Александр Агренев. Трилогия (СИ) - Кулаков Алексей Иванович. Страница 79

Успокоившийся немного (но не до конца) Толкушкин расстегнул верхнюю пуговицу на воротничке и расстроенно смял свою папиросу.

– Озадачили вы меня, Александр. Мне ведь сегодня на доклад к… Нда, думал порадовать, а получилось, что огорчу. Доводы ваши понятны и весьма разумны, а все же прошу вас подумать. Ведь наверняка можно как-то все устроить так, чтобы и служба шла, и ваши изыскания двигались?

– Увы, Олег Дмитриевич, я не знаю, как такое можно устроить. Необходимо мое частое присутствие на опытном производстве, постоянные консультации с другими конструкторами. Я потому и принял такое тяжелое решение.

– И все же – жаль!

С облегчением покинув и начальство, и штаб бригады, Александр двинулся мириться с Соней. По совести говоря, соскучился он по ней преизрядно, да и вину за собой чувствовал, маленькую, но все же. Можно было тогда свести все к спокойному разговору и избежать никому не нужной ссоры. Вооружившись громадным букетом багрово-черных роз, князь пешком дошел до маленького, но такого уютного особнячка своей Софьи и привычно дернул за шнур звонка. Примирения не вышло: незнакомая ему служанка с порога огорошила известием о том, что госпожа баронесса еще полтора месяца назад изволила отбыть в свое имение, где и находится по сей день.

– И как добраться до имения?

– Никак не могу знать, пан офицер, я служу недавно.

– Адрес?

– Прошу прощения, но не могу знать…

«Не было печали, так черти подкачали! И где теперь искать мою обидчивую красавицу? Наверняка мадам Кики в курсе, где «прописана» баронесса. Скоро должен объявиться Лунев, вот его и озадачу. Надо бы самому ехать, да вот получится ли?»

Когда показались окраины Олькуша, уже были поздние сумерки, поэтому возвращение князя мало кто заметил (ну, может, пара припозднившихся гуляк, но они не в счет). Домохозяйка уже спала, как и немногочисленные постояльцы. Савватей наверняка уже пристраивался под бочок к своей ненаглядной Марысе. Так что если кто и отреагировал на его прибытие, так только домовой сверчок, переставший выводить свои рулады и настороженно затихший до того времени, когда опять все успокоится. Подождав, пока на удивление бодрый кучер перенесет его немногочисленный, но изрядно тяжелый багаж к двери в квартиру и поблагодарив в ответ за проявленную заботу и нелегкий труд дополнительным целковым, Александр еще добрых пятнадцать минут стоял на улице. Наступившая тишина, звездное небо над головой, шелест листьев сирени, а главное – отчетливое ощущение наступившего лета заставили его счастливо улыбнуться. Перетаскав «чумаданы» за порог и бросив их в беспорядке, он первым делом стащил сапоги, потом снял и небрежно запихал в платяной шкаф китель. И как-то так незаметно разделся вообще догола, наслаждаясь прохладой и слабым ветерком из раскрытого настежь окошка.

– Наконец-то я дома…

Утром его разбудили непонятные, радостно-озадаченные чертыхания и грохот упавшего жестяного ведра, стоявшего в уголке рядом с входной дверью в квартиру, – все это вместе сработало не хуже корабельного ревуна. В результате Савва увидал своего офицера в чем мать родила, зато с «рокотом» в руке. А князь поглядел вначале на руки, нежно обнимающие его дорожный баул, потом на самого денщика, даже в лежачем положении умудрившегося вытянуться по стойке «смирно», ну а затем освидетельствовал старое мусорное ведро, прочно застрявшее на ноге Савватея.

– С возвращением, Александр Яковлевич!

– Ну, Савва-а-а!

Александр не удержался и от души зевнул, едва не переклинив себе челюсть, после чего щелкнул предохранителем на пистолете, перехватил за ствол и всласть почесал спину. Глянув на настенные часы, он опять зевнул и поплелся приводить себя в порядок. Через полчаса, садясь за уставленный тарелками стол, князь не смог удержать короткий смешок – Савва изо всех сил делал вид, что ничуть не удивился, обнаружив на кителе в шкафу новенькие погоны штаб-ротмистра. Сил хватило ненадолго, и всего через пять минут денщика прорвало:

– Александр Яковлевич, а как это, а?

– Очень точный вопрос, и главное – понятный. Ты разве не знаешь, Савватей, что чем ближе к большому начальству обретаешься, тем быстрей чины растут? При определенной удаче, конечно. И все на этом! Поведай-ка мне лучше, как у нас на заставе дела обстоят? Мне в штабе сказали, что тишина и никаких происшествий?

– Да где тама тишина. Почитай, каждый день постреливают.

Офицер досадливо поморщился и поторопил замолчавшего денщика:

– Давай все по порядку, с того времени, как я отъехал из Олькуша.

Слушая Савву, князь без аппетита ковырялся вилкой в остывшем омлете, а потом и вовсе отложил ее в сторонку. Новости не радовали, одним словом. Ротмистр Розуваев (чтоб его «контрабасы» залюбили насмерть) воспользовался подвернувшейся возможностью (один офицер отсутствует, второй во всем подчиняется) и навел-таки порядок. Свой. И даже добился заметных результатов: например, строевая подготовка у нижних чинов поднялась на должную высоту, позволяющую в абсолютно любой момент и без особых проблем провести маленький парад или хотя бы смотр. И несение караульной службы стало почти образцовым, с точки зрения действующего устава. Особенно радовала и ротмистра, и каптенармуса заметная экономия патронов, появившаяся, разумеется, не на пустом месте, а после приказа стрелять только в случае самой крайней необходимости, то есть когда нарушитель совсем уже распоясался и на словесные уговоры не реагирует. Про то, что большинство этих самых нарушителей при виде дозора вначале стреляет, а потом убегает (это если их было немного), или подбирается поближе, чтобы попасть уже наверняка, ротмистр, видимо, не знал. А может, и не хотел знать. Зато он не ленился лично расследовать каждый случай «необоснованного перерасхода боеприпасов» и отправлять виновников на трехдневный отдых в отрядную гауптвахту, расположенную в холодном и сыром погребе. Особенно часто там отмечались ветераны и старший унтер второго взвода. Командиру заставы не понравилось то, что они на личные деньги приобрели две сотни патронов и пытались пользоваться ими по назначению, отстреливая обнаглевших несунов. Последние же не сразу поверили в свалившееся на них счастье: сначала исчез непонятно куда обладавший мрачноватой славой поручик Агренев, затем новый командир заставы приказал в них не стрелять, вернее, приказал не стрелять в сторону сопредельного государства, но разница была невелика. А поверив, стали все больше наглеть, безнаказанно обстреливая дозоры и свободно шастая по приграничной полосе. Пока солдат сильно выручал устроенный в прошлом году «ландшафтный дизайн»: все удобные подходы к линии дозоров были или завалены буреломом до полной непроходимости, или представляли собой отлично просматриваемое место, и чтобы подобраться вплотную, требовались незаурядные способности к маскировке или мимикрии, что практически было одним и тем же. Так что раненые хоть и были, но всего двое: у одного пуля застряла в плече, и все кончилось благополучно, а второй – конный объездчик – неудачно спрыгнул с подстреленного коня, заработав сильный ушиб копчика и легкое, но болезненное растяжение.

«Что не смогли сделать купцы-делавары и контрабандисты, легко сделал Григорий свет Анатольевич. Одним росчерком пера на тексте приказа перечеркнул все мои старания».

– Ладно. Пора мне уже и в канцелярию отправляться, наверняка ротмистр порадуется моему возвращению на службу.

И точно – командир заставы так воодушевился, увидев штаб-ротмистра Агренева, что невольно поперхнулся своим утренним чаем и минуты две надсадно кашлял, заглушая тем самым негромкий голос своего так неожиданно объявившегося комвзвода-два. Не обращая внимания на такие мелочи, Александр спокойно закончил доклад, радушно поприветствовал вытаращившегося на него корнета Дымкова (вот уж кто обрадовался по-настоящему), после чего уселся за стол и подтянул к себе поближе подставку с чернильницей и нетолстую пачку писчей бумаги. Одинаково удивленные ротмистр и корнет с всевозрастающим недоумением разглядывали князя, пока тот быстро что-то выводил на белой глади листа. Наконец молчание нарушил молодой офицер: