Сборник 6 ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ ТЕЛО ПОЮ! - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 44

– Нора.

Я взял её руку. Рука холодная.

– Что случилось?

– Случилось!? – Она рассмеялась, умолкла и отвернулась.

Я вдруг рассмеялся опять. Смех был мучительно тяжёлый, чреватый слезами.

– Мой милый, дорогой Чарли, думай что угодно, что мы тут взбесились, сошли с ума, свихнулись: Что случилось, говоришь ты, случилось?!

Она погрузилась в пугающее молчание.

– Где прислуга, где гости?..

– Вчера вечером, – сказала она, – всё кончилось.

– Чтобы у тебя была пирушка, да всего на один вечерок! Быть этого не может! В воскресенье по утрам на лужайке всегда валяется уйма всякого сброда в простынях. Так зачем?..

– Так зачем я тебя позвала сегодня, ты хочешь спросить. Да, Чарльз? – Нора всё так же, не отрываясь, смотрела на замок. – Чтоба передать тебе Гринвуд, Чарли. В дар. Если, конечно, замок примет тебя, если ты сумеешь его заставить…

– Не нужно мне никакого замка! – взорвался я.

– Э-э, Чарли, дорогой, дело не в том, нужен ли замок тебе, а в том, нужен ли ты замку. Он всех нас вышиб.

– Вчера вечером?..

– Вчера вечером последний большой приём в Гринвуде окончился провалом. Мэг прилетела из Парижа. Ага прислал роскошную девочку из Ниццы. Роджер, Перси, Ивлин, Джон – все были здесь. Был и тот тореадор, который чуть не прикончил того драматурга из-за балерины. И ирландец, тоже драматург, который вечно падает со сцены спьяну. Вчера вечером, между пятью и семью, в эту дверь вошли девяносто семь гостей. К полуночи не осталось ни души.

Я прошёлся по лужайке, на траве следы колёс трёх десятков машин, ещё свежие.

– Он расстроил нам всю вечеринку, – донёсся слабый голос Норы.

Я обернулся в удивлении.

– Кто «он»? Замок?

– О, играла замечательная музыка, но на верхних этажах было слышно какое-то уханье. Мы смеялись, а верхние этажи отвечали нам зловещим эхом. Вечеринка скомкалась. Бисквиты становились поперёк горла. Вино лилось по подбородку. Никто не мог сомкнуть глаз и на три минуты. Не вериться? Правда, все получили свои пирожные и разъехались, а я спала на лужайке совсем одна. Знаешь почему? Пойди посмотри, Чарли.

Мы подошли к распахнутой двери Гринвуда.

– На что посмотреть?

– А на всё. На замок, на его комнаты. Открой его тайну. Подумай хорошенько, а потом я откроюсь тебе и скажу, почему я не смогу здесь больше жить и почему я должна оставить этот дом, и почему ты можешь взять Гринвуд, если захочешь. А теперь заходи. Один.

И я вошёл.

Я осторожно ступал по золотистому дубовому паркету огромного холла. Полюбовался обюссонским гобеленом, что висел на стене. Долго разглядывал древнегреческие беломраморные медальоны, выставленные в хрустальной витрине на зелёном бархате.

– Ничего особенного, – крикнул я Норе, которая осталась снаружи. Уже вечерело, становилось прохладно.

– Нет, всё особенное, – отозвалась она. – Ступай дальше.

По библиотеке разливался густой приятный запах кожаных переплётов. Пять тысяч книг отсвечивали потёртыми вишнёвыми, белыми и лимонными корешками. Книги мерцали золотым тиснением, притягивали броскими заголовками. А вот камин на целый штабель дров. Из него вышла бы прекрасная конура на добрый десяток волкодавов. Над камином изумительный Гейнсборо, «Девы и цветы». Картина согревала своим теплом многие поколения обитателей Гринвуда. Полотно было окном в лето. Хотелось перегнуться через это окно, надышаться ароматами полевых цветов, коснуться дев, посмотреть на пчёл, что усеяли блёстками блестящий воздух, послушать, как гудят эти крылатые моторчики.

– Ну как? – донёсся голос издалека.

– Нора! – крикнул я. – Иди сюда. Тут совсем не страшно! Ещё светло!

– Нет, – послышался грустный голос. – Солнце заходит. Что ты там видишь, Чарли?

– Я опять в холле, на винтовой лестнице. Теперь в гостиную. В воздухе ни пылинки. Открываю дверь на кухню. Море бочек, лес бутылок. А вот кухня: Нора, с ума сойти.

– Я и говорю, – простонал жалобный голос. – Возвращайся в библиотеку. Встань посредине комнаты. Видишь Гейнсборо, которого ты всегда так любил?

– Он тут.

– Нет его там. Видишь серебрянный флорентийский ящик для сигар?

– Вижу.

– Ничего ты не видишь. А красно-бурое кресло, на котором ты пил с папой бренди?

– На месте.

– Ах, если бы на месте, – послышался вздох.

– Тут – не тут, видишь – не видишь! Нора, да что ты в самом деле! Неужели не надоело!

– Ещё как, Чарли! Ты так и не почуял , что стряслось с Гринвудом?

Я стал озираться по сторонам, пытаясь обонянием уловить тайну дома.

– Чарли, – голос Норы доносился издалека, с порога замка. – четыре года назад, – послышался слабый стон. – Четыре года назад: Гринвуд сгорел дотла.

Я бросился к выходу.

– Что?! – вскричал я.

– Сгорел. Четыре года назад. До основания, – сказала она.

Я отошёл на три шага назад, посмотрел на стены, окна.

– Нора, но вот же он, целёхонький!

– Нет, Чарли, это не Гринвуд.

Я потрогал серые камни, красные кирпичи, зелёный плющ. Провёл рукой по испанской резьбе на входной двери.

– Не может быть, – сказал я в ужасе.

– Может, – отозвалась Нора, – Всё новое, сверху донизу. Новое, Чарли. Новое. Новёхонькое.

– И ДВЕРЬ?

– Да, прислали в прошлом году из Мадрида.

– И мощёные дорожки?

– Да, камень добыли близ Дублина два года назад. А окна привезли их Уотерфорда весной.

Я вошёл в дом.

– А паркет?

– Отделан во Франции, прислали прошлой осенью.

– Ну: ну, а гобелен ?

– Соткан недалеко от Парижа, а в апреле повесили.

– Но он же как две капли : Нора!

– Чтобы сделать копии с мраморных медальонов, я ездила в Грецию. Хрустальную ветрину тоже заказала, в Реймсе.

– А как же библиотека?!

– Все книги до единой переплетены и оттиснуты золотом заново и расставлены на такие же книжные полки. Одна библиотека мне влетела в сто тысяч фунтов.

– Как две капли, Нора, – воскликнул я. – Боже, как две капли.

Мы стояли в библиотеке. Я ткнул пальцем в серебрянный сигарный ящик флорентийской работы.

– Ну уж его-то вы наверняка вытащили из огня!

– Нет, нет. Я же художник. Я запомнила, как он выглядел, сделала эскиз, отвезла во Флоренцию. В июле подделка была готова.