Наследница - Каммингс Мери. Страница 25

Мужик он был неплохой, тетку обожал — возможно, они с Тедом даже могли бы стать приятелями, если бы не одно обстоятельство. Обстоятельство это Тед именовал сокращенно ССК, что означало Самый Страшный Кошмар — или просто Кошмарик.

На самом деле здоровенного добермана, всюду сопровождавшего Ролло, звали Наполеон. Насколько Тед знал, он в жизни никого не укусил, но шума от него бывало порой с избытком. Ролло, со своим идиотским чувством юмора, любил ослабить поводок поблизости от незнакомой «цыпочки» и наслаждался визгом, издаваемым девицей, когда к ней неожиданно совалась огромная зубастая морда. Наиболее нервные даже вскакивали на столы!

— Помяни черта к ночи! Явится! — сказала тетя, глядя через его плечо. — Ой, сейчас визгу будет! Он на твою нацелился — иди выручай!

Вспомнив блестящую красную пасть с белыми, как у акулы, зубами, Тед промедлил самую малость — повернулся, но ни Рене, ни Кошмарика не увидел — все заслоняла мощная спина Ролло, стоявшего у столика.

Он бросился вперед, на ходу услышал, как мулат промямлил странную фразу: — «Э-э... картошечки... да...» — и прибыл в тот самый момент, когда эта картошечка бесследно исчезла в зубастой пасти. Доберман влез передними лапами Рене на колени, страшная акулья морда была в сантиметре от ее лица — но испуганной она не выглядела. Наоборот — просияла, взяла с тарелки очередной ломтик картошки и снова сунула псу в пасть. И еще дала облизать пальцы и вытерла их о лоснящийся черный бок!

Неудивительно, что Ролто онемел. Сожрав картошку, Кошмарик обернулся, оглядел их с — господи помилуй! — идиотской улыбкой во все сто зубов и полез к Рене целоваться. При этом ходуном ходил не только нелепый обрубочек, доставшийся бедняге вместо хвоста, но и вся задница.

— Ай, какая хорошая собачка! — сказала Рене.

Кошмарик, вспомнив от этих слов, что он ближайший родственник болонки, тут же предпринял попытку влезть к ней на колени целиком.

— Привет, Ролло! Ты что мою девушку пугаешь?!

— Да... я... — тот, похоже, был в шоке.

— Ладно, забирай своего... пуделька отсюда, пока он всю картошечку не съел, — Теду стало так смешно, что впервые в жизни он почувствовал себя свободно, находясь рядом с этим псом.

— Это что — твоя цыпочка? — в голосе Ролло было явное восхищение.

Подоспевшая тетя Аннет хлопнула его по затылку.

— Опять людей пугаешь?!

— Да я не боюсь! — запротестовала Рене.

Тем не менее Ролло потянул за поводок, и после легкого сопротивления пес поплелся за ним, то и дело оглядываясь.

Рене проводила его глазами и обернулась — Тед уже сидел за столиком и разливал вино.

— Бедняга в трансе, — ухмыльнувшись, кивнул он в сторону стойки, где остановилась собака вместе с хозяином. — Привык, что его пса тут боятся.

Она виновато пожала плечами. Мама всегда говорила, что возиться с собаками, а тем более гладить посторонних — это неприлично и не женственно...

Хватит! Рене встряхнула головой и почувствовала, как ей легко и прохладно. И именно это ощущение прохлады заставило вернуться то чувство свободы, которое родилось в ней, когда она смотрелась в зеркало.

Тед сидел напротив, опершись локтями на стол и пристально глядя на нее. Ей захотелось дотронуться до него, убедиться, что он настоящий... и не приснился.

Наверное, он умел угадывать мысли, потому что протянул руку ладонью вверх.

— Пойдем потанцуем?

Сказать ему, что не надо? Что она давно не танцевала, и вообще плохо умеет, то есть, конечно, ее учили, но...

Он наклонил голову, улыбнулся — и Рене дотронулась до его руки, оказавшейся теплой и настоящей.

Это было совсем не как на школьной вечеринке... Обычно на вечеринках Рене думала прежде всего о том, все ли видят, что ее тоже кто-то пригласил (это случалось нечасто), и о том, чтобы не отдавить от смущения ноги партнеру.

И не так, как на балу или приеме — там было положено танцевать, и она заранее знала, с кем и когда. И о чем говорить, и как улыбаться — и что скажут ей, тоже было известно заранее.

И уж точно никогда в жизни Рене не танцевала в джинсах и кроссовках... — и никогда ей не было до такой степени все равно, во что она одета. Даже если бы одежды вообще не было...

От промелькнувшей мысли щекам стало горячо. Она подняла глаза, чтобы убедиться, что Тед ничего не заметил... наверное, все же заметил, потому что улыбнулся, поймав ее осторожный взгляд.

Он обнимал ее обеими руками, как тогда, в автобусе, и почти не двигался с места, лишь переступал в такт музыке. И, как тогда, Рене остро и внезапно почувствовала, что он рядом — почувствовала телом, которому вдруг стало нечем дышать.

Тогда, в автобусе, все вышло случайно, он просто не хотел, чтобы она упала. Но губы, прижавшиеся внезапно к ее виску — это уже не было случайностью. Рене задохнулась и чуть не потеряла равновесие — ноги отказались слушаться, а по спине снова пробежала стайка мурашек.

Тед не сбивался с ритма, увлекая ее за собой — и все острее она ощущала жар, разливающийся внутри, и его руку, оказавшуюся у нее на затылке, и его губы у себя на виске... и запах мокрой шерсти от его свитера — и еще что-то, чему она пыталась подобрать название, и уже почти подобрала, когда музыка кончилась.

Подойдя к столику, он остановился и прислонился к перегородке, пропуская ее вперед, но когда Рене попыталась протиснуться мимо, притянул ее к себе. При желании она легко могла бы высвободиться, он держал не сильно — но не хотела. Это показалось ей нужным, правильным и естественным.

И когда Тед поцеловал ее, это тоже было нужно и правильно — в том новом мире, который рождался вокруг нее. От него пахло вином, совсем немножко, и кончик языка требовательно толкнулся ей в губы, которые тут же сами собой раскрылись и впустили его. Внутри пробежала горячая волна, и она потянулась к нему, запрокидывая голову, чтобы ему было удобнее.

Это длилось недолго — совсем недолго. Потом он отстранился, усмехнулся и спросил:

— Что же мы с тобой будем делать, богатая девочка?

Рот его кривится в улыбке, которая могла бы выглядеть иронической, если бы не глаза — слишком теплые и серьезные.

И Рене, все еще во власти этого новообретенного чувства свободы, рассмеялась и выдохнула:

—Жить!

Только тут, от какого-то раздавшегося поблизости звука, она вспомнила, что вокруг люди, которые, наверное, заметили... наверняка заметили, как он целовал ее! Она испуганно оглянулась и скользнула за столик, протиснувшись в самый дальний угол диванчика.

Забавно, она совсем не умела целоваться. Тед знавал пятнадцатилетних девчонок, которые делали это лучше, и уж конечно не так смущались и краснели. И все-таки... он был бы не против повторить все сначала.

Усевшись, он потянул к себе миску с устрицами, вспомнил слова тетки и воровато покосился в сторону стойки — наверняка все видела! Ну и наплевать!

Рене по-прежнему сидела в уголке и, когда он взглянул на нее, неуверенно, почти жалобно улыбнулась. Почему-то ему никак не удавалось воспринимать ее как взрослую двадцатипятилетнюю женщину. Девчонка... такая же, какой была, когда он ее впервые встретил. Инопланетянка...

— Ты чего не ешь ничего?

— Спасибо, я... сейчас буду

Она принялась было за полуостывшую картошку, но отвлеклась, наблюдая, как Тед ел устрицы: прямо руками, совершенно не по правилам, и так вкусно и аппетитно, что ей тоже захотелось попробовать. Он брал устрицу, капал на нее лимоном — и съедал все это, высасывая прямо из раковины. Иногда отщипывал куски от длинного батона, совал в рот, запивал вином — и тянул руку к следующей раковине.

Наверное, она следила за его действиями очень красноречиво, потому что вместо того, чтобы высосать очередную устрицу, Тед внезапно протянул ее ей, подсунув к самому рту.

— Ам!

Рене зажмурилась и осторожно, стараясь не хлюпнуть, слизнула с раковины все, что в ней было. Это оказалось так вкусно, как никогда в жизни... и кажется, никто ничего не заметил.