны, когда он умер. Он повесился.

Гетти : Эфраим повесился, или нам так сказали.

Амос : На большом дубе, около Старого дощатого моста.

Вопрос: Это произошло, когда Титус взял на себя управление газетой?

Амос : Нет, старший мальчик принял управление но его сбросила лошадь.

Гетти : Миллионы чёрных дроздов взметнулись с кукурузного поля, и его лошадь понесла.