Лезвие бритвы (илл.: Н.Гришин) - Ефремов Иван Антонович. Страница 48

— Бедная девочка! Я вас понимаю и сейчас счастлив, что пока не надо выслушивать наставления своего американизированного босса.

— Чему же он вас учит?

— Как рисовать женщин для рекламы! Это мне!..

— Простите, — вмешался лейтенант, — я хотел сказать… насчет Геи. Я не согласен. Вы куда красивее!

Чезаре расплылся в улыбке и подмигнул Леа, а Иво одобрительно ткнул лейтенанта в бок, сказав:

— Моряки всегда смыслили в женщинах больше, чем художники. Сандра — она редкая! Ее вайтлс 38-22-38 по американской мерке в дюймах, очень секси, куда там какая-то Гея!

— Терпеть не могу голливудского жаргона, — вдруг разозлилась Сандра, — равнодушного, грубого, бесчеловечного! Со второго слова каждый режиссер, фотограф, не говоря уже о продюсере, считает себя вправе спросить: между прочим, каковы ваши вайтлс, то есть жизненно важные измерения обхвата груди, талии и бедер?

Лейтенант с откровенным удовольствием слушал Сандру. Воспитание в закрытом морском училище, а потом и вся жизнь военного моряка приучили молодого человека к мысли, что всякая очень красивая девушка обязательно охотница за мужчинами — гольддиггер. Сандра с ее балетной гибкостью и свободной манерой держаться походила на голливудских «тигриц», ибо, по убеждению многих, в Голливуде девушек специально учат сексуальной привлекательности на погибель мужской половине человеческого рода.

— Как я понимаю вас, Сандра! — воскликнул Чезаре. — Видит бог, я знаю, что есть красота. Роден, когда стал старым дураком, вдруг заявил: «Я верю, что мы никогда не будем знать точно, почему вещь или существо красивы». Это как раз точка опоры всех «истов» и оригинальничающих дельцов от фотографии. Но я хочу сделать так, чтобы как можно больше людей поняли законы прекрасного и приобрели бы настоящий вкус художника!

— Чезаре, что это ты проповедуешь? — встала на скамью Леа. — Вот она, красота! — Леа показала на хрустально-голубое море и чугунно-серые горы вдали, увенчанные грядой ослепительно белых облаков.

— И вот она! — воскликнул художник, опуская обе руки на плечи Сандры и Леа.

— Все эти возвышенные разговоры о красоте мне кажутся чепухой, — вмешался Иво, бросая за борт окурок. — Я готов играть кого угодно, — западного ковбоя, вампира, фашиста или гангстера, убивающего и насилующего направо и налево, лишь бы хорошо платили и была хорошенькая партнерша со звонкой рекламой! Кого я только не играл, и поверьте, нисколько это меня не беспокоило!

Чезаре посмотрел на приятеля, прищурился и промолчал. Сандра отвернулась, а Леа негромко процедила сквозь зубы:

— Теперь мне понятно, отчего кончилась ваша карьера…

— Что вы сказали? — резко повернулся к ней Иво.

— Я подумала, что готовность выполнять все, что угодно, означает, что нет своего чувства жизни, своей цели, линии, ну я не знаю, как точно сказать. Чем больше вы угодничаете перед хозяевами, тем меньше они вас ценят и неизбежно выбросят на улицу… — Леа запнулась от предупредительного толчка Чезаре.

— Вот так теория! — громко расхохотался Иво, пряча в глазах злобу.

— Разве я похожа на теоретика?

— Никто никогда мне этого не говорил, никто из тысяч моих друзей, — упрямо сказал киноартист, обиженный словно мальчик.

Лейтенант счел нужным рассеять создавшееся напряжение и напомнил, что пора возвращаться обедать на яхту.

Завели мотор, и шлюпка понеслась, точно с горы на гору, по громадам медленных волн.

— Интересно, заготовил ли дядя Каллегари свежие фрукты? — подумал вслух Чезаре. — Тогда нам можно сниматься.

— И без фруктов доплывем! — бросила Сандра.

— Для вас же, дорогие дамы, для прелестных ваших фигурок, — с нарочитой сладостью пропел Флайяно.

— Не слишком ли мы верим в могущество витаминов? — спросила Леа.

— Вы совершенно правы, — ответила Сандра. — За едой наш культурный человек столь же дик, как его пещерный предок. Множество суеверий, мнимо научных теорий затуманило умы. Будто пища дает здоровье, стройность, красоту без всякого участия самого человека.

— Соблюдайте диету и будете стройной, ха, — фыркнула Леа. — Посмотрите только на этих тощих кошек с морщинистыми шеями и слишком тонкими ногами!

— Ты слишком жестока! — лениво возразил Чезаре. — Посмотрим, что ты запоешь, когда тебе будет за тридцать пять.

— Может быть, — покорно согласилась Леа, — но сейчас я не думаю об этом и не хочу думать. Вообще мы много думаем о старости, о том, что будет с нами на склоне лет, и от этого стареем смолоду!

— Кончайте философию, вот и порт, — сказал Флайяно. — Сейчас будем дико пожирать обед, у меня всегда чудовищный аппетит после ныряния.

Глава 2

Сокровища Африки

В крошечной кают-компании «Аквилы» собрались все десять человек ее экипажа. Сандра и Леа подали огромный пирог. Оплетенные соломкой бутылки красного вина помогали одолеть праздничное блюдо. Яхта готовилась покинуть порт Праю и уйти за три тысячи миль на юг, к Берегу Скелетов. Старый капитан решил не заходить ни в какие порты, предельно нагрузившись топливом. Тем самым соблюдались тайна рейса и «эффект внезапности», выражаясь по-военному.

Два вентилятора не могли выгнать табачный дым через открытую дверь и иллюминаторы, а капитан непрерывно сосал объемистую трубку. Своим квадратным лицом римского воина он походил на постаревшего Чезаре.

— Долгосрочный прогноз нам благоприятствует, — говорил капитан, — путь пройдем быстро. Хорошая погода облегчает определение, а ведь предстоит отыскать всего лишь точку на пятисотмильном побережье, и отыскать, прямо скажу, с ходу. Но мне, как всегда, везет: наш лейтенант — отличный навигатор, и от него во многом зависит успех.

— Лейтенант, вы рыцарь, как всякий моряк, и я повяжу вам свой шарф в этом походе. Или, может быть, вы предпочтете бикини Сандры? — поддразнила Леа, с женским чутьем направляя укол.

Лейтенант смутился и пробормотал что-то галантное. Но капитан Аглауко вовсе не собирался заканчивать свою короткую речь шуткой и нахмурился.

— Вы молодые и очень веселые люди, и с вами приятно плавать. Приятно и опасно!

— Это как же понять? — с оттенком неприязни перебил Флайяно.

— Сейчас объясню, синьор Флайяно. Чем отличаются дети от взрослых? Они думают, что мир устроен для них и что это всегда так и будет. Чем отличаются молодые от пожилых и старых? Они уже знают жизнь, но думают, что у них, у каждого, все будет по-иному. Законы жизненной игры касаются кого-то другого, а не их. И многие тоже, как дети, думают, что все всегда останется, как оно было, поняв, но в душе-то еще не приняв, что жизнь — это неизбежное изменение, даже тогда, когда оно идет незаметно… — Леа подтолкнула Чезаре, шепнув:

— Ого, наш капитан, оказывается, философ!

— Не понимаю, куда вы клоните, дядя Аглауко, — вмешался инженер, самоуверенный и щеголеватый, происходивший из известной римской семьи.

— Сейчас, сейчас! Мы, люди пожилые, готовы, даже бессознательно, к тому, что всякая радость в любой момент может обернуться бедой и беда — радостью. Поэтому мы без напоминаний судьбы стараемся наточить нож или положить в карман лекарство.

— Но если случается непредвиденное, то значит, оно не может быть наперед обдумано, — веско возразил Иво.

— Так и не так! В неожиданности почти всегда бывает часть того, что вы заранее обдумали. И тогда вы будете действовать уверенно, как опытный человек, как будто с вами это уже происходило, и будете драгоценным товарищем! Всем известен опыт одиночного плавания доктора Линдемана. Этот ученый проплыл в пироге от Западной Африки до Гаити за сто девятнадцать дней и на складной лодке от Канарских до Антильских островов.

Линдеман уверяет, что моральный фактор не менее важен, чем все физические условия. Основа опасности, пишет он, в самом человеке, если он становится жертвой душевного надлома и не может действовать трезво. Линдеман изучил работы психолога Шульца, рекомендующие самовнушение как очень важный элемент закалки воли и работоспособности. Самовнушение спасло его на пятьдесят седьмой день путешествия, когда лодку опрокинуло и он девять часов во тьме ночи цеплялся за крохотную скользкую калошу. Когда тебя качают девятиметровые волны, налетают шквалы, бешено завывает ветер — такое требует, пожалуй, большего, нежели обычной воли к жизни.