Набери мой номер ночью (СИ) - Орлова Тальяна. Страница 27

— Никогда не говори со мной в таком тоне, если хочешь, чтобы я держал себя в руках. С этого момента играем по правилам. Услышала, Маш?

Я не ответила, поскольку он снова задергал рукой, еще резче. Теперь я вынуждена была стонать ему прямо в губы. И кончала под этим же самым взглядом. Он словно мне самой показывал, в чьих руках власть над моим удовольствием — как условный рефлекс вырабатывал. И ведь получалось, меня как будто накрывало его черной аурой, а тяжелый взгляд где-то на подкорке переплетался с удовольствием и фиксировался в этой сцепке намертво.

И, обеспечив необходимый ассоциативный минимум, он неожиданно добавил нежности — когда обмякла в его руках, прижал к себе и держал, давая прийти в себя. Я носом чувствовала ритмичную пульсацию венки на его шее. Нервничает? Не похоже. Напряжен? Ну, разумеется, напряжен — он-то своей разрядки не получил. А эти объятия были пленительными — привыкание к запаху, ощущение какой-то непроницаемой защищенности и, если уж совсем углубляться, полное отсутствие одиночества. Как будто я когда-то до сих пор ощущала одиночество или нуждалась в защите! Осознав это, встрепенулась. Кир сразу выпустил меня из рук.

Я спешно застегивала джинсы и оправляла свитер, теперь не к месту стесняясь ироничного взгляда и стыдясь того, как извивалась на его пальцах несколько минут назад, уподобившись какой-то обезумевшей шлюхе. А он будто только ждал, когда закончу, — схватил меня за руку и потащил к выходу. Вероятно, чай все-таки будет. Какой оказался бесконечный и насыщенный вечер.

Заговорил он лишь тогда, когда мы входили в его подъезд.

— Маш, то, что тебя заводят голосовые команды, еще не означает, что ты стопроцентный пассив. Но если уж честно, то мне и не нужен стопроцентный — я начинаю быстро скучать, мне нужен сдающийся противник, а не сдавшаяся тряпка.

— И много у тебя их было? — зачем-то спросила я.

— Достаточно для того, чтобы я смог развлекать нас обоих, — он улыбнулся. — Не ревнуй к бывшим. Это всегда труба. Будь настоящей или будущей.

В знакомой прихожей я уже окончательно оклемалась, потому вскинула подбородок.

— Во-первых, я не ревную, не придумывай. Я вообще ни о каких к тебе чувствах не заикалась. А во-вторых, не говори так, будто мы уже встречаемся.

Я стягивала пуховик. Чаепитие уже вряд ли повредит после того, что было. Он бросил пальто прямо на тумбу.

— Ты встречаешься с кем-то еще?

— Нет, но… В смысле, «еще»?

— Тогда не вижу проблем.

Он неожиданно резко развернулся, схватил меня за талию и чмокнул в губы, тут же выпустил и помчался в ванную — самый натуральный влюбленный мальчишка, крадущий поцелуи и избегающий возмездия. Снова я вижу романтика? Или он настолько блестяще вживается в роль, а собой становится только в периоды острого возбуждения?

А за чаем поднимать тот же вопрос было уже глупо. Мы вообще по большей части молчали, но постоянно посматривали друг на друга: он с улыбкой, я — со смущенной улыбкой. В чем смысл этих посиделок, если он не собирался ничего обсуждать?

Но в определенный момент он заговорил, словно мысли мои прочитал:

— Маш, я представляю, что сейчас ты ощущаешь себя не в своей тарелке. Я притащил тебя сюда не чтобы вытрепать окончательно нервы — просто не дал возможности сразу меня избегать. Это, я уверен, было твое первое желание на фоне смущения. Нам были нужны эти полчаса — они самые сложные и самые категоричные в эмоциях.

Я медленно вдохнула и почти уверенно потянулась за печеньем.

— Знаете, Кирилл Алексеевич, вам бы в мозгоправы пойти. Такой вы иногда дотошный.

— Радовалась бы лучше, что потрошу тебя до нутра — это лучшее, что бывает в хороших до́мах. Чем тщательнее я разбираюсь в твоих эмоциях, тем успешнее бью по каждой.

Кое-как я выдержала прямой взгляд. Похвалила себя за заслуженную победу в стойкости, а потом и объявила триумф:

— А я совсем не смущаюсь произошедшего, Кир! Ну, было и было, и не такое случалось. И я решила, что приму твое приглашение сегодня остаться — ночь на дворе. Сейчас пойду в твой душ, а потом улягусь на твой диван — вон тот, круглый. А в семь утра мне нужно будет встать, это ничего? Разумеется, при условии, что ничего спорного сегодня больше не будет, — я всем своим видом демонстрировала, что смущения во мне ноль. Пусть вон Мерс смущается того, что видел. Или Зайчонок — того, что делал, пока я получала удовольствие от другого мужчины. Пусть весь мир смущается, а мне надоело.

Собеседник мой монолитный даже в лице не удосужился измениться, словно и не заметил триумфальной выдержки.

— Без проблем. Подвезу утром — твоя же машина возле офиса.

— Отлично!

— Отлично. И кто победил в этом раунде?

— Я… наверное.

— Ты, — признал он и встал, чтобы убрать чашки. Или чтобы скрыть улыбку.

— Да, я знаю, что ты этого хотел! — я снова начала злиться от ускользающей из рук короны. — Но сейчас этого точно не ожидал.

— Кстати, ты с каждой минутой мне нравишься все сильнее — особенно эта твоя склонность сопротивляться самой себе. Может, все-таки будешь носить ошейник? Я начинаю переживать, что такое сокровище разглядит кто-то еще. Точно не знаю, но допускаю, что я вполне способен убивать.

Я фыркнула и царственной походкой отправилась в душ. Когда вышла — на диване уже лежало постельное белье, а хозяин квартиры остался за закрытой дверью спальни. Надо же. Даже как-то обидно, что такой лжец иногда очень строго следует оговоренным правилам.

Глава 18

Почему-то мне врезалось в память то пустое утро. Мы почти не разговаривали, судорожно глотали кофе, пытаясь вернуть сознание в невыспавшиеся тела. Кир — в деловом костюме и синей рубашке, я, разумеется, во вчерашнем. Не то чтобы помятые, но какие-то по-утреннему раздавленные. К счастью, у меня в сумочке нашелся карандаш для подводки глаз, с его помощью я процентов на двадцать привела себя в удобоваримый вид. Однако Кириллу, кажется, и дела не было до моей непрезентабельности — уж в не в сравнении с кофеином. Хотя и улыбался лениво, и взгляда не отводил, но не провоцировал те самые острые разговоры между нами, которые всегда вызывают эмоции. И что-то в этом отсутствии привычности делало утро пустым, но запоминающимся.

Ехали до офиса почти в том же состоянии. Зато говорили более оживленно. О погоде. Думаю, разговоры о погоде изобрели специально для заполнения воздуха словами. Другого смысла в них нет. Зачем ее вообще обсуждать? А если бы кому-то пришло в голову записать эти реплики, то вышел бы бред шизофреника:

— Опять дождь пошел.

— Да, опять.

— Холодно, скоро в минус уйдет.

— Нескоро, но в этой слякоти безразлично.

— Осень.

И ни проблеска каких-нибудь «Мне осень-осень хочется, чтобы ты еще о чем-нибудь спросил» или «Ты не осень хочешь поинтересоваться моими планами на вечер?», ведь он так и не спросил, не поинтересовался. Даже когда я уже выходила из машины, не остановил нейтральным «Увидимся». Только взгляд напоследок мне показался знакомо веселым, но этого явно не оказалось достаточно. Кажется, я почти подсела. Кажется, он это знает и собирается вытрепать мне нервы до бахромы. Разговоры о погоде — это похуже плетки, если в уме сравнивать.

День прошел сумбурно, в офисе накладные приняли без проблем и тут же завалили заказами. А вечером я перевозила вещи в свое новое жилье. Кстати, в доме было очень чисто — это важнее, чем современная техника и новая мебель.

Вот только с Эвелиной Сергеевной удалось пообщаться в полвторого ночи. Она начала стучать в стену чем-то тяжелым и гневно вопрошать:

— Маша, что за странные звуки? Врача вызвать? — притом в ее тоне не звучало ни капли сочувствия. Скорее всего она бы и распознала природу звуков, если бы видела, что я приехала не одна или вообще подозревала о существовании секса по телефону.

Слышимость была не такой уж и вопиющей, если бабуле приходилось так надрывать глотку, чтобы я каждое слово расслышала. Неужели сидит возле стенки со стаканом?