Купальская ночь - Вернер Елена. Страница 9

В центре поселка, на площади с памятником Ленина на облупленном постаменте, их компания смешалась с такой же, шедшей по соседней улице, потом к ним присоединились еще люди, и еще. Катя никогда не видела такой толпы на улицах Прясленя прежде. И все двигались в одну сторону – мимо парка и дома культуры, за мост. Там, на правом берегу Юлы, людей было еще больше. Они сновали мимо тканевого шатра, мимо приготовленных для костра дров и веток, мимо сколоченной небольшой сцены, на которой сейчас подключали к генератору микрофон и усилители. То и дело по ушам бил резкий скрежет микрофонных помех. Катя заметила несколько знакомых девчонок и ребят, помахала им рукой, но не подошла – она всегда была немного на отшибе их компаний.

Пока Алена спорила с Нелидовой, где лучше занять место, Катя обвела берег взглядом и замерла.

Неподалеку стоял высокий худощавый парень и смотрел на нее не мигая. Он чуть улыбался, но совершенно непонятно было, то ли он улыбается ей, то ли смеется над ней. Катя обратила внимание на его лицо: вытянутое, с высокими, даже острыми скулами, и большим умным лбом. Оно показалось ей необычным и знакомым. Но под его пристальным взглядом она вдруг растерялась, занервничала.

– Пойдем, – она взяла Настену за руку и потащила прочь, ближе к сцене. А когда мельком оглянулась, молодого человека на прежнем месте уже не было.

Со сцены объявили начало праздника. И конечно, сначала была непременная официальная часть. Какая-то женщина в непомерном кокошнике, норовившем сползти на лоб, долго и с надрывом вещала со сцены про любовь к родной земле, про главу района Евграфова, что-то про то, как важно сохранять традиции. Потом местный ансамбль пел песню про «Гриця-молодця», и Катя заметила, что баянист на аккомпанементе уже слегка не трезв.

Катя и Настена стояли на пригорке, с которого было отлично видно и всех собравшихся на берегу, и реку с островом посередине, и мост, и парк за рекой, со стоящей там старой водонапорной башней, низкой, пузатой и с флюгером на крыше. Алена неподалеку болтала с подругами и их семействами. Тем временем сумерки сгустились. Заиграла народная музыка, девушки в сарафанах собрались в хоровод и завели песню. Хоровод постепенно вовлекал в себя все новых людей, разрастаясь шире и шире. Катя и сама не заметила, как обе ее руки оказались сжаты незнакомыми ладонями, и она уже стала частью общего танца. Хоровод обвился вокруг высокой кучи валежника и дров, и в один момент этот шалаш вдруг вспыхнул, кем-то подожженный. В темное небо взвился столб света и искр, и от купальского костра полыхнуло таким жаром, что люди невольно шарахнулись назад, и хоровод распался. Но девушки в сарафанах быстро вернулись к отрепетированному действу, и уже надевали на головы заранее сплетенные венки. Вдруг откуда-то появились парни в косоворотках. Они обступили костер и зажгли в нем факелы. Вместе с продолжающими петь девушками они чинно направились к реке. Любопытная толпа тоже переместилась к берегу, а Настя и Катя вернулись на свой пригорок. Они заметили, что и Алена с тетей Олей Дубко подошли поближе к ним, и теперь их разделяло всего несколько шагов.

Кате было и интересно, и смешно одновременно. Она не могла противиться густому, знойному мороку этой ночи: что-то внутри будоражилось, волновалось, помнило и о купальских кострах прошлого, и о песнях предков, слова и мелодии которых давно забыты или утратили свой смысл. Но она помнила и то, что эти девушки и парни, такие серьезные и даже одухотворенные, в этих своих народных костюмах, еще вчера лузгали семечки у бензоколонки, курили на лавочке у ДК и на полную громкость включали во дворе кассетный магнитофон.

Кто-то подошел и встал довольно близко к девушкам, слева. Катя в это время была так увлечена зрелищем, что даже не повернулась: парни с факелами расселись по лодкам и отплыли от берега. Огонь, колеблясь, отражался в воде, дрожал и плыл по волнам. А над старой водонапорной башней взошел щербатый месяц, и лодки, плывя одна за другой, в какой-то момент оказались прямо на лунной дорожке.

Настена шепнула, что скоро вернется и затерялась в толпе. В этот момент на сцене ведущая понизила голос, стараясь проговорить заученный текст загадочно и проникновенно:

– Издавна на Ивана Купала девушки плели венки и спрашивали про суженого. Они пускали венки по воде и гадали. Та, чей венок поплывет вдаль и скроется из глаз, будет счастлива с любимым. А вот если утонет или к берегу прибьет – плохой знак, не видать ей взаимной любви.

На середине реки лодки остановились, и девушки стали пускать по реке венки. В полутьме венков видно почти не было, только темные пятна поплыли вниз по течению, но Катю охватила дрожь, как будто она увидела что-то необъяснимое, то, что видеть не полагается. Повинуясь обряду, для современных людей превратившемуся в игру, духи прошлого восставали из пепла времен, они вились вокруг полыхающего костра, над рекой, над факелами и венками – и над всеми, кто собрался этой ночью на берегу. Катя была уверена, что она не одна чувствовала их незримое присутствие.

Слева от нее кто-то шумно вздохнул. Она повернула голову, чтобы взглянуть, и оторопела. Снова этот парень, что смотрел на нее полчаса назад. И опять она подумала, что знает его. А впрочем – она тут всех знает, по крайней мере, в лицо. Катя перевела взгляд на реку, стремясь снова увлечься представлением, но ее глаза, как намагниченные, тут же возвратились к незнакомцу. Он стоял в профиль, чуть ближе к реке. По его сосредоточенному, нахмуренному лицу она понимала, что он погружен в свои мысли. Его ресницы подрагивали – или так казалось в сполохах света от костра. В уголке губ покачивалась сухая соломинка, а на скулах рельефно проступали желваки – он жевал ее.

Голос ведущей вернул все на место: женщина возвестила, что теперь всем желающим можно поиграть в «ручеек» и поучаствовать в конкурсах у костра, а девчата и хлопцы могут уединиться в лесу, чтобы вместе искать цветок папоротника. Эта шутка была встречена всеобщим скабрезным хохотом. Катя сообразила, что праздник из официального превращается в народные гуляния, и ей надо найти мать. Тело двигалось неохотно, все еще во власти оцепенения. В это мгновение парень с соломинкой повернулся прямо к ней, будто все это время знал, что она рядом.

– Привет, мавка…

Ни тени улыбки, только в глубине прозрачных, очень светлых глаз его промелькнула какая-то искорка. Катя тут же узнала его – ну конечно, кормчий с плоскодонки, что чуть не напоролась на нее несколько дней назад.

– Привет… – пробормотала она, резко отступив на шаг.

Время провисло. Катя успела, как в замедленной съемке, увидеть с любопытством поглядывающих на них соседей, быстро приближающуюся Сойкину, Алену со странным, непонятным выражением лица, которая тоже шла к ним. И опять эти не мигающие глаза, вперившиеся в ее лицо с каким-то вопросом. В следующий миг подлетела Настена.

– Видала? – ее грудь часто вздымалась. – А ты идти не хотела!

Тут она заметила парня и бросила ему через плечо:

– Кость, там тебя Женька ищет…

И снова ей:

– Ты сейчас куда? Там народ собрался посидеть, нас зовут. Пойдем!

Она хотела отказаться – большие сборища ее не интересовали. Но то, что Настя знакома с этим загадочным парнем, называющим ее мавкой, не давало ей уйти прямо сейчас. Ей хотелось поговорить с ним, или еще раз взглянуть на него, что-то в нем беспокоило и не отпускало ее. Уйти сейчас с берега Юлы было совершенно невозможно. Катя отпросилась у Алены. Она говорила с матерью по инерции, приводила какие-то доводы, обещала вернуться не поздно, а у самой на затылке будто вырастала еще пара глаз. Удивительно, но Алена отпустила ее без возражений.

В этом месте пологий берег уходил в луга, и, наряду с главным костром то тут, то там уже загорались костерки поменьше. Из нескольких машин, припаркованных под ивами у моста и под деревьями небольшого перелеска, неслась разухабистая музыка. Она перебивала народные песни из хлипкого динамика на сцене, рядом с которой два десятка подвыпивших ткачих с фабрики играли в ручеек, хохоча и то и дело заваливаясь друг на друга и путаясь в руках. Толпа отхлынула от берега и сцены, но у девушки сложилось впечатление, что людей становится все больше. Они собирались в группы, смеялись, окликали друг друга, рядом носились взбудораженные дети, играя в догонялки. Кто-то, устроившись под деревьями, уже разливал выпивку, женщины вытаскивали из сумок еду. Ребята уже снимали народные костюмы, оставаясь в спортивных штанах и выгоревших рубашках.