Полуночный танец дракона (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 39

Подхвативший вихрь вынес меня совсем в другом времени перед домом, дверь которого открылась и закрылась за мной, и я увидел прямо перед собой невысокого коренастого человека.

– Как вы здесь оказались? – спросил он.

– Спустился по трубе, просочился под дверью. Простите, кто вы?

– Граф Лев Толстой.

– Автор «Войны и мира»?

– А что, есть другой? – воскликнул он возмущенно. – Лучше ответьте, как вы сюда попали и что вам здесь нужно?

– Я хочу помочь вам бежать отсюда!

– Бежать?!

– Да, бежать из дома. Вам больше нельзя здесь оставаться. Вы сходите с ума, ваша жена не в себе от ревности.

Граф Лев Толстой окаменел.

– Откуда вам это?..

– Я читал об этом в книгах.

– Таких книг не существует!

– Скоро они появятся! Ваша супруга ревновала вас к горничным и кухаркам, к дочкам садовника и к любовнице вашего счетовода, к жене молочника и к вашей племяннице!

– Прекратите! – воскликнул граф Лев Толстой. – Я не хочу слушать этот вздор!

– Это неправда?

– Может быть, да, а может быть, и нет. Да как вы смеете!

– Ваша супруга грозилась порвать все простыни, поджечь кровать, запереть дверь и укоротить ваш модус операнди [59].

– Сколько можно все это терпеть! То виновен, то невиновен! Ну что за жена! Повторите, чего вы хотели?

– Я предложил вам сбежать из дома.

– Так поступают дети.

– Да!

– Вы хотите, чтобы я уподобился подросткам? Решение помешанного.

– Это лучше, чем кара помешанной.

– Говорите потише! – прошептал граф. – Жена в соседней комнате!

– Ну так идем!

– Она спрятала мое белье!

– Постираем по дороге.

– По дороге куда?

– Куда угодно!

– И долго ли мне придется прятаться?

– Пока ее кондрашка не хватит!

– Отлично! Но кто вы?

– Единственный человек на свете, который не только прочел роман «Война и мир», но и запомнил имена всех персонажей! Хотите, перечислю?

В этот момент кто-то начал ломиться в дальнюю дверь.

– Слава богу, она заперта! – сказал я.

– Что я должен взять с собой?

– Зубную щетку! Быстро!

Я распахнул входную дверь. Граф Лев Толстой выглянул наружу.

– А что это тут туманное, с прозрачными листьями?

– Это ваше спасение!

– Замечательно!

Дверь сотрясалась так, словно в нее ломились слоны.

– Она совершенно обезумела! – воскликнул граф.

– Вы уже надели кроссовки?

– Я…

– Бегите!

Он ринулся к машине, и машина укрыла его.

Дверь библиотеки распахнулась широко, как врата ада, и на пороге возникла бешеная фурия.

– Где он? – крикнула она.

– Это вы о ком? – спросил я – и исчез.

Не знаю точно, то ли я материализовался перед Билли Барлоу, то ли он материализовался передо мной. Билли сидел в моей библиотеке, листая увесистые тома произведений Толстого, Мелвилла и Папы.

– Два поражения и одна победа! – сказал я.

Билли захлопнул Мелвилла, закрыл Папу и улыбнулся Толстому.

– Он все-таки оставил свою мадам, – сказал я.

– И что же – она последовала примеру Анны Карениной?

– Бросилась под поезд? Нет.

– А жаль. И куда же ты двинешься теперь? Может быть, стоит отправиться в Белый дом апреля тысяча восемьсот шестьдесят пятого и стащить у Мэри Тодд билеты в театр для Линкольна? [60]

– Нет уж, уволь. Она мне за них глаза выцарапает. Отдать швартовы!

Золотые крылья затрепетали, коснувшись брызг из отделанного мрамором фонтана, находившегося вблизи отеля «Плаза». Струи фонтана били высоко в ночное летнее небо. По фонтану с хохотом, гиканьем и воплями расхаживали, пошатываясь, с бокалами мартини в руках красивый мужчина в промокшем насквозь смокинге и интересная женщина в серебристом вечернем платье.

– Эгей! – окликнул их я. – Зельда! Скотти! На выход!

Ну и что же ты можешь сказать в свое оправдание?

– Ну и что же ты можешь сказать в свое оправдание?

Он взглянул на трубку и придвинул ее поближе к уху.

– Ты знаешь, который сейчас час?

– У тебя что, своих часов нет?

– Они остались на тумбочке возле кровати.

– Сейчас шесть тридцать пять.

– Господи, и в такую рань ты спрашиваешь меня, что я могу сказать в свое оправдание? Я еще и проснуться-то толком не успел.

– Сделай себе кофе. Скажи мне, как выглядит твой отель?

– В шесть тридцать пять все отели выглядят одинаково, дорогая. Я не люблю отели. Вот и сейчас – три скверные ночи без сна.

– Думаешь, я высыпаюсь?

– Послушай, – сказал он, – я только поднялся с постели, дай мне надеть очки, взглянуть на часы, а потом продолжим, а?

– О чем?

– Ты спросила, что я могу сказать, вот я и скажу.

– Ну так говори.

– Не по телефону. Понадобится какое-то время. Дай мне полчаса. Или хотя бы четверть часа. Ладно, десять минут.

– Тебе придется уложиться в пять минут, – сказала она и повесила трубку.

В десять минут девятого она разлила кофе по чашкам. Он взял свою, а она, выжидая, скрестив руки на груди, уставилась в потолок.

– Пять минут уже прошло, а все, что мы успели, – это разлить кофе, – заметил он.

Она молча посмотрела на часы.

– Все понял.

Он глотнул горячий кофе и обжег губы, вытер рот, затем закрыл глаза и сложил руки так, словно собрался молиться.

– Ну? – не выдержала она.

– Не надо меня торопить, – сказал он. – Начнем. Тема – мужчины. Все мужчины одинаковы.

– Не буду спорить.

Не открывая глаз, он немного подождал, не скажет ли она еще что-нибудь.

– Значит, по крайней мере в одном вопросе у нас нет разногласий. Все мужчины одинаковы. Я похож на любого другого мужчину, и все остальные мужчины похожи на меня. Так всегда было, и так всегда будет. Закон природы. Базальтовый фундамент генетической истины.

– При чем здесь генетика?

– Создав Адама, Бог положил начало генетике. С твоего позволения, я продолжу?

Он расценил ее молчание как знак согласия.

– Я буду исходить из предположения – мы обсудим его как-нибудь в другой раз – о том, что все те биллионы мужчин, которые когда-либо обитали на Земле, суетились, вопили, вели себя как сумасшедшие, все они отличались друг от друга разве что ростом и весом. И я один из них.

Он вновь подождал, не скажет ли она чего, но поскольку комментариев не последовало, снова прикрыл глаза, сплел пальцы и продолжил:

– Вместе с этими цирковыми животными на Земле появились и другие человеческие существа, несколько более достойные этого названия, которые должны были мириться с этим зверинцем, чистить клетки, приводить в порядок пещеры, гостиные, воспитывать детей, выходить из себя, приходить в себя, снова сходить с ума и так далее.

– Уже поздно.

– Всего-то четверть девятого утра. Ради бога, дай мне время до половины девятого. Ну пожалуйста.

Она ничего не ответила, и он продолжил:

– Вот и прекрасно. На то, чтобы выйти из пещер, чтобы перейти от охоты к оседлой жизни, у людей ушло несколько сотен тысяч лет. По сути, все это произошло совсем недавно. Сейчас я пишу эссе под условным названием «Слишком рано вышли из пещер, слишком далеко еще до звезд». – Молчание. – Впрочем, не важно. После десятков тысяч лет трудного детства человечества женщины далеко ушли от тех существ, которых мужчины таскали за волосы и как только не лупили. Теперь они заявили мужчинам: «Ну-ка успокойтесь! Сядьте не горбясь, подтяните свои носки и слушайте!» И мужчины – тоже несколько изменившиеся к тому времени, уже не прежние немые дикари, обитатели пещер – успокоились, сели прямо, подтянули свои грязные носки и стали слушать. И знаешь, что они услышали?

Она так и сидела молча, скрестив на груди руки.

– Они услышали нечто поразительное. Это было описание свадебного обряда. Да-да – я не шучу. Сначала примитивное, оно становилось все сложнее, изощреннее и завлекательнее. И мужчины немели и слушали, слушали… Сперва просто из любопытства, но постепенно, по непонятной им самим причине, загораясь все больше и больше. Было во всем этом нечто доходившее до этих неприрученных зверей. И вот один из них кивнул, соглашаясь, потом другой, и через некоторое время закивали все: а почему бы, черт побери, и не попробовать!.. И было там, наверное, что-то, заставившее нас успокоиться и вести себя надлежащим образом, на время, а то и навсегда, – продолжал он. – Все мы застыли в ожидании, пока не нашлись первые смельчаки, готовые рискнуть. Их примеру последовали десятки, сотни, тысячи и миллионы брызжущих семенем юнцов. «Согласны ли вы?» – спрашивали у них, и они отвечали: «Да, согласны», хотя не имели ни малейшего понятия о том, на что же они согласились, и удивленно взирали на плачущих невест и держащихся позади них, подобно Великой Китайской стене, их отцов, исполненных не только сомнений, но и надежд. Помню, как, стоя рядом с тобою, я думал: это же смешно, ничего из этого не выйдет, долго это не протянется, я люблю ее, конечно, я очень люблю ее, но где-нибудь, неизвестно когда и почему, я, как и все на свете, сойду с рельсов, сделаю какую-нибудь чудовищную глупость, как последний осел, в надежде, что она не узнает, а если узнает, то не обратит внимания, а если и обратит внимание, то не придаст особого значения. И пока я давал все правильные ответы, черви сомнения нашептывали все новые вопросы, а следующее, что я помню, – мы уже выходим и нас осыпают рисом.