НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 20 - Биленкин Дмитрий Александрович. Страница 42

Он кивнул.

То была буря. Ею кончится лето. От нее летели птицы на юг, не касаясь тенями скорбящей земли.

Морщинистые руки застыли. Время вопросов прошло.

Вдалеке взметнулось ввысь пламя. Один из пришельцев поднялся; блеснула яркая черепашья броня - словно стрела вонзилась в бок ночи.

Мальчик исчез во тьме, следуя за орлом и ястребом, обитавшими в каменеющем теле деда.

А внизу вздыбилось море, метнуло на берег еще одну соленую волну, и, грянувшись о берег, та разлетелась на мириады осколков, зашипевших в песке, - словно тысяча затачиваемых ножей.

Мануэль Гарсиа Виньо. Возвращение

Мальчик с силой швырнул мяч в чугунный узор калитки, и трехцветный шар, ударившись о столбик, упал на влажное дно канавы недалеко от клумбы генциан. Он подбежал и схватил его, вытер о зеленую траву газона, подбросил вверх, поймал и повернулся, чтобы швырнуть в калитку снова.

Но, повернувшись, он увидел, что, хотя калитка по-прежнему закрыта и не слышно было, чтобы она скрипнула, по эту сторону ее стоит человек. А ведь он только что смотрел на тропинку за калиткой, словно ручей стекавшую по пологому склону, и никого на ней не видел.

Мяч выпал у него из рук, прокатился несколько метров, остановился в клевере, на полпути между ним и незнакомцем.

Ребенок смотрел на того, чей силуэт так четко вырисовывался в свете заходящего солнца, и чувствовал, что его знает, хотя до этого никогда не видел. Лица из-за расстояния и света он хорошо разглядеть не мог.

Человек сделал к нему несколько шагов, и мальчик заглянул в темную бездну его взгляда. Закружилась голова, а потом стало страшно - как будто он оказался во тьме пещеры, где таится все, что вызывает в нем ужас, все, что вызывает в нем отвращение, все, что мучает его в снах. Несколько мгновений он чувствовал, как его поймали и держат эти хищные, цвета крови, зрачки, взгляд которых обращен внутрь; зрачки, которые никогда не знают покоя; все время ищут что-то, но никак не найдут; зрачки, такие же тусклые и отталкивающие, как поверхность стоячих вод.

– Нет, нет! - закричал ребенок, не понимая, что он отрицает, чувствуя только: он не хочет смотреть, не хочет видеть, узнать.

Желудок сжало, что-то поднялось к горлу, глаза застлал туман, а потом, сдерживая дрожь, пробегавшую по всему телу, он собрал все силы и отвернулся. Он увидел перед собой свой дом - из его окон потоками лились цветы, а от выбеленных стен отражалось, как смех, вечернее солнце цвета созревшего лимона. Дверь была приоткрыта, и из нее плыли вкусные запахи и знакомые звуки. К ней он и побежал, зовя мать.

Профессор посмотрел на стоящего перед ним человека, а потом перевел взгляд на стены камеры, где проступала большими пятнами сырость.

– Садитесь, - предложил он.

Человек мотнул головой.

Профессор смотрел на него все так же пристально, - словно размышляя над тем, что означает этот отказ и чем он вызван.

Он протянул пачку сигарет, но человек отказался и от нее.

– Ну что ж, - сказал профессор.

Не отрывая от него взгляда, он повертел пачку в руках и, наконец, положил обратно в карман, после этого прикусил верхнюю губу и, словно отвечая сам себе не невысказанный вопрос, кивнул несколько раз головой. Потом, вздохнув, кивнул опять и сказал:

– Так, значит, вы решили?

Человек иронически улыбнулся:

– Дать себя повесить или стать вашим подопытным кроликом - тут выбирать не приходится.

– Возможно, - согласился профессор. - Но должен еще раз вам напомнить, что в Машине Времени никто никогда не путешествовал. Даже морская свинка…

– Не волнуйтесь, такой свинкой стану для вас я. Да и не все ли мне равно, попаду я на стол анатомички или распылюсь на атомы, путешествуя в Машине Времени?

– Хорошо, в таком случае… придется пройти обследование.

– Я в вашем распоряжении.

– Договорились.

Профессор пошел к двери, но остановился и снова на него посмотрел.

– Это не одно и то же… - начал он.

– Что именно?

Профессор чуть развел руками, висевшими как плети, и только потом сказал:

– Не я создавал законы, по которым вас осудили, хотя и считаю их справедливыми.

– Я тоже считаю их справедливыми.

– Я вам не судья и не палач.

Человек снова улыбнулся.

– Так ли?

– Уверяю вас. Вот почему мне нужно было ваше согласие.

– Право, мне все равно. Да вы обо мне не волнуйтесь.

– Не могу не волноваться, - сказал профессор.

Наступило молчание, и казалось, будто из толстых тюремных стен сочится низкое, не грани слышимого гудение - тревожное гудение, родившееся из отчаяния, одиночества и страха.

– Волнуюсь, - продолжал профессор, - хотя знаю, что вы приговорены к смертной казни, и знаю все то ужасное, в чем вас обвиняют.

Человек посмотрел ему в глаза ничего не выражающим взглядом. Профессор горько улыбнулся.

– Мы говорили с вами о путешествии, которое я вам предложил. А задумывались вы когда-нибудь о путешествии, которое привело вас сюда?

Человек наморщил лоб. Выражение иронии, появившееся на его лице с первых слов собеседника, исчезло.

– Да, задумывался. И за последние дни не один раз. Путешествие из молодости, подававшей такие надежды, от карьеры, начавшейся так блестяще (да вы знаете все это не хуже меня), из дружной, счастливой семьи - в исковерканную зрелость, в пропасть преступления, а камеру смертника… Да, конечно, я об этом задумывался.

– И что же?

– А ничего. Когда на шее у тебя петля, когда знаешь, что бесполезно просить о помиловании, когда так страшно, как сейчас мне, ты видишь все в другом свете. Было бы нечестностью, обманом, если бы я стал мерить свои вчерашние поступки меркой моих сегодняшних мыслей. Я знаю: вернись я к началу своего пути, все повторилось бы.

– Вы не раскаиваетесь?

– Не знаю.

В глазах человека мелькнула искра вызова, гнева, а может, и страдания, и он крикнул:

– И знать не хочу!

Профессор шагнул к нему, и казалось, что сейчас он дружеским жестом дотронется до плеча собеседника, однако он этого не сделал.

– Успокойтесь, - сказал он, - успокойтесь, пожалуйста, и простите меня. Похоже, я пытался оправдать себя перед самим собой в том, что принял теперешнюю свою роль, - вот почему я был жесток с вами. Простите меня.

Человек снова иронически улыбнулся.

– Я уже говорил - обо мне не волнуйтесь.

– Хорошо.

Профессор протянул руку, но ее не пожали.

Приготовления закончились - на них хватило двадцати дней. Через три недели после того, как профессор впервые появился в тюрьме, человека вывели перед рассветом из камеры и усадили в полицейскую машину.

Машина перевезла его с одного конца города на другой и подъехала к небольшому особняку на окраине. Там, перед входом, его уже дожидался профессор.

Движением руки профессор остановил конвоиров, а ему сказал:

– Идемте со мной.

Он привел его в комнату, где все - пол, потолок, стены - было из металла, где не было окон, а посредине стояло кресло, тоже металлическое. Больше ничего - ни картины, ни коврика.

– Ну вот мы и пришли, - сказал профессор. - Когда я выйду, усаживайтесь…

Человек был бледен, и казалось, будто каждое движение стоит ему огромных усилий.

– Куда вы меня отправите?

Профессор задумался.

– Теоретически, - сказал он наконец, - я могу отправить вас куда угодно. Я еще не решил…

Человек дрожащей рукой провел по лбу.

– Я все-таки хотел бы знать… куда я попаду, куда могу попасть? Теоретически.

Прошли секунды, и в глазах ученого он увидел: решение принято.

– Выбирайте сами.

– Но, профессор…

Кусая губы, человек судорожно сцепил пальцы рук.

– Профессор, эти три недели я много думал о своем путешествии - о том, про которое вы меня спрашивали…