Бесценный дар - Браун Сандра. Страница 11

– В камине никогда не разводили огня, – произнесла она лениво.

Не повернув головы, но поведя глазами в ее сторону, Ланс сказал:

– Что?

– Вы заметили, что в этом камине никогда не разводили огня? За красивой резной решеткой лежат поленья, но на кирпиче нет сажи. Не могу себе представить – иметь камин и не разводить огня.

– Очень тонкое наблюдение. Вам, наверное, подошла бы моя работа. – Взглянув на него, она увидела, что он, ссутулившись в кресле, улыбается ей. Не задумываясь, она улыбнулась в ответ. – А у вас есть камин? – спросил он.

– Три.

– Три?

Она рассмеялась.

– Да. Я живу в доме родителей, тех, что меня вырастили. Когда папа умер, мама захотела продать дом. Я упросила ее на какое-то время сдать его внаем, она так и делала несколько лет. Когда я вернулась из Нью-Йорка, я стала жить в этом доме. Это скромный, но очень старый дом и очень своеобразный. Я его отремонтировала и обставила заново.

– Звучит здорово.

– Многие не находят в нем ничего примечательного, но для меня это родной дом. Наверное, когда тебя берут из приюта, семейные традиции и все такое приобретает особое значение. Это почти что неотъемлемая часть твоей жизни, она дает чувство надежности, безопасности.

Они долго молчали, затем Ланс спросил:

– О'Ши хорошо к вам относились?

– Они были прекрасными родителями. Лучше не бывает. Отец был высокий и сильный. Он всегда казался мне гигантом, даже когда я выросла. Несмотря на габариты, это был самый нежный человек на свете. Он был плотник. А мама у меня маленькая, вспыльчивая, и у нее морщинки вокруг самых синих глаз, какие мне доводилось видеть. – Кроме твоих, добавила она про себя.

Потянувшись, он зевнул, а затем взъерошил свои золотистые волосы.

– Вам надо поспать. Спокойной ночи, – сказал он и выключил свет.

– Спокойной ночи.

Она легла на спину, укрывшись одеялом, и стала смотреть в темноту. Слышно было, как Ланс пытается принять в кресле максимально удобную позу. Раздался шелест ткани, затем глубокий вздох, и все в комнате стихло.

В молчании прошло несколько минут, затем, почему-то уверенная, что он не спит, Эрин прошептала:

– Мистер Баррет?

– А?

Нервными движениями она перебирала одеяло. Темнота придавала обстановке особую интимность. Как любовники после…

– Что будет с моим братом, когда вы его найдете?

В темноте было слышно, как он ворочается. Голос его прозвучал низко и неуверенно… а может, грустно?

– Не знаю. Это не входит в мою компетенцию. Он украл крупную сумму денег из национального банка. Одного этого достаточно, чтобы на долгие годы засадить его за решетку. Федеральное правительство очень строго к тем, кто запускает руку в казну.

– Значит, его посадят в тюрьму, – сказала она безо всяких эмоций. Это была просто констатация факта. Она об этом раньше не думала.

– Да. Ему, правда, может помочь то обстоятельство, что его тесть – президент банка. Уинслоу не стал обращаться в местную полицию, хотя кое-кого из их людей мы привлекли – тех, кто, так сказать, умеет искать иголку в стоге сена. Возможно, если Лайман еще не истратил этих денег и может их вернуть, ему будет присужден крупный штраф и условное заключение.

– Но вы ведь так не думаете, да? Его голос прозвучал устало и покорно:

– Да. – Помолчав, он сказал:

– За все годы оперативной работы мне так и не удалось понять мотивы, которые движут преступником.

– Мой брат не преступник! – вскричала она.

– Он совершил преступление. Это делает его преступником по определению, – резонно возразил он.

Она глубоко и горестно вздохнула.

– Конечно, вы правы. Извините. О чем вы говорили?

– Знаете, мне кажется, у него все было. Зачем он это сделал? Поставил на карту все? Оставил миссис Лайман? Глупейший поступок. Он же должен понимать, что мы его все равно поймаем.

Эрин с удивлением услышала в его голосе раздраженные нотки. Словно ему не хотелось ловить Кена.

– Мелани это все причинит ужасную боль. Я думаю, она даже не понимает всей серьезности положения.

– Конечно, не понимает. Она милое дитя.

Знаете, мы ведь могли устроить свой штаб в любом месте. Здесь мы отчасти для того, чтобы защитить Мелани. Мы ведь не знаем, работал ли Лайман один или же он оказался втянутым во что-то более серьезное. Она может стать невинной жертвой.

Его раздражение по поводу расследуемого дела было очевидным, и Эрин почувствовала угрызения совести, что лишь добавила ему головной боли.

И мягко спросила:

– А я? Вы думаете, что я убийца с ангельским лицом и явилась со своей жалостливой историей, чтобы завоевать расположение бедной девочки, а затем убрать ее?

После долгой паузы он признался:

– Мне приходило это в голову.

– Ясно, – прошептала она.

От всего, что она только что услышала, голова шла кругом и стала, казалось, слишком легкой, чтобы удерживаться на подушке. Она беспокойно металась по узкому дивану, пытаясь найти удобное положение, в котором смогла бы погрузиться в столь нужный ей сон. Наконец, уставшая от бессонницы, она легла на спину и закинула руки за голову.

То ли ей послышался легкий шелест одежды, то ли хруст его коленок, опустившихся на пол возле ее дивана, но она вдруг поняла, что он уже не лежит в своем кресле. Он оказался так близ – ко, что она ощущала жар его тела. Она лежала совершенно неподвижно, боясь даже моргнуть.

– Не знаю, ни кто ты, ни что ты, но ты точно не убийца. – Голос его был хриплым от возбуждения, но у нее не было времени размышлять над этим, потому что его губы сомкнулись с ее.

Не легкий ли вздох удовольствия слетел с ее губ? И не был ли поворот ее головы жестом горячей мольбы? Почему его губы вдруг на миг задержались, отодвинувшись от ее губ, чтобы затем снова слиться с ними в глубоком поцелуе?

Темнота, окутавшая их, поглотила и враждебность, и настороженность, и подозрительность, и обиду, которые стояли между ними. Под этим черным бархатным покровом, где не выносятся суждения и не хранятся секреты, они забыли себя. Различия между ними стали казаться незначительными, они просто перестали существовать. Они стали просто двое. Мужчина и женщина, объединенные взаимным притяжением, жаждой столь же непреодолимой, сколь и не поддающейся определению.

Под его губами губы Эрин стали мягкими и нежными и в нетерпении приоткрылись. Он пробовал, смаковал, запоминал ее своими губами, зубами, языком, пока она со вздохом не произнесла его имени.

Сами собой ее руки скользнули вниз, и она обхватила его голову. Он осыпал ее шею горячими страстными поцелуями. Его руки ощупали ее тело, почти обхватив всю разом. Она с томлением ощутила, как его большие пальцы снизу подбираются к ее грудям и нежно поглаживают их. Она погрузила ладони в его густые золотые волосы и опустила лицо во впадину на своей груди. Сквозь футболку ее кожу обдало горячее влажное дыхание. Она помогла ему ликвидировать этот последний барьер. Его пальцы с наслаждением ласкали ее гладкую кожу, исследуя каждый дюйм от шеи до талии.

Затем он целовал по очереди каждую грудь. Полностью захватив ртом сосок, он втягивал его в себя. Удовольствие, рождаемое в груди, отдавалось сладостным томлением глубоко во чреве, как если бы между ними была натянута невидимая струна. Внутри нее взорвался маленький вулкан, наполнивший ее жилы кипящей лавой, затопившей все ее тело своим пылающим жидким огнем.

– О Господи.

Его стон был агонией самоотречения. Он накрыл ее груди ладонями. Губы его снова приникли к се рту. Его ненасытная жажда сдерживалась одним лишь желанием доставить ей такое же удовольствие, какое получал он от этого поцелуя. И хотя, повинуясь его языку, она целовалась так, как никогда раньше, это не было призывом, а скорее только лаской.

Он поднял голову. Пожалуй, слишком неожиданно. Она чувствовала, что он смотрит на нее. В абсолютной темноте она не могла различить его лица, но глаза и во мраке не теряли своей силы. Под их гипнотической волей она лежала не шевелясь и не издавая ни звука.