Фата-Моргана 7 (Фантастические рассказы и повести) - Табб Эдвин Чарльз. Страница 36

— Одну минуту, господа, — сказал капитан. — Давайте сначала займемся менее приятным делом.

Командир заколебался, и сомнения отразились на его приятном лице гримасой боли.

— Хорошо, я согласен, — промолвил он.

Двое солдат привели Корса Голиева. Адмирал был весь в крови, его шатало, но он держался мужественно. Увидев Элву, он воспрянул духом и спросил заплетающимся языком:

— Тебе не причинили вреда? Я так переживал!

Тогда Ивало, отчеканивая каждое слово, сказал:

— Все факты преступлений адмирала мы представим суду: однако, госпожа Элва, вы вправе вынести ему свой приговор. Суд может помиловать этого человека, а вам виднее, как с ним поступить.

Командир отряда выразил готовность подчиниться приказу Элвы.

— Выносите свой приговор, госпожа, — подтвердил он, с гневом глядя на Голиева.

— Элва, — прошептал Корс пересохшими губами. — Элва…

Она посмотрела на него, и перед ее глазами предстал горящий поселок, мертвецы в высокой траве и окровавленное тело Карлави.

Неожиданно все это показалось ей очень далеким, почти нереальным.

— Этот человек причинил слишком много зла, — сказала она. Задумалась на несколько секунд и сухо добавила: — Выведите его за дверь и расстреляйте…

Голиев начал было говорить что-то неразборчивое, но его тотчас вытолкнули прочь.

Все вышли, остался один Ивало.

— Госпожа, — начал он, медленно, словно стесняясь.

— Да, Ивало. — Слабость вновь овладела ей, и Элва присела в кресло. В душе у нее воцарилась полная пустота, без эмоций, без чувств, без мыслей. Она закурила.

— Наши солдаты сказали мне, что Вэйнамо якобы совсем не изменился. Наша культура обладает удивительной стабильностью, несмотря на все беды и ужасы войны. Теперь же, для окончательной уверенности в победе, нам надлежит напасть на Черткой и обезвредить осиное гнездо. А что касается вас лично, я успел узнать, что ваше поместье Тервал остается в вашей собственности, вместе со всеми людьми и землями.

— Я должна немного вздремнуть, — слабо сказала Элва, потом, словно спохватившись, спросила:

— У вас, Ивало, кажется был ко мне вопрос?

— Все это время я пытался понять, почему вы остались с черткойцами, ведь у вас была возможность бежать?

Она сама удивилась собственной улыбке:

— Я знала, что могу быть полезной на Вэйнамо, однако там, на Черткое, я спасла многих соотечественников от верной смерти. И пожалуйста, Ивало, не создавайте вокруг моего имени романтический ореол, ведь на самом деле я ужасная трусиха.

— Вы хотите сказать, что знали о победе Вэйнамо заранее? Но вы не могли ничего знать! Я уверен.

— Вы, Ивало, несправедливы к нашему народу, подобно черткойцам. Они тоже считали жителей Вэйнамо отсталыми пахарями, и вот результат. Нельзя недооценивать противника — это прописная истина. Черткойцы забыли о главной силе вэйнамцев — силе их духа и морали. Они забыли, что наша наука была в первую очередь ориентирована на поддержание жизни, и, нарушив равновесие, черткойцы переориентировали науку в обратном направлении.

— Но у нас не было развитой промышленности. Да и сейчас нет.

— Когда вы, Ивало, сказали мне о попытках создания бактериологического оружия, вы только укрепили мою веру в нашу науку. Ведь правительство никогда не отказалось бы без причины от идеи распространения вирусной культуры на Черткое.

Элва помолчала немного и продолжила:

— Я даже могла себе представить, сколь далеко продвинется наша наука, особенно физика. Но у Вэйнамо было целых три десятилетия, которых не было у противника. Поэтому я была уверена в победе, и моя основная задача, мой вклад в нее заключался в том, чтобы вернуть обратно вас, пленников.

Он смотрел на нее с благоговением.

«В конце концов Тервал живет своей жизнью уже шестьдесят два года, — думала Элва. — Вряд ли кто-нибудь меня ожидает на родине. Я буду так одинока».

Послышались гулкие шаги в коридоре. Вернулся командир отряда и доложил:

— Приговор приведен в исполнение. — Он приблизился к Элве тихо, почти застенчиво.

— Я смею надеяться, — сказал Ивало, — что госпожа разрешит мне посещать ее время от времени.

— Думаю, что да, — сказала она.

— Мы с вами, госпожа Элва, являемся своеобразными отщепенцами во времени, и нам довольно трудно будет разобраться в новой реальности, — промолвил Ивало. — Думаю, мы должны помогать друг другу. Вы, например, с трудом будете привыкать к мысли о том, что ваш сын Хаук по-прежнему фригольдер Тервала.

— Мой сын?! — воскликнула Элва, поднявшись. Отсек поплыл у нее перед глазами.

— Да. Это зрелый мужчина, проживший счастливую жизнь, — добавил Ивало. — Похож на своего отца Карлави, когда тот был жив. И он, в свою очередь, — закончил Ивало? — стал отцом прелестного малыша по имени Хаук. Все с нетерпением ждут вас дома.

Элва, слабея, упала в объятия молодого командира — своего внука.

(Перевод с англ. А.Молокина)

ДОМОЙ!

Транспортный ракетоплан покинул корабль-носитель и свернул с орбиты, стремительный и хищный, словно пуля, выпущенная в цель, расположенную далеко внизу, а там загадочно темнела планета, обращенная к кораблю своей ночной стороной, утопая во мгле, и только на месте перехода дня и ночи виднелись голубоватые, почти призрачные оттенки — светилась атмосфера и отполированным металлом сиял океан.

Астронавт Яков Кан устало наблюдал сквозь иллюминатор за крохотной светящейся точкой — так выглядело Солнце с расстояния в тридцать три световых года. Немного в стороне серебристыми облаками раскинулся Млечный Путь, рядом угадывались очертания созвездия Стрельца. Там за пылевыми облаками и звездными скоплениями лежало сердце Галактики.

Яков Кан в подобных случаях, когда перед ним простирался безбрежный космос, всегда представлял себя десятилетним мальчиком, стоящим на крыше высотного здания и всматривающимся в городское, затянутое едкой дымкой небо. В детстве Кан мечтал о звездах, наивно полагая, что людям скоро удастся покорить чудовищные расстояния. С возрастом Кан осознал, насколько это тяжело, почти недостижимо. Возможно, когда-нибудь его сыновья, внуки или правнуки смогут что-либо изменить, если, конечно, у землян хватит сил, энергии, мужества, чтобы бросить вызов бесконечности.

Рядом с Яковом над приборной панелью склонилось скуластое лицо Билла Рэдфетера. [9] Помощник Кана внимательно изучил показания приборов и сказал:

— Все системы в норме.

— Надеюсь, что так, — усмехнулся Кан, не удостоив Билла взглядом.

Рэдфетер в душе был раздражен, ведь ответственность за благополучную посадку лежала прежде всего на пилоте, а не на его помощнике.

Ракетоплан сильно тряхнуло — атмосфера впервые дала о себе знать. Заметив, что Кан встревоженно озирается по сторонам, Рэдфетер немного смягчился и сказал вполголоса:

— Старина Джейк, ты чертовски много думаешь.

— Не спорю, но ведь это мое последнее космическое путешествие.

— Чепуха. Руководству наверняка понадобятся люди для полетов на лунных транспортниках.

— Я все равно расторгну договор и останусь на Земле. Давно пора обзавестись семьей, купить дом с садом, и вообще, хватит. — Израильский акцент Кана придавал его английской речи некоторую суровую, подчеркнутую надменность. Он потер виски тонкими пальцами и продолжил:

— Последнее время я слишком много летал и почти не видел Землю. К тому моменту, когда мы вернемся домой, пройдет почти семьдесят лет и мы будем представлять собой ходячие анахронизмы. Люди имеют свойство меняться с годами.

— Интересно, какие они стали? — спросил Рэдфетер.

— Кто? — Кан с усилием прервал свои размышления.

— Люди, конечно. Ведь они, живя на этой планете более века, совершенно отрезаны от земного человечества. Помнишь, мы как-то говорили об этом, и вообще, хватит обходить эту тему.

— Они, вероятно, покажутся тебе ближе, чем мне, ибо все они выходцы из Северной Америки. Если рассуждать логически, то все изменения в социальной жизни прямо пропорциональны изменениям с сфере знаний, в науке, следовательно, все люди, населяющие базу на этой планете, в определенной степени примитивны, не более того.