Королевский маскарад - Демченко Оксана Б.. Страница 72

Лаур подошел к карете. Человек оценивающе изучил его с головы до пят, чуть дернул уголком рта и показал бумаги на имение и увесистый мешочек. Развязал, высыпал на ладонь несколько монет, давая убедиться – золотые. И изложил дело, ничего не скрывая.

– Твой отец оскорбил моего господина. За это можете заплатить вы все, сдохнув к весне в придорожной канаве. Или ты один, уехав теперь со мной. Здесь пятьсот лонгрифов золотом и расписки на все ваши долги со сроком оплаты в ближайшие пять лет. Золото перейдет к твоей семье теперь же, а расписки будут уничтожены, когда ты отработаешь за них. Пять лет, по году за каждую. Покупаем мы тебя дорого, но ты симпатичный мальчик, да и лучшего ответного оскорбления гордому дураку маркизу нельзя выдумать. Для начала эр-герцог намерен подарить тебя на день рождения своей сестре. Я пойду в дом и сам все скажу старому блюстителю традиций, садись в карету. – Хат-логрим шевельнул бровью и насмешливо уточнил: – Или ты тоже ценишь честь семьи выше ее благополучия и здоровья? Тогда возвращайся к прерванному делу. Весной я куплю любую из твоих сестричек за миску луковой похлебки.

Он уверенно толкнул дверцу экипажа и ступил на подножку, откинутую расторопным слугой. Пока хат-логрим шел к дому, еще не поздно было его окликнуть. Но у Лаура язык прилип к нёбу. Он смотрел на старого коня с запавшими надглазьями, провалившейся спиной и выпирающими ребрами. И понимал, что именно так теперь выглядит весь род Алид’зим. Сегодня, с последним ударом молотка, конь отправится умирать на живодерне – быстро и не очень болезненно. А людям достанется худший удел. Долгое и мучительное угасание. Отец твердит в полубредовом забытьи горячки, что у него есть друзья и скоро они придут и помогут. Перечислял имена, звал, рассказывал, какие это достойные люди…

Когда ты слаб, беден и в опале, даже очень достойные люди начинают страдать от расстройства памяти – это Лаур понял уже давно и твердо.

И он сел в карету.

«К весне у сестер уже появятся новые платья, – отрешенно думал юноша. – Конь вернется в старое стойло, и кормить его станут куда лучше прежнего. Глядишь, снова шкура заблестит. И крышу починят, дожди не зальют библиотеку…»

Он думал про множество мелочей, не имеющих ни малейшего значения. Потому что не желал знать того, что видел отчетливо, словно сам стоял в комнате рядом с хат-логримом: как тот говорит, сухо и деловито, как лицо отца становится строгим и сосредоточенным, и старый упрямый маркиз произносит нечто вроде: «Увы, боги не дали мне сына, одна надежда – дождаться наследника славного рода Алид’зим от моих достойных дочерей».

Логрим вышел из двери, насвистывая модную при дворе мелодию довольно пошлой песенки. Следом выглянула одна из сестер, охнула и побежала к матери – на ходу она кричала, что брат и правда всех предал из-за денег… Логрим свистнул, подзывая старшего оценщика службы патрия, показал ему бумагу, велел расписаться, отдал второй свиток. Тот подобострастно закивал, отвернулся и, рыхлый и тучный, тяжелой трусцой побежал отменять опись земель. Сильнее он спешить не мог – и так старался сверх меры не прогневить опасного человека, обладающего огромной властью.

Хат-логрим сел в карету, не глядя на свое приобретение. Чуть задумался, повернулся к юноше, усмехнулся:

– Знаешь, малыш, а ведь это начало совершенно иной жизни. Интересной и куда более настоящей, чем прежняя. Твой отец наивен и старомоден. Он полагает, что людьми должна руководить честь. Но честь – костыль для стариков, которые уже никому не нужны. Ты молод и можешь сам ходить, без палочки.

– Не стоит говорить гадости про отца, вы уже закончили эту часть своей работы, – резко бросил Лаур.

– Я пытаюсь пояснить тебе, что такое – жизнь. – Логрим патетично взмахнул рукой. – Мы все кому-то принадлежим. Твой отец был вещью старика Роль’гис. И хозяин о нем не заботился. Почему же ты зол на меня и моего владельца? Мы дали твоей семье шанс сохранить и честь, и титул. Тебе понравится работать на богоравного Ловида. Он щедр, не страдает забывчивостью. И кстати, до дня рождения сестры эр-герцога еще более полугода.

– Большая радость…

– Мы едем в столицу. У тебя уже есть там особняк, слуги, выезд, возможность бывать в лучших домах города. И деньги – тоже. Тебя быстро заметят и оценят. Гуляй, затевай романы, если пожелаешь. Это, я полагаю, выйдет само собой, ты для столицы диковина, такой наивный и симпатичный мальчик. Терять тебе уже нечего, отец тебя проклял. Так что радуйся жизни без оглядки на его правила. И как следует подумай: может, вместо костыля чести, который довел вас до нищеты, испробовать тонкую и гибкую шпагу? Месть роду Роль’гис за позор отца – это интересно.

– Я вас не слушаю.

– И не надо. Земли твоего отца собирался купить по дешевке его друг, маркиз Жаш’эн. Он и отписал эр-герцогу, и ваши долги перепродал. А его дочь, самая потасканная дрянь столицы, теперь собирается замуж за графа Дис’таш, бывшего жениха твоей сестры, помолвленного с ней еще при рождении. Но ты не слушаешь, да? – Логрим рассмеялся. – И ты очень внимательно не слушаешь, малыш! Ладно, мне пора. Во-он там, на развилке дорог, ждет моя карета. Увидимся на зимних балах.

– А… – невольно удивился Лаур.

– Это твоя карета, твои слуги и твои деньги, – повторно рассмеялся логрим. – Подумай о шпагах и костылях, малыш.

Карета остановилась, и странный человек вышел. Лаур сидел, окончательно запутавшись, и смотрел, как тот делает несколько шагов, садится в роскошный экипаж с графскими гербами знатного северного рода. Как грызутся и танцуют злые застоявшиеся кони, как они охотно принимают с места, норовя уйти вперед резвым махом. Щелкают бичи, пара верховых в одеждах имперской службы вылетает вперед – сгонять с дороги мелкий люд. А для них все мелкие, кроме самого императора и эр-герцога…

Лаур смог отвести взор от дороги, только когда пыль уже осела, а карета скрылась вдали. У распахнутой дверцы экипажа его распоряжений ждал слуга.

– Прикажете развернуться и возвращаться к имению Алид’зим? – предположил тот и добавил: – Господин велел объяснить, что мы наняты для вас на полгода, все оплачено, ваши личные средства в ящике под передним диванчиком. Там же драгоценности на первое время, рекомендательные письма к нужным людям. Еще старые письма маркиза Жаш’эн к эр-герцогу.

– Дома меня не ждут, – горько усмехнулся Лаур. – Сделанного не вернуть, он исполнил свою часть договора. Глупая штука – честь. Я даже ничего не подписал и все же не свободен…

– В таком случае, укажите, куда мы едем?

– В столицу, – задумчиво вздохнул Лаур.

Слуга поклонился, закрыл дверцу и взобрался на козлы, к кучеру. И юноша добавил, обращаясь уже только к самому себе:

– Мнение отца мне понятно. Хотелось бы теперь узнать, что по поводу чести думает его верный старый друг, обещавший нам летом поддержку и помощь.

Четыре с лишним года Лаур считал вполне приятной жизнь на службе эр-герцога. В этом хат-логрим оказался прав. Двор и его людишки не вызывали ни малейшего желания вспоминать о правилах чести, столь ценимых отцом. Здесь жили по иным законам. Женщины двора отличались уникальными качествами – их тупость приводила Лаура в изумление, их неразборчивость и готовность пойти на все ради модного увлечения вызывали брезгливую гримасу отвращения, которую кое-как превращала в улыбку щедрость и миловидность дурех. Молодой маркиз находил забавной свою роль. Он играл людьми лучше многих. Дела эр-герцога казались ему простыми, пока не настало время над ними задуматься. Лаур выведывал семейные тайны, копировал письма, вводил в высший свет нужных людей, как однажды привели его самого. Пускал сплетни и распоряжался чужой репутацией. Марий Роль’гис мог бы многое узнать о том, как потерял часть своих важных союзников, поговори он с маркизом по душам.