Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери (сборник) - Мино Джо. Страница 32

– Может быть, – говорит Питер, когда они проезжают мимо зеленого светящегося знака с белой стрелкой и надписью «Выход».

Он помнит, как выпал его первый зуб, и он положил его под подушку в сшитый мамой мешочек, на котором было написано «Зубная фея». Но потом зубы начали выпадать один за другим, а вместо них вылезали другие, очень острые. Не такие, как у мамы и папы. Его ногти стали толще и грубее, на руках, подбородке и спине выросли жесткие волосы, а глаза поменяли цвет.

– Скажи-ка, – спрашивает мистер Бриз, – ты же любил своих родителей? Ты ведь не делал им больно?

И вновь тишина… Они едут и едут, и скоро их поглощает кромешная темень горных дорог. Тени сосен, колышущих своими балахонами. Мрачные тени массивных валунов. Тени облаков, бегущих по Луне.

Ты же любил их, правда?

Питер прислоняется к прохладному стеклу пассажирской двери и закрывает глаза, слушая, как мистер Бриз пытается поймать что-то по радио. Он крутит ручку: шипение – шипение – треск – плачет мужчина – шипение – шипение – звуки далекой мексиканской музыки, пропадающие и возвращающиеся – треск – человек истово читает молитву – шипение – шипение. И тишина, потому что мистер Бриз выключил радио. Питер не стал открывать глаза и старался дышать медленно и глубоко, как спящий.

Ты же любил их, правда?

Мистер Бриз что-то шепчет себе под нос. Просто неразборчивый шепот.

Просыпается Питер уже на рассвете. Они остановились на площадке для отдыха – Питер видит знак «Площадка отдыха Вэгонхаунд», закрепленный в груде белых камней. Вдали он видит контуры двух домиков, на одном – следы буквы «М», на другом – «Ж». Еще на кирпичах заметна надпись: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного». У стены валяются перевернутые мусорные контейнеры, все упаковки от еды из забегаловок разодраны на куски, вылизаны дочиста, а потом вылизаны еще раз – вдруг что-то осталось. Все, что можно было найти в смятых жестянках, коробках из-под пиццы и другом мусоре, – все открыто, обнюхано и разбросано вокруг. Где-то рядом слышны звуки. Звуки. Они раздаются все ближе.

Кто-то возит по асфальту старый пластиковый контейнер, пытаясь достать последние засохшие капли сиропа, сохранившиеся в углублениях. Питер это слышит. Потом что-то катится – ток, ток, ток – и останавливается. Кто-то поднял его и разглядывает, высматривая засохшие потеки лимонада на дне. Питер слышит, как зубы грызут пластиковую бутылку, а потом – звуки чавканья.

А затем этот кто-то приближается к машине, где ночуют Питер и мистер Бриз. Некто обнаженный вскакивает руками и ногами на капот «Кадиллака» и обдает его длинной струей мочи. Машина вздрагивает от наскока мальчика, который почти сразу убегает прочь.

Толчок будит мистера Бриза! Он дергается, всплескивает руками, и на секунду Питер видит настоящее лицо мистера Бриза, его безжалостный оскал – ни намека на доброту, ничего от телевидения, от дружелюбной куклы. Мистер Бриз хватает пистолет и размахивает им во все стороны.

– Какого хрена? – кричит он.

Целую минуту он дышит, как животное, быстро и неглубоко. Он целится в окна – лобовое, заднее. Правое и левое. Питер вжимается в пассажирское сиденье.

Мистер Бриз не может успокоиться. Он сразу трогает машину с места, но пистолет не возвращается в бардачок. Мистер Бриз держит его на коленях и время от времени похлопывает по вороненому железу, словно баюкает.

Постепенно ему удается взять себя в руки.

– Ну что, – говорит он Питеру, растягивая тонкие губы в улыбке, – здорово я опростоволосился?

– Наверное, – отвечает Питер.

Он наблюдает, как мистер Бриз медленно поглаживает оружие. Шшш… Все хорошо… Лицо мистера Бриза снова приобрело прежнее дружелюбное выражение, но Питер видит, как дрожат его пальцы.

– Тебе стоило предупредить меня, Питер, – говорит мистер Бриз с доброй укоризной. Он поднимает бровь и слегка хмурится.

– Вы спали, – хрипло отвечает Питер. Прочистив горло, он добавляет: – Я не хотел вас будить.

– Ты очень заботлив.

Питер раскрывает карту. Вот точки: Уормсаттер. Биттер-Крик. Рок-Спрингс. Литтл-Америка. Эванстон.

– Сколько их было, Питер, как думаешь? – спрашивает мистер Бриз. – Дюжина?

Питер пожимает плечами.

– Дюжина – это двенадцать, – говорит мистер Бриз.

– Я знаю.

– Так, думаешь, там набралась бы дюжина? Или больше дюжины?

– Не знаю, – говорит Питер. – Больше дюжины?

– Надо полагать, – говорит мистер Бриз. – Мне кажется, там их было около пятнадцати.

Какое-то время он молчит, словно обдумывает эти цифры. Питер тоже о них думает. Когда он думает о дюжине, то представляет упаковку яиц. А пятнадцать – это цифры один и пять, которые стоят рядом друг с другом и держатся за руки, как брат и сестра.

– Ты не такой, как они, Питер, – шепчет мистер Бриз. – Я знаю. Ты не один из них. Ведь так?

Что тут скажешь?

Питер таращится на свои руки, ноющие, сточенные до корней ногти; он проводит языком по кончикам зубов; он чувствует крепкие, широкие мышцы над плечами, жесткую шерсть на спине, которая неприятно топорщится под футболкой.

– Послушай, – говорит мистер Бриз мягким, но уверенным голосом. – Послушай меня, Питер. Ты особенный мальчик. Люди вроде меня ездят по всей стране, разыскивают детей вроде тебя. Ты не такой, как они, и ты это знаешь, ведь так?

Подумав, Питер кивает.

Ты же любил их, правда? Питер чувствует комок в горле.

Он не хотел их убивать. Не хотел.

Он редко вспоминает о случившемся, но когда вспоминает, то не может понять, почему это произошло.

Такое впечатление, что его разум заснул на какое-то время, а проснулся уже в разоренном доме, словно какой-то грабитель перевернул все вверх дном в поисках сокровищ. Тело отца лежало в кухне, матери – в спальне. Много крови, много царапин и укусов. Он прижался носом к волосам матери и вдохнул их запах. Он поднял ее обмякшую руку и погладил ею себя по щеке. Потом ударил себя мертвой рукой по лицу.

– Плохой! – шептал он. – Плохой! Плохой!

– Станет лучше, когда мы доедем до Солт-Лейк-Сити, – говорит мистер Бриз. – Там есть специальная школа для детей вроде тебя, я уверен, тебе там понравится. Ты заведешь много новых друзей! Тебе предстоит много узнать о нашем мире! Ты будешь читать книги и работать на калькуляторе и компьютере, заниматься искусством и музыкой! А еще там будут люди, которые смогут помочь тебе с твоими… чувствами. Ведь чувства – это просто чувства. Как погода, они приходят и уходят. Они – не весь ты, Питер. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – отвечает Питер.

Он разглядывает бело-желтые скалы, через которые прорублена дорога; стальное ограждение по краю дороги; ясную, лазоревую пустоту неба. Он медленно моргает.

Если он пойдет в эту школу, ему придется рассказать про папу и маму?

Может, ему там будет хорошо, может, ему там понравится.

А может, другие дети будут его обижать, а учителя невзлюбят.

Может быть, он особый.

А ногти теперь всегда будут болеть? Их всегда нужно будет обрезать и стачивать?

– Слушай, – говорит мистер Бриз. – Мы подъезжаем к тоннелю. Он называется «тоннель Грин-Ривер». Он есть на твоей карте. Но я хочу, чтобы ты знал: с этим тоннелем есть проблемы. Его легко перекрыть с обоих концов, поэтому я разгонюсь, и буду ехать очень-очень быстро. Понял? Просто чтобы ты был готов и не пугался. Понял?

– Понял, – говорит Питер.

Мистер Бриз широко улыбается, кивает и почти сразу давит на газ. Ограждение сбоку постепенно сливается в размытую серебристую ленту, а потом перед ними возникают черные пасти тоннелей: одна – для левой полосы, другая – для правой. Может, это не пасти, а пара глаз, две слепые глазницы у основания изрытого расселинами холма. Питер впивается пальцами в колени – это больно, но он ничего не может с собой поделать. Машина въезжает под бетонную арку с мягким ударом, словно они пробили некую мембрану, и внезапно их проглатывает тьма. Он ощущает круглые своды тоннеля, невидимые ребра во тьме над головой, он слышит эхо ревущего двигателя машины, которая все еще разгоняется. Выход становится все ближе, а устье позади уменьшается.