Те слова, что мы не сказали друг другу - Леви Марк. Страница 3

2

Колеса «боинга-747» компании «Эр Франс» со скрежетом коснулись посадочной полосы аэропорта Кеннеди. Стоя у застекленной стены зала прилетов, Джулия смотрела на длинный гроб из красного дерева, плывущий по транспортеру вниз к катафалку. Офицер полиции аэропорта пришел за ней в зал ожидания. Джулия, секретарь ее отца, ее жених и ее лучший друг сели в мини-кар, который подвез их к самолету. Чиновник американской таможенной службы ждал ее у трапа, чтобы передать пакет, где были деловые бумаги, часы и паспорт покойного.

Джулия перелистала паспорт. Многочисленные визы красноречиво говорили о последних месяцах жизни Энтони Уолша: Санкт-Петербург, Берлин, Гонконг, Бомбей, Сайгон, Сидней… Сколько городов, где она никогда не бывала, сколько стран, которые ей так хотелось повидать вместе с ним!

Пока четверо мужчин суетились возле гроба, Джулия думала о далеких путешествиях отца в те годы, когда она, еще совсем девчонка-забияка, по любому поводу дралась на переменках в школьном дворе.

Сколько ночей провела она без сна, дожидаясь возвращения отца, сколько раз утром, по дороге в школу, прыгала по плиткам тротуара, играя в воображаемые классики и загадывая, что, если вот сейчас она не собьется, сегодня он уж наверняка приедет. А иногда ее горячая ночная молитва и в самом деле сотворяла чудо: дверь спальни открывалась, и в яркой полосе света появлялась тень Энтони Уолша. Он садился у нее в ногах и клал на одеяло маленький сверточек — его следовало распечатать поутру. Этими подарками было озарено все детство Джулии: из каждого путешествия отец привозил дочери какую-нибудь забавную вещицу, которая хоть немного рассказывала ей о том, где он побывал. Кукла из Мексики, кисточка для туши из Китая, деревянная фигурка из Венгрии, браслет из Гватемалы — для девочки это были подлинные сокровища.

А потом у ее матери появились первые симптомы душевного расстройства. Джулия помнила, какое смятение охватило ее однажды в кино, на воскресном сеансе, когда мать в середине фильма вдруг спросила, зачем погасили свет. Ее разум катастрофически слабел, провалы в памяти, поначалу незначительные, становились все серьезней: она начала путать кухню с музыкальным салоном, и это давало повод для душераздирающих воплей: «Куда исчез рояль?» Вначале она удивлялась пропаже вещей, потом стала забывать имена тех, кто жил с ней рядом. Настоящим ужасом был отмечен день, когда она воскликнула при виде Джулии: «Откуда в моем доме взялась эта хорошенькая девочка?» И бесконечная пустота того декабря, когда за матерью приехала «скорая»: она подожгла на себе халат и спокойно наблюдала, как он горит, очень довольная, что научилась добывать огонь, закуривая сигарету, а ведь она никогда не курила.

Вот такая была мама у Джулии; несколько лет спустя она умерла в клинике Нью-Джерси, так и не узнав родную дочь. Траур совпал с отрочеством Джулии, когда она бесконечными вечерами корпела над уроками под присмотром личного секретаря отца — сам он по-прежнему разъезжал по свету, только поездки эти становились все более частыми, все более долгими. Потом был колледж, университет и уход из университета, чтобы отдаться наконец своей единственной страсти — анимации своих персонажей, она сначала рисовала их фломастерами, а потом оживляла на экране компьютера. Зверюшки почти с человеческими чертами, верные спутники и сообщники… Достаточно было одного росчерка ее карандаша, чтобы они улыбнулись ей, одного клика мыши, чтобы осушить их слезы.

— Мисс Уолш, это удостоверение личности вашего отца?

Голос таможенника вернул Джулию к действительности. Вместо ответа она коротко кивнула. Служащий поставил подпись на бланке и печать на фотографии Энтони Уолша. Эта последняя печать в паспорте с множеством виз больше не говорила ни о чем — только об исчезновении его владельца.

Гроб поставили в длинный черный катафалк. Стенли сел рядом с шофером, Адам, открыв дверцу перед Джулией, бережно подсадил ее в машину. Личный секретарь Энтони Уолша примостился на скамеечке сзади, возле гроба с телом хозяина. Машина покинула летное поле, вырулила на автотрассу 678 и взяла курс на север.

В машине царило молчание. Уоллес не сводил глаз с гроба, скрывавшего останки его бывшего работодателя. Стенли упорно разглядывал свои руки, Адам смотрел на Джулию, Джулия созерцала серенький пейзаж нью-йоркского предместья.

— Вы по какой дороге поедете? — спросила она шофера, когда впереди показалась развязка, ведущая к Лонг-Айленду.

— По Уайтстоун-Бридж, мэм, — ответил тот.

— А вы не могли бы поехать по Бруклинскому мосту?

Шофер тотчас включил поворотник и перестроился в другой ряд. — Но так нам придется сделать огромный крюк, — шепнул Адам, — он же ехал по самому короткому маршруту.

— День все равно испорчен, так почему бы нам его не порадовать?

— Кого? — спросил Адам.

— Моего отца. Давай подарим ему последнюю прогулку по Уолл-стрит, по Трибеке и Сохо, да и по Центральному парку тоже.

— Согласен, день все равно испорчен, так что если хочешь порадовать отца… — повторил Адам. — Но тогда необходимо предупредить священника, что мы опоздаем.

— Адам, вы любите собак? — спросил Стенли.

— Да… в общем, да… только они меня не любят. А почему вы спросили?

— Да так, просто интересно, — туманно ответил Стенли, опуская стекло со своей стороны.

Фургон пересек остров Манхэттен с юга на север и часом позже свернул на Двести триста третью улицу.

У главных ворот Вудлонского кладбища поднялся шлагбаум. Фургон въехал на узкую дорожку, обогнул центральную клумбу, миновал ряд фамильных склепов, поднялся по откосу над озером и затормозил перед участком, где свежевырытая могила была готова принять своего будущего обитателя.

Священник уже ждал их. Гроб установили на козлы. Адам направился к священнику, чтобы обговорить последние детали церемонии. Стенли обнял Джулию за плечи.

— О чем ты думаешь? — спросил он ее.

— О чем я могу думать в тот момент, когда хороню отца, с которым не разговаривала уже много лет?! Ты всегда задаешь ужасно странные вопросы, дорогой мой Стенли.

— Нет, на сей раз я спрашиваю вполне серьезно: о чем ты думаешь именно теперъ? Ведь эта минута очень важна, ты будешь о ней вспоминать, она навсегда станет частью твоей жизни, поверь мне!

— Я думала о маме. Интересно, узнает ли она его там, на небесах, или так и будет блуждать среди облаков, неприкаянная, забыв все на свете.

— Значит, ты уже веришь в Бога?

— Нет, но лучше быть готовой к приятным сюрпризам.

— В таком случае, Джулия, дорогая, я хочу тебе кое в чем признаться, только поклянись, что не будешь смеяться надо мной: чем старше я становлюсь, тем больше верю в доброго боженьку.

Джулия ответила еле заметной грустной усмешкой:

— На самом деле, если говорить о моем отце, то я совсем не уверена, что существование Бога станет для него хорошей новостью.

— Священник хочет знать, все ли в сборе и можно ли начинать, — сказал подошедший Адам.

— Нас будет только четверо, — ответила Джулия, подзывая знаком отцовского секретаря. — Это горький удел всех великих путешественников и одиноких флибустьеров. Родных и друзей заменяют знакомые, рассеянные по всему свету… А знакомые редко приезжают издалека, чтобы поприсутствовать на похоронах, — это не тот момент, когда можно оказать кому-то услугу или милость. Человек рождается один и умирает один.

— Эти слова изрек Будда, а твой отец, моя дорогая, был ревностным ирландским католиком, — возразил Адам.

— Доберман… Вам следовало бы завести у себя огромного добермана, Адам! — со вздохом сказал Стенли.

— Господи, да с чего вам так приспичило навязать мне собаку?!

— Ни с чего, забудьте, что я сказал. Священник подошел к Джулии и посетовал на то, что сегодня ему приходится проводить эту скорбную церемонию, вместо того чтобы совершать обряд венчания.

— А вы не могли бы убить сразу двух зайцев? — спросила его Джулия. — На гостей мне в высшей степени наплевать. А для вашего патрона главное ведь — добрые намерения, не так ли?