Жениться и обезвредить - Белянин Андрей Олегович. Страница 16
– В баньке парится.
– Угу… Мало что в терем мой незваной-непрошеной заявилася, так уже и в баньку лыжи навострила. Ну-ка собирайся, красна девица, вместе со мной сейчас в ту же баньку наведаешься. Ужо там втроём, коллективом бабьим, все вопросы и повыясним…
Я тихо опустился на скамью. Мысли путались. Через пять минут моя невеста послушно ушла за Ягой чинить разборки царице в бане. Если бабуля не утопит в лохани, уже хорошо…
Тьфу, о чём это я?! Чушь какая в голову лезет! С какого бодуна Лидии Адольфине стукнуло пожить в отделении? Она всегда была умной и рассудительной особой, дураку ясно, что царица в милиции жить не может. Или у неё какие-то серьёзные проблемы с мужем? Я попытался мысленно восстановить наш сегодняшний разговор в карете… Вроде ничего примечательного, но, с другой стороны, сплошные странности. Выехала в чужом транспортном средстве, явно никого не предупреждая, с этим дорожным саквояжиком… Нет, не бегство, не эмиграция и не развод – это точно! Она ж нигде не пряталась, полгорода мигом укажет государю, где находится его жена, но… Что же у них там произошло? И главное, почему всё это опять сваливается на наши милицейские плечи, а?!
– Вася! Назим! В этом доме кто-нибудь может объяснить мне, что происходит, – тоскливо взвыл я, опускаясь на скамью.
Бабкин кот ничего не ответил, уйдя в нирвану у себя на печке. Домовой высунулся на минуточку, энергично поцокал языком, выдал негромкое «Жэнщыны, э!» и тоже исчез без послесловия. То есть думайте что хотите, многоуважаемый дяденька участковый. Садиться за стол в одиночку было как-то некорректно. А глотать слюни у накрытого стола вообще форменный идиотизм!
Резко встав, я нахлобучил фуражку и решительно вышел во двор.
– Митька явился?
– Никак нет!
– Еремеева ко мне!
– Дык он у бани, матушку царицу стережёт, – не удержавшись, расплылись в улыбках дежурные стрельцы.
В другое время я бы и сам охотно похихикал на эту тему, но сейчас настроения не было.
– Это что за намёки в адрес государевой жены? Ох, чую я, по кому-то служебное взыскание плачет!
– Не вели казнить, батюшка сыскной воевода. – Шутники мигом опустили покаянные головы, пряча ухмылки в бородах.
– То-то же! Думайте хоть иногда, – ещё раз построже напомнил я. – Мало ли кто чего услышать может, а у царя на этот счёт разговоры короткие. Дьяк Груздев не пробегал?
– Бог миловал.
– Уже праздник…
Мне решительно нечем было заняться. Вот зачем, например, я про дьяка спросил? Ведь знал прекрасно, что он у Гороха торчит, стихи ему японские вслух читает. Пойти, что ли, Еремеева у бани проведать… Надеюсь, он там без этого заикалистого переводчика.
Надежды не оправдались. Фома и его теперешний адъютант навытяжку стояли у дверей в нашу скромную баньку.
– Туда н-не-э…
– Понял.
– Там са-а-ма ца-а-а-а-ри…
– В курсе. – Я ободряюще похлопал стрельца по плечу. – Спасибо, молодец! Фома, ты по-прежнему?
Еремеев молча кивнул. Ясно. Значит, все разговоры опять через Заикина, прямо игра в испорченный телефон.
– Яга и Олёна тоже сюда направились?
Идиотский вопрос, а куда же ещё?! Но, видимо, на сегодня мой лимит глупости неисчерпаем.
– Т-т-тоже та-а-ам! – радостно подтвердил стрелец, и в этот момент дверь баньки частично распахнулась. На свет божий высунулась мокрая голова моей невесты. Ещё была видна голая шея и верх розового плечика…
– М-м-милая, это т-ты?! – заикаясь не хуже присутствующего здесь Фёдора, начал было я, но осёкся – опять задаю идиотские вопросы!
– Я, конечно, кто ж ещё? Не Яга и не царица вроде, – смешливо фыркнула Олёна и, пальчиком сдвинув мокрую прядку с носа, доложила: – Там такие разговоры пошли задушевные-э… Бабуля ваша уж умеет в сердце женском нужную струнку затронуть. А мне жарко стало, я за кваском в предбанничек, а там, слышу, за дверью вроде голос знакомый.
– Ну я тут… с ребятами… просто так стою.
– Ой, горе ты моё луковое… Иди в дом, любимый, мы скоро. Окатимся ещё по разочку и за стол!
Моя ненаглядная скрылась за дверью. Фоме и Фёдору рот впору было закрывать силой, хотя, ей-богу, ничего такого уж недозволенного бывшая бесовка им не продемонстрировала.
– Ну и чего мы все тут встали? – грозно обернулся я. – Не стриптиз, пошли в дом!
– Никита! – Наружу вновь высунулась моя невеста. Теперь уже настолько откровенно, что ещё чуть-чуть – и всё-таки стриптиз. – Тут что-то не так, у меня дверь в парную не открывается, а там царица с бабушкой Ягой…
– Э-э… они тебя не пускают, что ли?!
Она посмотрела на меня так, словно я издеваюсь. Мысль о том, что её жених в погонах сегодня весь день сыплет глупыми вопросами, вроде в её дивную головку ещё не забрела, но это лишь вопрос времени.
– Милый, там дверь-то не запирается, ни изнутри, ни снаружи. А всё одно войти не могу, ровно доски разбухли и держат.
– Ды-ык… м-мыэ-это щас! – резко проснулся Заикин, вместе с воодушевлённым Еремеевым сдвигая меня в сторону. – Тут ить му-у-ужская си-и-ла нужна, а уж мы-ы…
– Куда, блин, мы?! – опомнившись, рявкнул я, оттаскивая обоих за шиворот.
Олёна догадливо засмущалась и нырнула в предбанник одеваться.
– Куда намылились, я вас спрашиваю?! – продолжал бушевать я, хотя на этих бородатых рожах и так всё было выписано рубленым плакатным шрифтом. – Там внутри кто? Царица! Матушка государыня! Жена нашего всеми любимого Гороха!
– Во-от оно и спа-а-сём их ве-эли-и-чест… – не сразу въехал стрелец, хотя Еремеев, как человек более опытный, всё просёк сразу и отступил мгновенно.
– Она там голая! – тихо взвыл я. – А когда Горох узнает, что рядовые стрельцы милицейской сотни ломятся к его жене в баню, то… Угадай, чья голова полетит первой?
– Ва-ваша? – с надеждой проблеял Заикин.
– Не угадал.
– Мо-мо-о-я?!
– Опять нет, твоего непосредственного начальника, Фомы Силыча! А тебя, как лицо особо отличившееся инициативностью и недальновидностью, просто посадят на кол. Кстати, в этом специфическом случае я за вас, дураков, заступаться не буду…
– А-а че-эго ж де-элать-то-о?
– А ничего не делать, – отрезал я, потому что сам не знал, как выкручиваться. – Ждать! Любимая, ты готова?!
– Да. – В дверях показалась Олёна в длинной нижней рубашке. – Я ещё раз пробовала, плечом била, кричала им. Бабуленька говорит, дескать, плохо всё, ломать надо.
– Как царица?
– Вроде держится ещё, но пар в баньке не на немецкий дух, как бы не ужарилась…
Чёрт побери! Об этом надо было подумать в первую очередь, действительно, ещё не настолько привычная к нашим банным процедурам горделивая австриячка запросто могла словить тепловой удар.
Итак, что мы имеем? Если внутрь так не войдёшь, дверь ломать всё равно придётся, но что потом? Выносить из бани на руках голую Лидию Адольфину, как и Бабу-ягу в костюме прародительницы Евы, – дело рискованное и неблагодарное. Как ни верти, а под топор Горох хоть кого-нибудь да отправит точно! Я уж не говорю, как сама Яга отреагирует на такое лицезрение её… э-э… прелестей. Превратит в головастиков и скажет, что так и было! Глаза всем нашим завязать, что ли…
– Никита, а что там за шум у ворот?
– А-а, – не сразу откликнулся я. – Это, кажется, Митя вернулся. Но не один.
– А с кем?
Я пригляделся. У наших ворот понуро стоял мой младший сотрудник в обнимку с большим бочонком кислой капусты. Рядом грозовой тучей громыхала могучая тётка Матрёна, требуя немедленно «подать сюда самого сыскного воеводу»! Ясно, наш парень лихо влип с очередной своей «ревизией». Сегодня действительно всем не везёт. Хотя, с другой стороны, это вариант…
– Успокой бабушку, любимая, – быстро попросил я и, едва ли не распахивая объятия навстречу тётке Матрёне, громко воскликнул: – А кто к нам пришёл? Вот радость-то какая! Мне как раз нужна ваша помощь в одном крайне деликатном деле. Не откажете ли посодействовать органам?
После коротких переговоров дверь в парную была буквально снесена могучим плечом простой русской женщины. Некрасов был бы в восторге от этой живой иллюстрации к своим бессмертным строкам… А самое главное, всё так вовремя, ибо взбешённая Яга уже готовилась принять контрмеры, искренне считая всё происходящее чьей-то глупой шуткой. Собственно, не чьей-то, разумеется, а нашей. Если ещё точнее, то моей. Мне и ответ держать. Тьфу, уже разговаривать начинаю местными фразами. Объяснились мы с ней через полчасика за общим столом, наедине, когда всех кое-как уложили спать…