Послание в бутылке - Спаркс Николас. Страница 44

Гаррет знал, что Тереза ведет колонку в газете, но плохо представлял, в чем именно заключается ее работа. Когда они снова вышли на улицу, он спросил:

– А тебе обязательно ходить каждый день на работу? Разве ты не можешь писать свои статьи дома?

– Нет, это совершенно исключено.

– Почему?

– Во-первых, это оговорено в моем контракте. А во-вторых, я не только сижу за компьютером. Мне приходится брать интервью, иногда даже ездить в командировки. Если я пишу статью на медицинскую тему или о психологии, я предварительно изучаю огромное количество материала. На работе я имею доступ к тем ресурсам, которые дома мне недоступны. И потом, на работе меня всегда можно найти. Читателям небезразличны темы, которые я затрагиваю, и в течение всего дня мне звонят. Если бы я работала дома, меня бы замучили звонками и звонили бы даже вечером, а вечер для меня – святое. Это время принадлежит только Кевину.

– А сейчас тебе домой не звонят?

– Бывает, конечно, но в телефонном справочнике не указан мой домашний номер, поэтому такое случается редко.

– А сумасшедшие тебе не звонят?

Она кивнула.

– Это беда всех журналистов. Огромное количество людей звонят и требуют, чтобы мы напечатали их историю. Например, мне звонят и просят освободить из тюрьмы несправедливо осужденных или жалуются на плохую работу коммунальных служб – в частности, на нерегулярный вывоз мусора. Сообщают об уличных преступлениях. Короче, обо всем на свете.

– Ты же пишешь о воспитании детей.

– Да.

– Тогда почему они звонят тебе? Почему не обращаются в соответствующие органы?

Она пожала плечами.

– Туда они тоже обращаются, но если на их сигналы не реагируют, они звонят мне. Как правило, такие звонки начинаются словами: «Никто не хочет меня выслушать, вы – моя последняя надежда». Они считают, что я могу разрешить любые их проблемы.

– Почему?

– Потому что тех, кто ведет собственную рубрику, читатели не воспринимают как абстрактных журналистов. Люди каждый день читают мою колонку, и постепенно у них складывается впечатление, будто я их хорошая знакомая. А что делают люди, когда у них возникают проблемы? Они обращаются за помощью к хорошим знакомым.

– Наверное, из-за этого ты часто оказываешься в сложном положении.

Она пожала плечами.

– Бывает и такое, но я стараюсь не думать об этом. И потом, в моей работе есть и хорошие стороны: я делюсь с читателями полезной информацией, в простой, доступной форме рассказываю о последних достижениях медицины, а иногда просто пишу что-нибудь для поднятия настроения.

Гаррет остановился возле уличного лотка с фруктами, купил два яблока и отдал одно Терезе.

– И какая же из твоих статей вызвала наибольший отклик читателей? – спросил он.

Тереза запнулась.

Наибольший отклик? Я написала статью о письме, найденном в бутылке, и получила две сотни писем.

Она встряхнулась.

– О-о… ну, я получаю много писем, когда пишу о воспитании детей-инвалидов, – сказала она наконец.

– Наверное, это должно доставлять моральное удовлетворение, – сказал он.

– Да.

Прежде чем откусить от яблока, Гаррет спросил:

– А ты смогла бы сохранить за собой эту колонку, если бы перешла работать в другую газету?

Она обдумала вопрос.

– Это было бы очень непросто, тем более что моя газета входит в синдикат. Я пока начинающий журналист и только начинаю зарабатывать себе имя, поэтому «Бостон таймс» для меня – солидная база. А почему ты спросил?

– Просто так, – тихо ответил он.

На следующее утро Тереза ушла на работу, но вернулась домой раньше обычного, вскоре после ленча. Они поехали в бостонский парк и пообедали на свежем воздухе. Дважды к ним подходили люди, которые узнали Терезу по фотографии в газете, из чего Гаррет сделал вывод, что она в городе довольно известная личность.

– Я и не знал, что ты – знаменитость, – заметил он.

– Никакая я не знаменитость. Просто в начале колонки помещена моя фотография.

– И часто тебя узнают?

– Не очень – может быть, несколько раз в неделю.

– Это часто, – сказал Гаррет, сильно удивленный неожиданным открытием.

Она покачала головой.

– Если бы я была действительно знаменитой, папарацци не давали бы мне шагу ступить. А я веду абсолютно нормальный образ жизни.

– Но все-таки это странно, когда к тебе подходят совершенно незнакомые люди.

– А по-моему, лестно. Обычно люди говорят мне что-нибудь приятное.

– В любом случае я рад, что ничего не знал о твоей популярности.

– Почему?

– Потому что тогда я не решился бы пригласить тебя на свидание.

Она взяла его за руку.

– Никогда не поверю, что ты можешь быть нерешительным.

– Ты плохо меня знаешь.

Она помолчала.

– Неужели и впрямь не пригласил бы? – жалобно спросила она.

– Очень может быть.

– Но почему?

– Ну, я бы решил, что тебя вряд ли заинтересует такая заурядная личность, как я.

Она поцеловала его в щеку.

– Я скажу тебе, что меня интересует. Меня интересует мой любимый мужчина, рядом с которым я чувствую себя счастливой и которого надеюсь видеть рядом с собой много-много лет.

– Ты умеешь сказать приятное.

– Это оттого, что я знаю о тебе больше, чем ты думаешь, – тихо сказала она.

– Например?

На губах Терезы заиграла ленивая улыбка.

– Например, я знаю, что ты хочешь меня поцеловать.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

И она была права.

Позже тем же вечером Гаррет сказал:

– Знаешь, Тереза, я не вижу в тебе ни одного недостатка.

Они сидели в пенной ванне. Тереза прислонилась к его груди. Он начал осторожно тереть ее спину мочалкой.

– Что это значит? – с любопытством спросила она, заглядывая ему в лицо.

– Только то, что я сказал. Мне нравится в тебе абсолютно все. Ты – само совершенство.

– Я очень несовершенна, Гаррет, – сказала Тереза, чувствуя себя польщенной.

– Ты – совершенство. Ты красивая, добрая, умная, веселая, ты – замечательная мать. А после того как выяснилось, что ты еще и знаменитость, я вообще не представляю, как кто-то может с тобой сравниться.

Она расслабилась и погладила его по руке.

– Ты смотришь на меня сквозь розовые очки. Но все равно приятно…

– Ты считаешь меня пристрастным?

– Нет, просто пока ты знаешь меня только с хорошей стороны.

– Я не знал, что у тебя есть другая сторона, – сказал он, сжав ее руки. – Но, по-моему, с ними обеими все в порядке.

Она засмеялась.

– Я имела в виду другое. Ты не знаешь темную сторону моей души.

– У тебя нет темной стороны.

– Есть, как у каждого человека. Просто при твоем появлении она всегда прячется.

– Ну и как она выглядит – твоя темная сторона?

Она немного подумала.

– Ну, во-первых, я упрямая и, если меня разозлить, могу быть очень скверной. Я теряю голову и могу наговорить кучу ужасных вещей; и, поверь мне, в такие моменты я выгляжу некрасиво. Кроме того, у меня есть дурацкая привычка говорить людям правду в глаза, даже когда знаю, что лучше промолчать.

– Пока ничего ужасного я не услышал.

– Ты не говорил бы так, если бы увидел меня в гневе.

– Вряд ли это смогло бы меня оттолкнуть.

– Ну ладно… попробую объяснить по-другому. Когда я узнала, что Дэвид мне изменяет, я называла его самыми плохими словами, какие только существуют в английском языке.

– Он это заслужил.

– Да, но он вряд ли заслужил, чтобы ему в голову бросили вазу.

– Ты бросила в него вазу?

Она кивнула.

– Видел бы ты в тот момент его лицо. Он никогда не видел меня такой разъяренной.

– И как он реагировал?

– Никак – он был слишком потрясен, чтобы реагировать. Тем более что вслед за вазой полетели тарелки. В ту ночь я переколотила почти всю посуду в нашем доме.

Гаррет одарил ее восхищенной улыбкой.

– Вот уж не думал, что ты такая бойкая.