О скитаньях вечных и о Земле (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 274
— Да?
— Это Он. Все-таки это Он.
Отец Перегрин улыбнулся, и они вместе спустились с холмов в новый город.
Пришелец
Саул Уильямс проснулся и с тоской выглянул наружу из своей палатки. Он подумал о том, как далеко от него Земля,— миллионы миль отделяют от нее, подумал он. Ну а что тут можно поделать? Когда легкие полны этой «кровавой ржавчины», когда без конца терзает кашель?
Саул поднялся в тот день в семь часов: Это был высокий, худой, истощенный болезнью человек. Утро на Марсе стояло тихое, ничто не нарушало безмолвие мертвого морского дна, не было даже ветра. Среди пустынного неба сияло холодное солнце.
Саул вымыл лицо и позавтракал.
А после этого ему страшно захотелось вернуться на Землю. Он всеми способами пытался оказаться в Нью-Йорке. Иногда, когда он правильно усаживался и определенным образом складывал руки, ему это удавалось. Он даже почти улавливал запах Нью-Йорка. Но такое получалось редко, большей частью у него ничего не выходило.
В то же утро, позднее, Саул попробовал умереть. Он лег на песок и приказал своему сердцу остановиться. Оно продолжало стучать. Он представил себе, как он спрыгивает со скалы или перерезает себе вены, но сам же рассмеялся — он знал, что ему недостанет мужества на подобный акт.
«Может быть, если я поднатужусь и хорошенько сосредоточусь на этом, я просто засну и не проснусь больше»,— предположил он. Он и это попробовал. Через час он проснулся — рот его был полон крови. Он поднялся, выплюнул ее и почувствовал ужасную жалость к себе. Эта кровавая ржавчина заполняет рот и нос, течет из ушей, из-под ногтей, и этой хворобе требуется год, чтобы покончить с тобой. Существовало только одно средство против болезни — запихнуть тебя в ракету и отправить в изгнание на Марс. На Земле не знали, как лечить таких больных, а оставить их там значило распространить заразу на других и убить и их. Так он оказался тут, в полном одиночестве, беспрестанно истекая кровью.
Саул присмотрелся. Вдалеке, возле древних городских руин, он увидел человека, лежавшего на грязном одеяле.
Когда Саул подошел к нему, человек на одеяле ответил на это слабым движением.
— Привет, Саул,— произнес он.
— Опять утро,— сказал Саул.
— Бог мой, как мне одиноко!
— Такова судьба всех нас, заржавелых,— возразил человек на одеяле, такой немощный и бледный, что казалось — коснись его, и он рассыпется.
— Как бы я хотел,— сказал Саул, глядя на лежащего перед ним человека,— чтобы ты хотя бы поговорил со мной. Почему интеллектуалы никогда не подхватывают нашу кровавую ржавчину и не прилетают сюда?
— Это явный заговор против тебя, Саул,— сказал человек, закрывая глаза, не в силах держать их открытыми.— Меня когда-то хватало на то, чтобы оставаться интеллектуалом. Теперь даже думать для меня — тяжкий труд.
— Когда бы мы могли хотя бы говорить друг с другом? — сказал Саул Уильяме.
Его собеседник только безразлично пожал плечами:
— Приходи завтра. Может, у меня хватит сил потолковать с тобой об Аристотеле. Я попытаюсь. Правда,— и он свалился под отжившим свое деревом. Он приоткрыл один глаз.— Вспомни, мы с тобой как-то беседовали об Аристотеле, шесть месяцев назад,— хороший был денек тогда.
— Помню,—сказал Саул, не слушая его. Он посмотрел на мертвое море.—Хотел бы я быть таким же немощным, как ты, тогда, наверное, меня не тревожило бы состояние моего интеллекта. Я тогда был бы спокоен.
— Через шесть месяцев тебе станет так же плохо, как мне сейчас,— заметил умирающий.— И тебе будет безразлично все, кроме сна, как можно больше сна. Сон уподобится женщине для тебя. Ты всегда будешь стремиться к ней, потому что она и свежа, и хороша, и верна, и всегда добра к тебе, и все в том же роде. Ты будешь пробуждаться с единственным желанием — снова погрузиться в сон. Это чудесная вещь.
Его голос перешел в шепот. И вот он умолк, и жизнь легко отлетела от него.
Саул оставил его.
По берегу мертвого моря, подобно пустым бутылкам, выброшенным некой длинной волной, валялись тела спящих людей. Саул видел их всех сразу, там, внизу, на изгибе пустого моря. Один, второй, третий — каждый спал в одиночку, большинство из них были в худшем состоянии, чем он, у каждого был небольшой запас еды, каждый был занят только собой, потому что нужда в общении отпадала и только сон прельщал всех.
Поначалу несколько ночей все они собирались возле общих бивачных костров. И говорили об одной только Земле. Ни о чем больше разговоров не было. О самой Земле, о воде, журчащей в речушках маленьких городов, и о том, как вкусен домашний клубничный торт, и о раннем утре в Нью-Йорке, когда, овеваемый соленым ветерком, переправляешься на пароме из Джерси.
«Мне нужна Земля,— думал Саул.— Она мне так нужна, что сил никаких нет. Мне необходимо то, чего я уже никогда не смогу иметь. Больше, чем в пище, сильнее, чем в женщине, сильнее всего на свете я нуждаюсь в Земле. Моя болезнь навсегда отторгает от меня женщин — это совсем не то, что я хочу. Но Земля... да. Она необходима для ума, не для жалкого тела».
В небе полыхнул светом блестящий металл.
Саул посмотрел на небо.
Снова свет от летящего металла.
Спустя минуту ракета приземлилась на дне моря. Открылся люк, из ракеты с багажом в руке вышел человек. Два других в защитных биокостюмах вынесли вслед за ним большие коробки с едой и поставили для него палатку.
Ещё мгновение — и ракета снова устремилась в небо. Изгнанник остался стоять в одиночестве.
Саул побежал, Он не бегал вот уже несколько Недель, и на него сразу навалилась усталость, но он бежал и кричал:
— Привет! Привет!
Когда Саул подбежал к молодому человеку, тот осмотрел его с ног до головы.
— Привет. Итак, это Марс. Меня зовут Леонард Марк.
— Меня — Саул Уильямс.
Они обменялись рукопожатием.
Леонард Марк был очень молод — всего восемнадцати лет; настоящий блондин с розовым, свежим — несмотря на болезнь — лицом и голубыми глазами.
— Как там, в Нью-Йорке?— спросил Саул.
— Вот так,— сказал Леонард Марк и посмотрел на Саула.
Нью-Йорк, весь из камня, пронизанный мартовскими ветрами, возник прямо из пустыни. Электричество неоновыми цветами вспыхнуло вокруг. Желтые такси скользили по тихим улицам ночного города. Подняли мосты, и в полуночных гаванях загудели буксирные суда. Раздвинулись занавеси на сверкающих блестками мюзиклах.
Саул сильно сжал руками голову.
— Продолжайте! Продолжайте! — кричал он,— Что происходит со мной? Что со мной случилось? Я схожу с ума!
В Центральном парке распускались листья, молодые, зеленые. Саул шел по тропе, вдыхая весенний воздух и наслаждаясь запахами.
— Дурачина, остановись! Остановись! — кричал сам себе Саул. Он обеими руками сжимал свой лоб.— Этого не может быть!
— Это есть,— сказал Леонард Марк.
Небоскребы Нью-Йорка растаяли. Вернулся Марс. Саул стоял на пустынном дне мертвого моря, опустошенно глядя на молодого незнакомца.
— Вы.,.— сказал он, указывая рукой на Леонарда Марка.— Вы сделали это, Вы сделали это вашим разумом.
— Да,— сказал Леонард Марк.
В молчании стояли они друг против друга. Потом, весь дрожа, Саул схватил руку своего коллеги-изгнанника и, без конца пожимая ее, говорил:
— О, как же я рад, что вы здесь! Представить себе не можете, как я рад!
Они пили крепкий черный кофе из жестяных кружек. Наступил полдень. Они проболтали все это теплое утро.
— И откуда у вас эта способность? — спросил Саул, потягивая кофе из своей кружки и не отрывая глаз от юного Леонарда Марка.
— Это одно из моих врожденных качеств,— ответил Марк, разглядывая свой напиток,— В 57-м году моя мать оказалась во время взрыва в Лондоне. Через десять месяцев появился на свет я. Не знаю, как назвать эту мою способность. Телепатия или передача мыслей на расстоянии — так, наверное. Я обычно выступал с этим на сцене. Я объехал весь мир. В афишах писали: «Леонард Марк, чудо-интеллект!» Я всячески отмежевывался от этого. Многие считали меня шарлатаном. Вы ведь знаете, как публика относится к театральному люду. Один я знал, что мой талант подлинный, но я никому не признавался в этом. Безопаснее было не давать особого хода слухам о нем. О, совсем немногие из моих ближайших друзей знали о моих истинных способностях. А их у меня великое множество, и все они пригодятся нам здесь, на Марсе.