Ключи к декабрю (сб.) - Гаррисон Гарри. Страница 74

— Какие звери… — пробормотал врач. — Я попытаюсь извлечь из вас эту коробку… Не знаю, что из этого получится, ее устройство хранится в тайне, но я попытаюсь…

Он ушел и вернулся со шприцем.

— Сейчас вы уснете…

— Его нигде нет.

Уордмен в ярости глядел на врача, но понимал, что тот говорит правду.

— Так. Значит, кто-то его забрал. У него был помощник, который помог ему бежать.

— Никто бы не осмелился, — заметил врач.

— И тем не менее, — сказал Уордмен. — Я извещу полицию.

Через два часа полиция, опросив местных жителей, нашла фермера, подобравшего раненого человека и доставившего его к доктору Аллину в Бунстаун. Полиция была убеждена, что фермер действовал по неведению.

— Но не доктор, — мрачно заявил Уордмен. — Он наверняка сразу же все понял.

— Да, сэр, вероятно.

— И не доложил.

— Нет, сэр.

— Я поеду с вами. Подождите меня.

— Слушаюсь, сэр.

Они приехали без сирены, вошли в операционную и застали доктора Аллина моющим в раковине инструменты.

Аллин окинул их спокойным взглядом и сказал:

— Я вас ждал.

Уордмен указал на человека, лежащего без сознания на столе.

— А вот Ревелл.

— Ревелл? — удивился Аллин. — Поэт?

— А вы не знали? Так почему же вы помогли ему?

Вместо ответа Аллин пристально оглядел его и спросил:

— Вы, очевидно, сам Уордмен?

— Да, это я.

— Тогда, полагаю, это ваше, — сказал Аллин и вложил в руку Уордмена окровавленную черную коробку.

Потолок был пуст и бел. Ревелл писал на нем слова, но боль не проходила. Кто-то вошел в комнату и остановился у постели. Ревелл медленно открыл глаза и увидел Уордмена.

— Как вы себя чувствуете, Ревелл?

— Я думал о забвении, — проговорил Ревелл. — О поэме на эту тему.

Он посмотрел на потолок, но тот был пуст.

— Однажды вы просили бумагу и карандаш… Мы решили вам их дать.

Ревелл почувствовал внезапную надежду, затем понял.

— А, — произнес он, — а, вот что.

Уордмен нахмурился.

— В чем дело? Я могу дать вам бумагу и карандаш.

— Если пообещаю не бежать.

— Ну так что же? Вам не уйти; пора уже смириться.

— То есть я не могу выиграть. Но я не проиграю. Это ваша игра, ваши правила, ваше поле. Мне достаточно ничьей.

— Вы все еще думаете, что это игра… Хотите взглянуть, чего вы добились? — Уордмен открыл дверь, дал знак, и в комнату ввели доктора Аллина. — Вы помните этого человека?

— Да, — сказал Ревелл.

— Через час в нем будет черная коробка. Вы довольны? Вы гордитесь, Ревелл?

— Простите, — взглянув на Аллина, промолвил Ревелл.

Аллин улыбнулся и покачал головой.

— Не надо извиняться. Я тешил себя надеждой, что гласный суд поможет нам избавиться от такого зверства. — Его улыбка потухла. — Увы, гласности не было…

— Вы двое слеплены из одного теста, — с презрением сказал Уордмен. — Эмоции толпы — вот о чем вы только и можете думать. Ревелл — в своих так называемых поэмах, а вы — в своей речи на суде.

— О, вы произнесли речь? — Ревелл улыбнулся. — Жаль, что я ее не слышал.

— Речь получилась не блестящая, — сказал Аллин. — У меня не было времени подготовиться. Я не знал, что процесс будет продолжаться всего один день.

— Ну что ж, достаточно, — оборвал Уордмен. — Вы еще наговоритесь за долгие годы.

У дверей Аллин обернулся:

— Пожалуйста, подождите меня. Операция скоро кончится.

— Пойдете со мной? — спросил Ревелл.

— Ну разумеется, — сказал Аллин.

Джек Финней

О пропавших без вести

Я повторял все это про себя снова и снова, но тому, что кажется возможным ночью, за кружкой пива, нелегко поверить в сырой дождливый день, и я чувствовал себя глупо, разыскивая среди витрин магазинов номер дома, который я хорошо запомнил. Было около полудня, была Западная 42-я улица в Нью-Йорке, было дождливо и ветрено. Как почти все вокруг меня, я шел в теплом пальто, придерживая рукой шляпу, наклонив голову навстречу косому дождю, и мир был реален и отвратителен, и все было безнадежно.

Во всяком случае, я не мог не думать кто я такой, чтоб увидеть проспект, если он и существует? Имя? — сказал я себе, словно меня уже начали расспрашивать. Меня зовут Чарли Юэлл, и работаю я кассиром в банке. Работа мне не нравится: получаю я мало и никогда не буду получать больше. В Нью-Йорке я живу больше трех лет, и друзей у меня немного. Что за чертовщина — мне же в общем нечего сказать. Я смотрю больше фильмов, чем мне хочется, слишком много читаю, и мне надоело обедать одному в ресторанах. У меня самые заурядные способности, мысли и внешность. Вот и все; вам это подходит?

Но вот я нашел его, дом в двухсотом квартале, старое, псевдомодернистское административное здание, усталое и устаревшее, — признать это оно не хочет, а скрыть не может. В Нью-Йорке таких зданий много к западу от Пятой авеню.

Я протиснулся сквозь стеклянные двери к медной раме, вошел в маленький вестибюль, вымощенный свежепротертыми, вечно грязными плитками. Зеленые стены были неровными от заплат на старой штукатурке. В хромированной рамке висел указатель — разборные буквы из белого целлулоида на чернобархатном фоне Там было 20 с чем-то названий, и “Акме. Туристское бюро” оказалось вторым в списке между “А-1 Мимео” и “Аякс — все для фокусников”. Я нажал кнопку звонка у двери старомодного лифта с открытой решеткой; звонок прозвенел где-то далеко наверху. Последовала долгая пауза, потом что-то стукнуло, и тяжелые цепи залязгали, медленно опускаясь ко мне, а я чуть не повернулся и не убежал, — это было безумием.

Но контора бюро Акме наверху не имела ничего общего с атмосферой здания. Я открыл дверь с зеркальным стеклом и вошел. Большая чистая квадратная комната была ярко освещена флуоресцентным светом. У больших двойных окон, за конторкой, стоял человек, говоривший по телефону. Он взглянул на меня, кивнул головой, и я почувствовал, как у меня забилось сердце; он в точности соответствовал описанию.

— Да. Объединенные Воздушные Линии, — говорил он в трубку. — Отлет… — Он взглянул на листок под стеклом на конторке. — Отлет в 7.03, и я советую вам приехать минут за сорок.

Стоя перед ним, я ждал, опираясь о конторку и оглядываясь; да, это был тот самый человек, и все же это было самое обыкновенное туристское бюро: большие яркие плакаты на стенах, металлические этажерки с проспектами, печатные расписания под стеклом на конторке. Вот на что это похоже и ни на что другое, подумал я и опять почувствовал себя дураком.

— Чем могу помочь вам? — Высокий, седеющий человек за конторкой положил трубку и улыбался мне, а я вдруг начал сильно нервничать.

— Вот что… — Я выгадывал время, расстегивая пальто, потом вдруг снова взглянул на этого человека и сказал: — Я хотел бы… уйти!

“Слишком торопишься, дурень, — сказал я себе. — Не спеши!” Почти со страхом следил я, какое впечатление произвели мои слова, но этот человек даже глазом не моргнул.

— Ну, что же, мест, куда уйти, много, — вежливо заметил он, достал из стола узкий длинный рекламный буклет и положил его передо мной.

гласили две строчки светло-зеленых букв на обложке.