Клятва истинной валькирии - Мид Ричел (Райчел). Страница 82

И вновь случилось нечто странное: Джастин – не нашелся с ответом.

– Ты думаешь, ты умник, – возмутилась она, – считаешь, что это игра – и у тебя вроде бы есть право – лезть в чужие жизни и выворачивать людей наизнанку. Но у тебя нет такого права, запомни! Нельзя поступать с людьми подобным образом!

Он слушал ее с совершенно неподвижным лицом.

– Мэй – так уж я устроен, – устало выдавил он. – Просто я вижу мир по-своему.

Мэй скрестила руки на груди, гордо направилась на кухню и вскрыла бутылочку «Рии», которую Джастин успел водрузить на стол. Липкий сироп растекся по ее желудку.

– Тогда нечего хвастаться, – буркнула она и сделала очередной глоток прямо из горлышка.

Она решила не смотреть на него. А вдруг он еще о чем-то догадается? Вычитает? Таращиться на тело – дело нехитрое, а заглянуть внутрь – дорогого стоит. А теперь он наверняка лежит на диване и анализирует: а почему она вспылила? А есть ли здесь скрытый смысл? Опять она голая, уязвимая. Нельзя поворачиваться к нему лицом. Тогда он не увидит ее черную дыру, которую он умудрился заново процарапать. Между ними надувалось пузырем отвратительное молчание. Затем он заговорил снова – тихо и абсолютно спокойно:

– Прости меня, пожалуйста.

Мэй сразу поняла – ему нечасто приходилось произносить эти слова. Вероятно, вообще никогда. Это не значило, что все хорошо, но ей нужно было как-то ответить. Показать, что она его услышала. И медленно, сопротивляясь голосу разума, она повернулась и почувствовала, как «Рии» накрывает ее. В пальцах возникло покалывание.

– Какая разница. Это ничего не меняет.

– Верно, – согласился он. – Я не могу сделать сказанное несказанным. Или сделать узнанное неузнанным. Мне очень жаль.

Что он там бубнит? Она сглотнула и натянула на себя маску безразличия.

– Ладно, ничего не поделаешь. Но спасибо за то, что извинился.

– Но ты ведь не приняла мои извинения.

Она вскинула руки:

– А чего ты ждал?

– Не знаю. – И он откинулся назад на диван. – Я тогда в Панаме не лгал: тебя нелегко разгадать. И я в толк не возьму, что мне теперь делать. Ты – беспощадно прекрасная женщина из нордлингов, печальная и до смерти боящаяся потерять контроль. Я хочу понять тебя. Ты считаешь, что я не уважаю женщин. На самом деле я не хотел тогда воспользоваться своим положением. И когда я выдал эту глупую тираду насчет того, что якобы не встречаюсь с женщинами по второму разу, на самом деле… – Он покачал головой. – Короче, забудь.

– Ты не хотел воспользоваться своим положением…

Мэй снова глотнула «Рии».

– И я не в трауре. Я, конечно, не хотела, чтобы он погиб. Очень грустно, что так случилось. Но, похоже, все забыли, что перед этим мы с ним расстались. И я отказала ему.

– Но почему? Вал и Даг рассказывали много. – Тут Джастин умолк и жалобно посмотрел на нее. – Прости. Гораций только что тактично намекнул мне, что я опять на тебя давлю. Не мое дело, что между вами было. Прости.

Ворон Гораций, который живет у Джастина в голове. Она успела позабыть об этом – столько всего случилось.

– Что еще он говорит? – поинтересовалась она.

«Рии» начал действовать, и воображаемые вороны не казались ей чем-то таким уж необычным.

– Они говорят мне, что ты уже забыла о парне, который только что здесь был.

Так оно и было. К этому выводу Джастин прекрасно мог прийти сам. Она вздохнула.

– Хочешь узнать, почему я так боюсь потерять контроль? Выйти из себя? – спросила она. – Это потому, что каждый мой шаг контролировали с самого рождения. Только отец этого не делал. Но он давно умер.

Мэй не понимала, откуда взялись следующие ее слова.

– Я догадываюсь, что еще ты хочешь узнать, – сказала она.

Хотелось бы верить, что к этому выводу она пришла под влиянием «Рии», но в глубине души Мэй знала – она сама хочет рассказать об этом. Выпустить из-под замка. А Джастин никому не разболтал то, что уже успел узнать о ее жизни, и к тому же у нее было чем заткнуть ему рот – на случай, если бы он вздумал трепать языком.

– Хочешь узнать, как женщина из нордлингов с девяткой в индексе оказалась в армии?

Глаза его сказали – да, хочу, и очень сильно.

– Нет, это не мое дело.

– Теперь твое. Устраивайся поудобнее – история длинная.

Глава 25

Как Мэй обрела цель в жизни

Мэй не считала себя хорошей рассказчицей, но когда она откинулась на спинку кресла и начала говорить, оказалось, что ей даже не важно, где она сидит и кому рассказывает. Воспоминания нахлынули – и вырвались на свободу.

Отец умер, когда Мэй было шестнадцать, и она не сопротивлялась матери – та отличалась своеобразными замашками и о воспитании имела собственные представления. Сил на сопротивление не осталось, ибо она очень горевала по отцу и не находила в себе ничего, чтобы противостоять матери. Мэй прекратила занятия фехтованием, а также оставила мечты изучать что-то связанное со спортом в колледже. Девушке из приличного общества совсем немного предлагалось для изучения, и Мэй выбрала музыку – как меньшее зло. Она тешила себя мыслью, что сумеет найти работу по специальности. В жизни забрезжило что-то похожее на свет в конце тоннеля – у нее появилась надежда жить отдельно от матери. Однако вскоре выяснилось, какой наивной она была, полагая, что Астрид Коскинен разрешит своей дочери вести подобную жизнь.

Матушка запланировала ее первый выход в свет через два дня после окончания колледжа. Мэй сразу поняла, куда клонит родительница – хотела выдать ее замуж как можно скорее. Именно так поступали девушки из хороших семей. Вокруг вертелось множество молодых людей, несмотря на материнскую благосклонность к некоторым из них, Мэй удалось отвадить всех. Хоть в этом она могла свободно распоряжаться собой. Ей претили формальности и запланированный светский прием. И Мэй твердо решила: насильно ее замуж никто не выдаст.

Однако ей все равно пришлось надеть бледно-розовое платье. Такое по традиции полагалось надевать дебютантке. Но ее уверенность в себе возросла, когда ей разрешили самой выбрать покрой. Мэй остановилась на матовом атласном платье с открытыми плечами и длинной узкой юбкой. Она прекрасно запомнила это платье – равно как и все остальное, что случилось тем вечером.

Матушка сделала все возможное, чтобы первый выход в свет ее дочери стал событием сезона. Она приобрела новую мебель, заново отделала гостиную и наняла дополнительную прислугу. Еще она пригласила всех влиятельных нордлингов и даже нескольких занимающих важные посты плебеев, например генерала Гана.

Мэй прекрасно сыграла свою роль. В конце концов, ее с пеленок учили делать хорошую мину при плохой игре. Она порхала между гостями, кружилась в танце, улыбалась в ответ на поздравления. И чувствовала себя призовой кобылой или манекеном в витрине – принаряженным и элегантным, который полагалось уважительно рассматривать. Неприятно – но ничего не поделаешь. И вокруг нее так и вились мужчины – весь вечер. Казалось, что все потенциальные женихи, которые когда-либо бывали у них дома с самых ранних ее лет, вдруг решили собраться и атаковать ее всей стаей. Они задавали мало вопросов, зато много говорили про то, как богаты их семьи и какую замечательную жизнь они могут обеспечить супруге.

Когда с ней заговорил Ган, она немного испугалась – с ней заговорил военный чин из плебеев. Но виду Мэй не подала, ведь это строжайше запрещал этикет. Генерал поздравил ее с успехом и потом сказал нечто совершенно неожиданное – и дальнейшую беседу Мэй запомнила навсегда.

– Я видел запись нескольких ваших поединков с французской тростью, – сказал он. – И нахожусь под большим впечатлением. Удивительно, что вы не пошли в профессиональный спорт.

Что бы она на самом деле ни думала, Мэй не желала поверять свои горести незнакомому человеку.

– Ах, фехтование… то были детские забавы, сэр. Теперь я выросла, и мне нужно заняться чем-то более важным.

– Не думаю, что развивать природные способности – что-то детское и постыдное. Вы – прирожденный атлет и преуспеваете не только в фехтовании.