Шут. Книга 3 (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 80

— Как же ты снова попала в балаган?

— Ромель проезжал через нашу деревню. Я упросила его взять меня с собой. У него все равно жены нет, а Тике женский пригляд нужен… Да и ему самому. А я и обед сготовлю, и одежки их подлатаю, — она вздохнула. — Не могу я, Шутенок, на одном месте сидеть. Ты ведь понимаешь…

— А глаза… — Шут стыдился спрашивать напрямую.

— Это после той ночи. После волка. Поначалу я думала, это пройдет… пятна видела, силуэты. А потом совсем стало темно. Не грусти… Я привыкла. Правда. Давай я все-таки заварю чай.

Вейка выбралась из его объятий и, открыв навесной шкаф, принялась уверенно копаться в его содержимом. Через минуту она уже смешивала какие-то травы, кроша их в маленький котелок.

— Жди меня здесь, — девушка скрылась за дверью фургона. Шут слышал как осторожно, но быстро она спустилась вниз и поспешила к общему костру. Вернулась быстро — с полным котелком свежезаваренного чая. Он подхватил посудину и помог Вейке забраться в повозку. — Попробуй, Шутенок. Тебе понравится, я обещаю, — набрала отвара в чашку и протянула ему. — Только осторожно, не обожгись.

'Осторожно, малыш… — Шут словно опрокинулся в прошлое. Перед ним снова стояла Дала, протягивала высокую кружку, полную горячего чая. — Держи крепко'

— Ты так похожа на мать, — промолвил он, сделав глоток. Мята… и немного земляники, чабрец, и ромашка… и еще что-то… не уловить. Вкус детства. — Вейка… как же я рад…

Шут вглядывался в ее лицо и думал, сколь непредсказуемы могут быть повороты на дороге судьбы.

— Покажи мне свою ногу, — попросил он, когда чашка опустела.

Вейка покачала головой.

— Не надо, Шутик. Это не очень красиво. Зачем?

— Покажи! — он опустился на колени и осторожно приподнял край длинной юбки, прежде, чем девушка успела воспротивиться.

Ну да — шрам. Старый, узловатый, темный.

— Зачем… — снова прошептала Вейка жалобно и попыталась отстраниться, но Шут уже положил ладони на искалеченную щиколотку. Сила в нем кипела и стремилась исцелять.

Кости были раздроблены. Они срослись частично, но не так, как надо. Неровно, обломками, которые, конечно же, постоянно причиняли страдания… Шут крепче стиснул худенькую ножку и закрыл глаза.

'Матушка небесная, помоги!

Он и не думал, что чужая боль может быть так сильна, как будто это его собственные руки переломаны во всех пальцах… Но косточки отозвались. Раздвигая ткань, они вставали на свои места, срастались, крепли… От этой боли Вейка выгнулась дугой, вот только если она и плакала, то молча.

'Терпи, моя девочка, уже почти все…

Когда Шут отнял руки, ладони его дрожали и совсем не слушались, зато нога выглядела почти здоровой. Осталась лишь неестественная худоба и темные пятна от исчезнувшего шрама.

Он устало сел на пол, заснул руки под себя, чтобы не видеть, как они трясутся.

— Мама была права… — услышал голос Вейки. — Ты видящий, — Шут кивнул. У него почти не осталось сил. Хотелось уснуть прямо на домотканом ковре, который покрывал дощатые половицы. — Братик мой… милый… Идем, идем я постелю тебе. Переночуешь у нас… Шутенок.

Он проснулся от громкого гомона. Потянулся, открыл глаза и понял, что так и уснул в фургончике Далы. И, судя по всему, на хозяйской постели, потому что под боком у себя обнаружил сладко сопящую Тику. Ни отца девчушки, ни Вейки в фургоне не было.

Шут выбрался с топчана, прилаженного, как обычно, к боковой стенке, и, отодвинув занавесь, выглянул в оконце.

Возле фургона собрались почти все артисты Ромеля. Они изумленно разглядывали Вейкину ногу — ничуть не смущаясь и не обращая внимания на протесты девушки.

И еще требовали показать волшебного лекаря, который такое чудо сотворил.

Шут аккуратно прикрыл шторку и задумался, как теперь выбираться. Излишняя популярность была ему вовсе ни к чему. Удивительное дело, но Вейка будто почувствовала это — она кое-как отбилась от своих друзей и вернулась в фургон.

— Шутенок… Ты встал? Вот и славно. А то я вчера тебе даже 'спасибо' не сказала. Верней говорила, но ты уже спал… Завтракать будешь?

Шут покачал головой и стал натягивать заботливо кем-то снятые с него сапоги.

— Мне домой надо. Моя… любимая, наверное, сильно волнуется, — вчера он ничего не рассказывал о своей жизни в Золотой, и Вейка не знала ни о Руальде, ни об Элее… Им еще столько всего нужно было рассказать друг другу! — Но я вернусь вечером. Обязательно! Как долго вы пробудете здесь?

— Да дней десять, не меньше, — она огорченно вздохнула. — Так не хочется тебя отпускать, Шутик. Глупо, конечно, а все кажется, что снова исчезнешь… Что за напасти ходят за тобой? Отчего на руке линия двоится?

Шут улыбнулся через силу.

— Я расскажу. Все расскажу тебе вечером.

Он не стал задерживаться — еще раз крепко обнял Вейку, улыбнулся спящей Тике и покинул фургон.

7

Разумеется, Элея обиделась.

Мол, пропал на всю ночь — ни слова не сказал. Гонец из Чертога прибыл еще вечером: где господин Патрик? А никто и не знает! Ни Кайза, ни слуги… Ищи ветра в поле. Думай, что хочешь!

Шуту было стыдно, но разве мог он жалеть о такой чудесной встрече? И Элея, конечно, понимала — это не просто какая-нибудь там беспечность, но все равно сердилась. Впрочем, недолго: вскоре женское любопытство взяло верх, и принцесса непререкаемым тоном велела рассказать толком, кого же он встретил. И только после этого ехать во дворец, где Руальд чего-то срочно пожелал от графа Ветра.

Они сидели в саду, который стал уже совсем зеленым, и воздух был напоен ароматами цветущих яблонь. Слуги накрыли завтрак прямо под деревьями. Элея слушала про Вейку, не сводя с Шута повлажневших глаз, а когда он закончил рассказывать, тихо промолвила:

— Неужели такое бывает? Совсем, как в сказке… Патрик, мы немедленно должны забрать твою сестру! Бедная девочка… Слепая! Может быть, тебе удастся и зрение ей вернуть? Или… она могла бы жить с нами…

Шут рассмеялся. Прежде Элея никогда не разговаривала так забавно — о тридцати трех вещах сразу.

— Тише, милая! — он отодвинул чашку с кашей и встал. Обнял принцессу за плечи. — Конечно, я поговорю с Вейкой. Предложу ей все лучшее, что только могу дать. Вот только… мне почему-то кажется, она не захочет остаться. Когда много лет бродяжишь, это входит в кровь.

— Патрик! Разве ты не понимаешь? — Элея немного отодвинулась, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. — Твоя сестра выбрала дорогу просто потому, что в том месте, где она жила, ее не ждало ничего хорошего! Какая судьба может быть у слепой? Кому захочется взять в жены увечную? Тем более без роду!

Шут нахмурился. Снова сел на свое место.

— Зачем ты говоришь так, Элея? У Вейки есть род и она вполне в состоянии о себе позаботиться.

— Это т ы понимаешь. А жила она где? В деревне какой-нибудь. Небось, насмешки терпела там от каждого болвана! — Элея покачала головой. — Она ведь женщина, Патрик… Женщине гораздо сложней в этом мире. Даже если она совсем здорова. И я уверена, твоя сестра не откажется сменить пыльный фургон на уютную комнату в светлом доме… где никто ее не обидит. Тем более… если ты сумеешь излечить ее глаза… Только представь себе, какие чудеса этого мира откроются ей! Она будет уже не нищая девочка, а сестра графа! Богатая женщина. А захочет и дальше заниматься своим ремеслом — ты ведь всегда поможешь.

Шут почесал макушку.

— Может, ты и права, — сказал он. — Я спрошу. Обязательно. А сейчас… — он посмотрел на Элею лукаво, — мне очень-очень надо побыть наедине с одной женщиной… самой красивой в мире… — и накрыл ее тонкие пальчики своей ладонью, заглянул в любимые глаза. — Почему-то мне кажется, наш ребенок не будет против… и даже Руальд подождет.

Беспечно да… но Шут не мог устоять — со своим едва заметным животом Элея казалась ему еще прекрасней и желанней, чем обычно.

Пред светлы очи короля он попал только после обеда.