Хрупкая душа - Пиколт Джоди Линн. Страница 12

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— А как ты поняла, что я чего-то от тебя хочу?

— Мы женаты семь лет.

Я прошел за ней в спальню и молча наблюдал, как она сбрасывает полотенце и ныряет в футболку на несколько размеров больше. Я понимаю, что тебе, как и любому ребенку, неловко об этом слышать, но мне ужасно нравилось, что твоя мама — даже семь лет спустя — стеснялась переодеваться передо мной. Как будто я не помнил наизусть каждый дюйм ее тела.

— Завтра я хочу сводить вас с Уиллоу в одно место, — сказал я. — В юридическую контору.

Ошарашенная, Шарлотта опустилась на кровать.

— Но зачем?

Я сомневался, что смогу выразить словами эмоции, которые служили мне объяснением.

— Как с нами обращались… Арест… Я не могу спустить им это с рук.

Она непонимающе уставилась на меня.

— Ты же сам сказал, чтобы мы ехали домой и забыли обо всем. Жизнь, дескать, продолжается.

— Да, а знаешь, как продолжилась моя жизнь сегодня? Весь департамент поднял меня на смех. Я теперь навсегда останусь копом, которого угораздило попасть в кутузку. Они испортили мне репутацию, а репутация — это главное в работе. — Я присел рядом, все еще полный сомнений. Каждый день я сражался во имя правды, боролся за нее, отстаивал ее идеалы — но сам подчас не мог ее сказать. Особенно, если сказать правду означало обнажить душу. — Они отобрали у меня семью. Я сидел в камере, думал о вас, и мне хотелось одного: сделать кому-то больно. Мне хотелось превратиться в человека, за которого они меня приняли.

Шарлотта подняла глаза.

— Кто «они»?

Наши пальцы несмело переплелись.

— Это, я надеюсь, нам объяснит адвокат.

Стены в офисе Роберта Рамиреза были оклеены аннулированными чеками выплат, которых он добился для своих бывших клиентов. Сложив руки за спиной, я не спеша прохаживался по приемной, иногда подаваясь вперед, чтобы прочесть сумму. «В пользу такого-то выплачено триста пятьдесят тысяч долларов». «Один миллион двести тысяч». «Восемьсот девяносто тысяч». Амелия крутилась вокруг кофейного автомата — машины с неожиданно стильным дизайном. Просто ставишь стаканчик и жмешь на кнопку, выбрав нужный вкус.

— Мам, можно я куплю чашку кофе?

— Нет, — ответила Шарлотта. Она сидела на диване рядом с тобой и постоянно поправляла гипс, соскальзывавший по грубой коже обивки.

— А чай? Чай там тоже есть. И какао.

— Я сказала, нет!

Секретарша встала из-за стола.

— Мистер Рамирез готов вас принять.

Я подхватил тебя на руки, и мы гуськом потянулись за секретаршей, которая привела нас в конференц-зал со стенами из матового стекла. Она же открыла нам дверь, но мне все равно пришлось наклонить тебя, чтобы просочиться в проем. Войдя, я сразу же уставился на Рамиреза: не хотел пропустить выражения его лица, когда он впервые тебя увидит.

— Здравствуйте, мистер О’Киф, — сказал он, протягивая руку.

Я пожал ее и представил свою семью:

— Это моя жена Шарлотта и мои дочки — Амелия и Уиллоу.

— Очень приятно, дамы, — сказал Рамирез и попросил секретаршу принести цветные мелки и книжки-раскраски.

Из-за спины послышалось презрительное хмыканье: это Амелия давала понять, что раскраски — развлечение для детворы, а не для девушек, которые уже носят пробные лифчики.

— Стомиллиардный мелок, выпущенный компанией «Крэйола», был цвета «голубой барвинок», — сказала ты.

Рамирез изумленно вскинул брови.

— Интересная информация, — согласился он и представил нам женщину, стоявшую рядом: — Марин Гейтс, моя помощница.

Выглядела она соответствующе. С черными волосами, стянутыми на затылке, и в этом костюме цвета морской волны она могла бы быть симпатичной, но что-то меня в ней отталкивало. Подумав, я решил, что виноват ее рот. Она как будто готова была с минуты на минуту плюнуть какой-то гадостью, а то и ядом.

— Я пригласил Марин на нашу встречу в качестве наблюдателя, — сказал Рамирез. — Прошу вас, садитесь.

Но прежде чем мы исполнили его просьбу, в комнату вернулась секретарша с раскрасками и протянула их Шарлотте. Это были черно-белые книжицы с надписью «Роберт Рамирез, эсквайр» сверху титульных страниц.

— Ты только взгляни, — сказала твоя мама, бросая в мою сторону испепеляющий взгляд, — уже изобрели раскраски на тему вреда, причиненного физическому лицу!

Рамирез ухмыльнулся.

— Интернет — это с трана чудес.

Кресла в этом зале оказались слишком узкими для твоего гипса. После трех неудачных попыток примостить тебя я сдался и усадил тебя к себе на колени.

— Чем я могу быть вам полезен, мистер О’Киф? — спросил адвокат.

— Вообще-то, не «мистер О’Киф», а «сержант О’Киф», — поправил я его. — Я работаю в полиции Бэнктона, штат Нью-Гэмпшир, уже девятнадцать лет. Мы всей семьей только что вернулись из поездки в Диснейленд, и вот что нас к вам привело… Меня никогда в жизни так не унижали. Согласитесь, что может быть безобиднее поездки в Диснейленд? Но нет: нас с женой арестовали, детей взяли под государственную опеку, моя младшая дочь, испуганная до смерти, осталась совсем одна в больнице… — Я перевел дыхание. — Неприкосновенность частной жизни — одна из основополагающих гражданских свобод. И эту свободу у нас бесцеремонно отняли.

Марин Гейтс прокашлялась.

— Я вижу, ваши неприятные воспоминания еще совсем свежи, сержант О’Киф… Мы с радостью вам поможем, но вы должны взять себя в руки и начать с самого начала. Зачем вы с семьей поехали в Диснейленд?

И я ей обо всем рассказал. О том, что ты больна ОП. О том, как мы покупали мороженое и ты упала. Рассказал, как мужчины в черных костюмах вывели нас из парка и сами вызвали «скорую», словно хотели побыстрее от нас избавиться. Рассказал о женщине, которая забрала Амелию, о многочасовых допросах в участке, о том, как мне никто не верил. Рассказал, что надо мной издеваются сослуживцы.

— Мне нужны конкретные фамилии, — сказал я. — Я хочу подать в суд, и как можно скорее. Я подам иск против Диснейленда, против больницы, против Управления по делам семьи. Пускай их, во-первых, уволят, а во-вторых, заставят заплатить нам за пережитые унижения.

Когда я договорил, лицо у меня горело огнем. Я не смел взглянуть на твою маму: не хотел знать, как она отнеслась к моему рассказу.

Рамирез кивнул.

— Иск, который вы предлагаете подать, относится к самым затратным, сержант О’Киф. Любой адвокат сперва произведет оценку рентабельности, и я сразу могу заявить: никакой денежной суммы вам не присудят.

— Но эти чеки в приемной…

— …выписаны тем истцам, которые предъявляли обоснованные жалобы. Судя же по вашему рассказу, работники Диснейленда, больницы и УДС просто выполняли свой профессиональный долг. Врачи по закону обязаны докладывать о подозрительных травмах у несовершеннолетних пациентов. Не получив объяснительного письма, полиция штата была вправе вас задержать. Сотрудники УДС должны защищать детей, особенно когда ребенок еще слишком мал, чтобы самостоятельно рассказать о состоянии своего здоровья. Как офицер полиции, вы сами, отбросив лишние эмоции, сможете увидеть четкую картину: как только из Нью-Гэмпшира поступила подтверждающая информация, детей вам вернули, а вас с супругой выпустили на свободу… Разумеется, вам пришлось пережить немало неприятных моментов. Но стыд — это еще не повод для подачи судебного иска.

— А как же моральный ущерб? — вспыхнул я. — Вы хоть представляете, каково нам пришлось? И мне, и моим детям?

— Уверен, это сущие пустяки по сравнению с эмоциональной нагрузкой, к которой обязывает диагноз вашей дочери. — Шарлотта, насторожившись, подняла глаза. Адвокат сочувственно ей улыбнулся. — Вам, наверное, приходится очень тяжело. — Он нахмурил брови. — Я, если честно, не очень много знаю об этом остео…

— Остеопсатирозе, — тихо подсказала ему Шарлотта.

— Сколько переломов было у Уиллоу?

— Пятьдесят два, — ответила ты сама. — А вы знали, что единственная кость в человеческом теле, которую никто никогда не ломал, катаясь на лыжах, — это кость во внутреннем ухе?