Шарада - Браун Сандра. Страница 51

К счастью, никто не сообщил в полицию, что в машине на автостоянке рядом с супермаркетом отсыпается какой-то пьяница. Его даже не ограбили: и машина, и кошелек были на месте.

Он поехал домой, помочился, вылив из себя больше литра, принял душ и побрился, затем выпил изрядную дозу аспирина, чтобы его голова перестала кружиться и гудеть, как двухтонный подшипник в бетономешалке.

Алекс перечитал ту брошюру, которую ему выдали при выписке из наркологической клиники, и произнес молитву анонимных алкоголиков. Он уже намеревался вылить остаток виски в унитаз, но затем передумал, решив сохранить бутылку как напоминание о том, что он все еще не вылечился от алкоголизма, что каждый глоток мог оказаться для него смертельным и что на дне бутылки не стоит искать ответы ни на один из мучивших его вопросов. Если бы они там были, он сам давно сумел бы справиться со всеми своими проблемами.

Он когда-то выпил целый океан спиртного, пытаясь понять причину того, что с ним случилось. Его молитвы Высшей Инстанции обычно имели форму вопросов. «Почему Ты Вдруг решил выбрать именно меня, Алекса Пирса? Я сделал что-нибудь не так? Или чего-нибудь не сделал, что должен был сделать?» Он платил налоги, регулярно жертвовал суммы в Армию Спасения, всегда хорошо относился к старикам.

Если это был тот случай, происшедший с ним в тот незабываемый день… Но ведь он уже тысячу раз говорил себе, что сожалеет о том, что произошло. Трудно было винить себя больше, чем это делал он. Он поступил так, как ему велел долг.

Но для Высшей Инстанции его логические рассуждения, по всей вероятности, значили не больше, чем для его начальства в полицейском управлении. Чувствуя себя покинутым самим Богом, Алекс стал сгибаться под тяжестью моральной ноши, которую сам на себя взвалил. Он впал в депрессию, его взгляды на жизнь стали еще мрачнее, чем раньше. Алкоголь сделался его единственным другом.

Теперь его единственным другом был Арни.

Арии. В этот момент его руки охотно сжали бы горло этого человека и подержали бы его так минуты две-три. Его честный агент посоветовал ему рассказать Кэт все без утайки. Ну, и куда его завела эта честность? Кэт едва не стукнула его по голове вазой. Что бы там ни говорили женщины, подумал Алекс, они на самом деле вовсе не стремятся к честности во взаимоотношениях с мужчинами.

Разве не было бы лучше для них обоих, если бы он продолжал с ней спать и получал от этого удовольствие, предоставив все остальное воле Провидения. Но в таком случае, как справедливо заметил Арни, он-таки был бы настоящим дерьмом.

Выругавшись, Алекс потерся лбом об оконный косяк. Мысли о Кэт лишали его аппетита и сна, вмешивались в его строжайшую самодисциплину и в его работу. Он боялся анализировать, почему эта женщина настолько завладела его рассудком. Он уже не верил собственным инстинктам. Чем больше он пытался разобраться в ситуации, тем она становилась запутаннее.

Существовал лишь один бесспорный факт: с того дня, как они разругались, он не написал ни одной приемлемой страницы для своего романа.

Если бы только заниматься с ней сексом не было так приятно!..

Но это было не просто приятно. Это было незабываемо.

Вот с чем он не мог смириться. Вот что мучило его и превращало в дерьмо его книгу. Твердо намереваясь взять ситуацию под контроль, чтобы не пришлось возвращать аванс издателю, Алекс вернулся к пустому дисплею своего компьютера и мигающему курсору.

Раз его постельная сцена не желала разворачиваться так, как он ее замыслил с самого начала, он попробует написать ее иначе и посмотрит, куда это его приведет. Чем это ему грозит? Он ведь не выбивает каждое слово на каменной плите. Эти страницы всегда можно переделать. Наверное, он так и сделает.

– Какого черта, – пробормотал он, быстро ударяя по клавишам. Алекс печатал только двумя пальцами, но действовал ими довольно быстро.

После часа непрерывного печатания, пролетевшего почти незаметно, у него было пять новых страниц.

И хороших страниц, без ложной скромности подумал он. Его возбужденный пенис мог бы легко вогнать в кирпичную стену дюжину-другую гвоздей.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

– У вас отдохнувший вид. – Шерри Паркс села напротив стола Кэт.

– Да, она хорошо выглядит, правда? – Джефф присел в другое кресло. – Ей давно надо было взять отпуск.

– Я прекрасно провела время, – сообщила Кэт. – Ела три раза в день и помногу. Просыпалась утром так поздно, что даже сказать стыдно. Совершала длинные пешие прогулки вдоль моря. Короче говоря, вела растительный образ жизни.

– Ну уж, не совсем так, – поправила ее Шерри. – Прогулка по берегу может стоить больших физических затрат.

– Самых больших физических затрат требовала не сама прогулки, а подготовка к ней. Большинство людей, идя на пляж, снимают с себя одежду, мне же приходится прикрывать каждый сантиметр кожи. – Из-за лекарств, которые она принимала, загар был Кэт особенно противопоказан.

Переходя к делу, Кэт открыла папку, которую Джефф положил ей на стол. Увидев находившуюся там фотографию, она поражение воскликнула:

– Боже мой! Какой красивый ребенок!

– Совершенно верно, – согласилась Шерри. – Это Майкл. Три годика. На этой неделе служба по работе с детьми поместила его в приемный дом.

– При каких обстоятельствах? – спросила Кэт.

– Его отец просто очарователен, – саркастически улыбнулась Шерри. – Джордж Мерфи. Он называет себя строительным рабочим, но ему не удается удержаться ни на одном месте из-за своего вспыльчивого и вздорного характера и, как мы подозреваем, употребления наркотиков. Его то и дело откуда-нибудь увольняют. Они живут на его пособие по безработице и ту мелочь, что удается заработать матери Майкла.

– Мерфи плохо обращается с семьей?

– По свидетельству соседей, да. Они уже много раз вызывали полицию, обвиняя его в том, что он применяет насилие по отношению к своим домашним. Мерфи неоднократно арестовывали, но его жена никогда не поддерживает обвинение против него. По всей вероятности, она его до смерти боится, – пояснила Шерри. – В прошлом месяце инспектор службы социальной помощи забрала Майкла на несколько дней из дома, но вернула его матери, когда мистер Мерфи был арестован за хранение наркотиков. К сожалению, его отпустили ввиду отсутствия улик.

– Повезло ему, – заметила Кэт.

– Да, так решил бы каждый на его месте. Но ему это не пошло впрок. Вспышки дурного настроения участились и стали еще более жестокими. И, как ни странно, он очень изменился именно по отношению к ребенку. На прошлой неделе Майкл «неудачно упал». В травматологическом пункте ему сделали рентген, но, слава Богу, все кости остались целы. Позавчера его мать снова привела Майкла в больницу. Мистер Мерфи толкнул мальчика, и он сильно ударился об стену. Майкл так испугался, что даже не понял, что с ним произошло. Он никак не отреагировал и даже не заплакал. Его мать сразу же помчалась с ним в больницу, думая, что ее сын навсегда повредил себе мозг.

– Это так и есть?

– Нет, он отделался легким сотрясением. Врачи оставили его на ночь в больнице, чтобы за ним понаблюдать. Вчера его выпустили под опеку службы защиты детей и поместили в приемный дом.

– И как он сейчас?

– Мальчик плачет и скучает по матери, но в остальном ведет себя хорошо. Сказать по правде, чуть ли не слишком хорошо. У него совсем отсутствуют навыки о6щения. Майкл сумел объяснить своей приемной матери, что хочет, чтобы ему в кашу на завтрак положили банан, но он даже не знал, как это называется.

– О Господи, – прошептал Джефф.

– Папаша так запугал этого бедного ребенка, что он боится даже рот раскрыть, – печально добавила Шерри.

Кэт продолжала не отрываясь смотреть на фотографию. У мальчика были темные волнистые волосы, большие и выразительные голубые глаза и длинные ресницы. Он был таким хорошеньким, что, если бы не одежда, его можно было бы принять за девочку.

Кэт тянуло ко всем детям, независимо от цвета их кожи, возраста и пола. Она сопереживала им и терпела их самые глупые выходки и шалости. Поведение этих детей обычно точно, как барометр, отражало степень жестокости и притеснения, которым они подвергались. Их нехитрые биографии брали ее за душу, вызывали гнев, а иногда заставляли краснеть от стыда за то, что она принадлежала к человеческой расе, способной причинить столько боли и горя своим детям.