Год рождения 1921 - Новожилов Игорь Васильевич. Страница 22

Когда меня привели в полевой госпиталь, хирург сидел на табурете, свесив руки, и спал после предыдущей операции.

– Анестезии нет, – сказал он, – будешь терпеть.

Дали стакан спирту.

– Я тебе не буду портить ноги, – и стал драть осколки, не разрезая мяса. Больно было везде: сверху, снизу, в голове. Ноги мелкими осколками посекло в форшмак. Сильно попортило крупными осколками. До сих пор, через пятьдесят лет, свищи открываются, и кровь течет.

Положили в избе. Вонь, теснота. Рядом казак из корпуса Доватора. Сильно любил пожрать. Бывало, кричит:

– Сестра! Дай утку и вещмешок!

На другой день приезжает Борька Бардецкий, привез водку, еду. Я ему говорю:

– Борька, я поеду домой.

– Я так и думал.

Я с ним запрыгал к выходу. Сестра кричит вдогонку:

– Куда Вы, больной?!

Подъезжаем к штабу дивизиона, выходит наш командир Шаренков:

– Я не удивлен. Бардецкий, разместить его в избе.

Мне ребята вырезали палку. Я посидел дня три. Потом мы поехали в Калинин на ремонт и встали там в Ворошиловской слободе.

Мои разведчики меня берегли. После контузии приставили человека – давать закурить и для прочей помощи. В Ворошиловской слободе сразу же украли где-то шикарную палку красного дерева с набалдашником слоновой кости. И я заковылял на трех ногах.

Любое сложное явление, тем более, такое, как вторая мировая война, может рассматриваться под разными углами зрения. Мне представляется крайне интересным описание войны как процесса перемещения гигантских людских масс, вовлеченных в нее.

Вероятно, тут срабатывают рефлексы человека, который всю жизнь занимается математическим моделированием всевозможных объектов – от системы «человек, подключенный к аппарату „искусственная почка“, до системы гироскопической стабилизации спутника.

Великие перемещения народов в эту войну протекали так.

Летом 41– го года германский рейх нанес удар страшной силы по Советскому Союзу, вложив в него всю свою людскую и материальную мощь. Этот удар расплеснул людской состав Красной Армии на две почти равные части.

Первая часть отходила к востоку. Она, как подвижная, окровавленная плотина, прогибалась под почти неодолимым немецким напором, рвалась, слепливалась снова. Ее сопротивление погасило победную инерцию вермахта, перетерло его лучшие кадры.

Игорю Косову судьба, а, скорее всего, профессионализм «михайлона» отвели место здесь.

Виктор Лапаев попал во вторую, плененную немцами часть советского воинского контингента. Поразительна цифра – более пяти миллионов, попавших в плен. Немцы, похоже, просто не знали, что делать с такой людской массой, и она поначалу осела на оккупированной территории. Одни из пленных обреченно вымирали в громадных концлагерях на баланде и эрзацопилочной пайке хлеба. Более активные разбегались из-под жидкой охраны, хоронились по хуторам, пробивались к партизанам.

На втором этапе войны динамика перетекания людских ресурсов выглядит так. Можно считать, что в 42-43 годах фронт остановился в глубине России. Поражения 42-го года на Дону, в Крыму, на Кавказе несоизмеримы со вселенским катаклизмом лета и осени сорок первого. Фронт гигантскими жерновами перемалывал живую силу и высасывал мужское население Советского Союза и Германии.

Промышленность и сельское хозяйство Союза перешло на труд «своих» женщин и подростков, поддерживаемых яростной надеждой на победу.

Хозяйство Германии переводится на «чужую» рабочую силу – военнопленных и мирных жителей, угнанных с оккупированных территорий. Уже с лета 42-го года в Германию с востока потекли потоки рабов. Трагично, что труд наших пленных работал против своих. Меру их сопротивления этому принуждению трудно оценить, но есть два неоспоримых факта, которые свидетельствуют о его силе. Во-первых, подавляющее большинство пленных, даже в тех, каторжных, нечеловеческих обстоятельствах не шло ни на какое сотрудничество ни с немцами, ни с их власовскими и националистическими марионетками. Второй факт – немцам удалось использовать пленных лишь на самой неквалифицированной, черной работе.

Проницательный наблюдатель уже тогда бы обозначил начало конца третьего рейха: рабский труд, в конечном итоге, не смог обеспечить потребности вермахта. Интересно было бы сравнить производительность труда пленных рабов и самих немцев в Германии того времени.

Последний этап войны, рассматриваемой как движение человеческих масс, я бы отнес ко времени, когда фронт повернул обратно. Игорь Косов с побеждающей Красной Армией огнем и громом пробивается на запад, к победе. Виктор Лапаев, один из миллионов марлоков, пережевывается каторгой в глубине Германии.

И, наконец, – 45-й год: водопадное воссоединение обеих частей нашей армии.

Есть в гидроаэродинамике прием – визуализация потоков. В поток жидкости или газа запускаются малые, яркие частицы. Светящиеся траектории таких пылинок наглядно вычерчивают распределение струй, застойных зон, вихрей.

Я думаю, что мои герои не будут на меня в обиде, если я признаюсь, что их траекториями на войне я попытался прорисовать течения сражавшейся и плененной частей нашей армии.

Они проблеснут перед нами, как искры в багровом пожарище войны.

Такая антроподинамическая схема позволяет, кроме того, мне втиснуть хоть в какие-то рамки вороха лежащего передо мной материала.

Термин «динамика», произнесенный мной, побуждает меня как профессионала-механика произнести и слово «сила», поскольку в моей упорядоченной науке сила – это причина движения.

Но кто только не говорил о побудительных причинах, сталкивающих государства и народы.

Отто фон Бисмарк, которого считают самым великим политиком девятнадцатого века, железный канцлер, создавший Германскую империю, в своих мемуарах раскладывает сухой и логичный пасьянс европейской геополитики. Перечисляет империи: Германская, Австро-Венгерская, Российская, Османская, колониальные державы: Англия, Франция,… обсуждает их коренные интересы…

Относительно будущих отношений России и Германии, Бисмарк полагал, что для них нет причин воевать друг с другом. Для Германии война с Россией означала бы неизбежную и проигрышную войну на два фронта. Для России даже победная война с Германией не окупается из-за невозможности ассимилировать захваченные территории. Зачем, размышлял Бисмарк, России Восточная Пруссия, если она и Прибалтику не смогла переварить за все девятнадцатое столетие.

Пророком в своем отечестве Бисмарка не посчитали.

Пришедшие вслед за ним два поколения немцев самоубийственно устремлялись на Россию. Что влекло их, как леммингов, к погибельной пропасти?

Особенно поражает народное ликование, с которым немцы поднялись на первую мировую войну. Чего им не хватало в своей благополучной стране – «Зеленой Германии», где вдоль дорог растут фруктовые деревья, а извозчик на облучке читает газету? Так Пришвин любовался Германией конца девятнадцатого столетия.

Через двадцать лет после первой мировой Германия снова двинулась на Восток. Германский рейх и Советский Союз, два тоталитарных режима, порожденных первой всемирной бойней, сошлись в самоубийственной схватке.

Сейчас стало общим местом считать оба режима равновеликим абсолютным злом. Такой простоты я не могу принять. Извлекаю из памяти символы веры противоборствующих сторон. Символ веры гитлеровского рейха – превосход-ство своей расы. С этой верой расчищали жизненное пространство для себя миллионы молодых немцев.

Поколение Игоря и Виктора верило, что пошло воевать, «чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Вера, разительно противоположная хищнической вере национал-социализма.

Несбыточная Чегеваровская мечта о всемирном счастьи, ради которого ты должен взять в руки винтовку.