К западу от Октября (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 3

– Чистая правда. – Будто в подтверждение своих слов, путешественник поднял бутылку. Плеснув себе немного вина, он пристально изучил его на свет, вдохнул аромат и продолжил: – Ведь ты смотрел хронику того времени, читал книги. Ты и без меня это знаешь. Ну, разумеется, были и яркие моменты. Когда Солк изобрел вакцину от полиомиелита, спасшую детские жизни во всем мире. Когда «Игл» опустился на Луну, позволив сделать гигантский скачок для всего человечества [3]. Но в умах и на устах большинства оставался пятый всадник, исподволь подгоняемый вперед. Временами казалось, он вот-вот одержит верх. И тогда люди могли бы с мрачным удовлетворением сказать, что их пророчества Судного дня оказались верными. Выходит, мы сами накликали беду, вырыли себе могилу и приготовились в нее лечь.

– Но вы не могли этого допустить? – подсказал репортер.

– Видишь, ты сам догадался.

– Поэтому вы создали «конвектор Тойнби»…

– Не сразу. На это ушли годы.

Старик поболтал в бокале темное вино, задержал на нем взгляд, а потом пригубил, закрыв глаза.

– Все это время я шел ко дну, впадал в уныние, ночами молча лил слезы и думал: что можно сделать, чтобы спасти нас от самих себя? Как спасти моих друзей, мой город, штат, страну, весь мир от этой обреченности? Как-то в поздний час я засиделся у себя в библиотеке и, проведя рукой по полкам, наткнулся на старую книгу Герберта Уэллса, из числа моих любимых. Его машина времени, как призрак, окликнула меня сквозь годы. Я это услышал! Осознал. Прислушался очень внимательно. Потом перенес это на чертежи. Сконструировал. Отправился, скажем так, в путешествие. Все остальное, как тебе известно, уже история.

Допив вино, старый путешественник открыл глаза.

– Господи, – зашептал репортер, качая головой, – боже правый. О чудо, просто чудо…

Внизу зрело людское неистовство – в садах, на окрестных полях и дорогах, даже в воздухе. Миллионные толпы все еще чего-то ждали. А как же великое прибытие?

– Такие дела, – сказал старик, налив вина своему гостю. – Вот я каков, а? Сам сделал машины, построил макеты городов, не забыл пруды, озера, моря. Воздвиг архитектурные ансамбли на фоне кристально чистых вод, поговорил с дельфинами, поиграл с китами, состряпал пленки, придумал мифы. Ох, сколько же потребовалось изнурительных трудов и тайных приготовлений, прежде чем я объявил дату, отправился в путешествие и вернулся с добрыми вестями!

Марочного вина больше не осталось. Людской ропот крепчал. Все, кто находился внизу, теперь смотрели на крышу.

Помахав им рукой, путешественник отвернулся.

– А теперь – быстро. Решайся. У тебя есть пленка с записью моего рассказа. Вот тебе еще три кассеты с новыми подробностями. Вот полная видеозапись моей вдохновенной аферы. Вот законченная рукопись. Бери, бери все, для будущих поколений. Передаю тебе права наследования, как отец сыну. Шевелись!

Когда Шамуэй вторично очутился в лифте, ему показалось, что мир уходит из-под ног. Он не знал, как быть, то ли плакать, то ли смеяться, и в конце концов издал торжествующий вопль.

Старик удивился, но издал точно такой же вопль – они как раз выходили из лифта, чтобы направиться к «конвектору Тойнби».

– Улавливаешь суть, сынок? Жизнь – это извечный самообман! Мальчишки, юноши, старики. Девчонки, девушки, женщины. Все преспокойно себя обманывают, а потом стараются, чтобы обман стал явью. Сперва придумают себе мечту, а потом все помыслы, идеи, силы направляют на то, чтобы ее осуществить. В конечном счете, все сущее – это только надежда. То, что кажется ложью, – это убогая необходимость, ждущая своего часа. Вот так-то. Точка.

Он нажал на кнопку, чтобы отодвинуть прозрачный футляр, надавил на другую, и машина времени заурчала, тогда он проворно забрался в кабину и сел в кресло пилота.

– Дерни последний рычаг, юноша!

– Но ведь…

– Небось, ты про себя думаешь: если машина времени – это афера, какого черта дергать рычаги? – засмеялся старик. – Так ведь? А ты все-таки дерни! Уж на этот раз все будет без обмана!

Шамуэй повернулся к стене, нашел рычаг управления, но, взявшись за рукоять, посмотрел на Крейга Беннета Стайлза.

– Ничего не понимаю. Куда это вы собрались?

– Что тут непонятного: на свидание с веками. Чтобы существовать именно теперь, в далеком прошлом.

– Разве такое возможно?

– Поверь, сейчас все сработает. Прощай, дружок, хороший ты парень!

– Прощайте.

– Да, вот еще что. Скажи-ка, кто я есть.

– В каком смысле?

– Назови меня как положено – и жми на рычаг.

– Путешественник во времени?

– Молодчина! Давай!

Шамуэй дернул рычаг вниз. Машина зажужжала, взревела, полыхнула энергией.

– Ох, – произнес старик, закрывая глаза и еле заметно улыбаясь. – Хорошо-то как.

Его голова бессильно свесилась на грудь.

Шамуэй с воплем стукнул по рычагу снизу вверх и бросился к машине, чтобы отстегнуть ремни.

На мгновение он остановился, чтобы пощупать у старика пульс – сначала на запястье, потом под шеей, – и застонал. У него потекли слезы.

Старик и впрямь отправился в прошлое, имя которому – смерть. Сейчас он безвозвратно летел сквозь время.

Шамуэй отпрянул и вновь запустил машину. Если уж старик на это решился, пусть его детище уйдет вместе с ним, хотя бы чисто символически. Машина сочувственно урчала. Ее огонь, яркий огонь солнца, разгорался в паутине проводов и оснастки, освещая стариковские щеки и высокий лоб; путешественник погружался во тьму, голова его кивала от вибрации, а на губах застыла по-детски счастливая улыбка.

Репортер еще долго стоял как вкопанный и только утирал слезы. Потом, так и не выключив машину, он зашагал к выходу и в ожидании лифта стал вытаскивать из кармана пиджака полученные пленки и кассеты, которые вереницей полетели в настенный мусоросжигатель.

Двери раскрылись, и Шамуэй ступил в кабину лифта, створки сомкнулись у него за спиной. Лифт заурчал, почти как машина времени, и понес его в изумленный, нетерпеливо ожидающий мир, на яркий континент, к берегам грядущего, на прекрасную, живую планету…

Которую сотворил один человек, единожды солгав.

Лаз в потолке

Прожив добрый десяток лет в этом старом доме, Клара Пек сделала поразительное открытие. На лестнице, что вела на второй этаж, прямо над головой…

Обнаружился лаз в потолке.

– Вот так штука!

Она поднялась на один пролет, приросла к лестничной площадке и недоуменно уставилась в потолок, не веря своим глазам.

– Быть такого не может! Как это я прохлопала? Надо же, у меня в доме, оказывается, есть чердак!

Тысячу дней, тысячу раз она поднималась и спускалась по этой лестнице – и ничего не замечала.

– Куда ты смотрела, старая дура!

И она устремилась вниз, едва не полетела кубарем и даже не вспомнила, для чего поднималась наверх.

Перед обедом она, как взбудораженная девчонка-переросток, тощая, с бескровными щеками и блеклыми волосами, снова пришла постоять под этой дверцей: стреляла горячечным взглядом, прикидывала, размышляла.

– Ну, допустим, нашла я эту чертову лазейку, а дальше что? Не иначе как за ней чулан. Вот ведь…

И в смутной тревоге побрела в комнату, предчувствуя скорое умопомрачение.

– Не бери в голову, Клара Пек! – приговаривала она, когда чистила пылесосом гостиную. – Тебе всего-то пятьдесят семь годков. Из ума пока не выжила, слава богу!

Нет, почему она раньше ничего не замечала?

Да потому, что тишина здесь была особенной, – вот почему. Крыша никогда не протекала, так что с потолка не капало; балки не скрипели от ветра; мышей не было и в помине. Вот если бы сверху донесся шепот дождя, стон древесины или мышиный топоток, она бы непременно подняла голову и увидела этот лаз.

Но дом хранил молчание, и она оставалась в неведении.

– Будь оно неладно! – вырвалось у нее за ужином.

Она вымыла посуду, часов до десяти почитала и легла спать раньше обычного.