Ночная дорога - Ханна Кристин. Страница 57

И Майлс и Зак знали, что для Джуд мучительно даже смотреть на Грейс. Грейс каждую минуту напоминала Джуд о ее потере, поэтому она и держалась от внучки подальше. Джуд стыдилась этой слабости, но справиться с ней не могла. Она пыталась и за последние два года кое в чем преуспела. Регулярно забирала Грейс из детского сада и с продленки. Только в самые тяжелые дни, когда Джуд вновь погружалась в серый мир, она забиралась в свою постель и забывала обо всем и обо всех вокруг себя, в том числе и о внучке.

— Мне теперь лучше, — сказала она сыну. — Можешь мне доверять.

— Завтра у нас…

— Я знаю, какой день завтра, — оборвала его Джуд, прежде чем он успел сказать то, что все знали: завтра будет нелегкий день для всех них. — Но на этот раз ты можешь мне доверять.

Должен был идти дождь. И пейзажу за окном полагалось быть зловещим и мрачным, с набухшими черными небесами и засохшими листьями в паутине, скользящими по грязным тротуарам, и воронами, сидящими на телефонных проводах. Что-то вроде сцены из «Противостояния». [15] Но этот день шестилетия со дня смерти дочери был ярким и солнечным, с тем ясным голубым небом, что делало Сиэтл одним из красивейших городов мира. Залив сиял, гора Рейнир с белоснежной вершиной величественно возвышалась на горизонте.

А Джуд замерзала. Мимо нее по рыночной площади сновали толпы туристов, одетых в шорты и футболки, с камерами и едой на вынос, которую они поглощали с шампуров или вылавливали из промасленных бумажных кульков. Длинноволосые музыканты обосновались на углу главной улицы с аккордеонами, гитарами и барабанами-бонго. Один из них даже дубасил по клавишам пианино.

Джуд плотнее обернула шею тяжелым кашемировым шарфом и поправила сумочку на плече. Травяной газон у рынка оккупировали бездомные, на них глядел гигантский тотемный шест.

Она пересекла шумную улицу и поднялась по крутому холму к высоченному зданию, которое словно упиралось в высокое голубое небо.

— Миссис Фарадей, — приветствовал ее швейцар, дотрагиваясь до своей смешной фуражки.

Не в силах сегодня улыбаться, она кивнула и прошла мимо. Дожидаясь лифта, постукивала ногой по плиточному полу и кусала губу. Шарф она сняла, но потом снова набросила на плечи. К тому времени, как она добралась до строгого офиса доктора Блум, Джуд так замерзла, что не удивилась бы, если бы изо рта у нее пошел пар.

— Можете войти, миссис Фарадей, — сказала секретарь, сидевшая у входа за стеклянной стеной.

Джуд ничего не смогла ответить. Пересекла приемную и вошла в элегантно обставленный кабинет.

— Включите отопление, — сказала она без всяких вступлений, рухнув в плюшевое кресло.

— Рядом с вами лежит плед, — сказала ей врач.

Джуд взяла светло-бежевый мохеровый плед и завернулась в него.

— Что? — спросила она, осознав, что доктор Блум не сводит с нее взгляда.

Доктор Харриет Блум села напротив Джуд. Вид у нее был такой же строгий, как и у кабинета, — стального цвета седина, худое лицо и темные глаза, что замечали все вокруг. Сегодня на ней было узкое, облегающее платье в мелкую клетку, черные колготки и модные черные туфли.

Когда Джуд впервые уступила настойчивым уговорам Майлса «обратиться за помощью» и «сходить к кому-то», ей пришлось побывать у многих психологов, терапевтов и консультантов. Сначала ее главным оценочным критерием была готовность врачей выписывать лекарства. Со временем она отсеяла сладкоречивых поставщиков надежды и кретинов, имевших наглость заявлять ей, что когда-нибудь она снова начнет улыбаться. Как только кто-то из них произносил, что время залечивает все раны, она немедленно вставала и уходила.

К пятому году осталась только Харриет Блум — Харриет, которая редко улыбалась и держалась так, будто способна понять трагедию. А еще она имела право выписывать лекарства.

— Что? — повторила Джуд, содрогаясь.

— Мы обе знаем, какой сегодня день.

Джуд хотела ответить что-нибудь, но не смогла. Только кивнула.

— Вы спали ночью?

Она покачала головой.

— Майлс обнял меня, но я его оттолкнула.

— Вам не нужно утешение.

— Какой от него толк?

— Вы собираетесь как-то отметить эту дату?

Вопрос разозлил Джуд, а злость все-таки лучше, чем бесконечное отчаяние.

— Как отметить? Послать ей на небо шарики? Или посидеть рядом с гранитной плитой на траве, где лежит ее тело? Или, быть может, мне следовало пригласить гостей в честь окончания ее жизни?

— Иногда люди находят утешение в подобных вещах.

— Да. Наверное. Только не я.

— Как я сказала, вам не нужно утешение. — Харриет сделала запись в блокноте. — Почему вы продолжаете ко мне приходить? Вы управляете своими чувствами так строго, что мы почти не добиваемся прогресса.

— Я прихожу к вам за лекарствами. Вы это знаете.

— А как у вас дела на самом деле?

— Сегодня будет тяжело. Я начну вспоминать ее и уже не смогу остановиться. Буду думать, что Майлс все-таки ошибся. Что она могла пойти на поправку, или, если бы я ее поцеловала, она очнулась бы, как диснеевская принцесса. Стану представлять, что мне следовало сделать ей искусственное дыхание или массаж сердца. Бредовые идеи. — Джуд подняла взгляд. В глазах доктора Блум блестели слезы, смягчая строгость лица. — Я приму несколько таблеток снотворного, а затем наступит завтра, и со мной будет все в порядке до Дня благодарения, а потом Рождества, а потом… ее дня рождения.

— Дня рождения Зака.

Джуд поморщилась.

— Да. Хотя теперь он его не празднует.

— А когда в последний раз ваша семья что-то праздновала?

— Вы сами знаете ответ. От нас осталась одна оболочка, как в том фильме о похитителе тел. Мы только делаем вид, что настоящие. Зачем мы все это перемалываем? Я просто хочу, чтобы вы мне сказали, как пережить сегодняшний день.

— Вы никогда не спрашиваете меня о завтрашнем дне. Почему?

— Что вы имеете в виду?

— Большинство пациентов хотят знать, как жить. Они хотят получить от меня карту, по которой смогут следовать, чтобы добраться до счастливого будущего. А вы просто хотите пережить каждый день.

— Ну, здравствуйте! Я не биполярна, не шизофреничка, не на грани сумасшествия. Я просто печальна. Дочь умерла, и я опустошена. И лучшего будущего у меня не будет.

— Вы в это хотите верить?

— Так оно и есть. — Джуд скрестила руки на груди. — Послушайте, вы мне уже помогли, если вас это волнует. Быть может, вам кажется, что за такой срок мне должно стать лучше, для вас шесть лет — это много. Но не для меня и не тогда, когда умирает ребенок. Я действительно делаю успехи. Я хожу за продуктами, готовлю ужин, встречаюсь с подругами, занимаюсь любовью с мужем, голосую.

— Вы не упомянули ни своего сына, ни внучку.

— А я и не собиралась приводить полный список, — парировала Джуд.

— Вы по-прежнему преследуете Грейс?

Джуд сняла шарф. Теперь ей стало жарко, она покрылась потом, этот шарф просто душил ее.

— Никого я не преследую.

— Вы стоите за деревьями и наблюдаете за ней в группе продленного дня, но отказываетесь обнять ее, поиграть с ней. Так как это называется?

Джуд начала расстегивать пальто.

— Боже, какая жара!

— Когда вы в последний раз обнимали Грейс? Или целовали ее?

— В самом деле. Настоящее пекло…

— Здесь не жарко.

— Проклятая менопауза.

— Джуд, — сказала Харриет с раздражающим терпением, — вы отказываетесь любить свою внучку.

— Нет, — сказала Джуд, наконец подняв глаза. — Я не могу любить ее. В этом вся разница. Я пыталась. Неужели вы думаете, что я не пыталась? Но когда я смотрю на нее, то ничего не чувствую.

— Это неправда, Джуд.

— Послушайте, — вздохнула Джуд. — Я знаю, чего вы добиваетесь. Мы с вами уже давно ходим кругами. Я говорю вам, что не могу ничего чувствовать, а вы мне твердите, что я, мол, не хочу. С рассудком у меня все в порядке. Не сомневайтесь. И прежде я была бы уверена, что вы правы.