Шелковые слова - Браун Сандра. Страница 17

— Я привез посудомоечную машину, — бойко отозвался парень.

— Пожалуй, столяры все для вас подготовили. Проще будет внести машину через черный ход.

— Отлично. — Парень оглядел Лейни с головы до ног, многозначительно задержавшись взглядом на ее округлом животе, после чего понимающе подмигнул Дику, громко щелкнул очередным пузырем жвачки и, прикоснувшись к своей шляпе, отозвался:

— Показывайте дорогу, приятель.

— Ты же обещал, — укоризненно заметила Лейни, обессиленно опускаясь на диван.

— Я обещал не распаковывать вещи — и не распаковал. — Дик пристроился рядом с ней и похлопал себя по коленям. — Клади сюда ноги.

Лейни слишком устала, чтобы спорить, и к тому же мечтала дать облегчение своим отекшим ногам, а посему откинулась на спинку дивана и положила их Дику на колени. Он расстегнул ее сапожки, снял их и принялся умело растирать ее ступни.

Посторонних в доме не осталось. Каким-то образом Дику удалось это устроить за рекордно короткий промежуток времени, Лейни же молча наблюдала за суетой, ощущая свою полнейшую никчемность.

— Сегодня снова растоплю камин, погреешь ножки у огня. Опять они у тебя ледяные, прямо как вчера ночью в постели. Но мы ведь их согрели, правда? — Он легонько пощекотал ей пятку.

— Не переводи разговор на другую тему, — укорила она, пытаясь забрать у него свою ногу, но тщетно. — Дик, ты чуть ли не весь дом мне перестроил.

— Я купил тебе новую кровать с жестким матрасом и десятилетней гарантией и новую посудомоечную машину со всевозможными функциями. Гарантийное обслуживание в течение трех лет.

Скажи на милость, что же в этом плохого?

— А что скажет хозяйка дома?

— Сначала скажу ей я, что посудомоечная машина останется, когда ты отсюда съедешь. И она на это ответит только то, что она в восторге.

— А автомобиль и миссис Томас?

— Можешь считать автомобиль одним из рождественских подарков. А миссис Томас я нанял не только ради тебя, но и ради себя.

— Вот именно! — Высвободив наконец свои ноги, Лейни поставила их на пол. — Ты же здесь не задержишься надолго. — Она встала и подошла к окну. Лейни намеренно отошла от Дика как можно дальше: находясь рядом с ним, она расслаблялась, а стоило ей расслабиться…

— Ты должен уехать. Сегодня же. — Он не ответил, по-прежнему храня молчание за ее спиной, и Лейни продолжила:

— Я искренне благодарна тебе за заботу. Честно говоря, не ожидала такого в эпоху сексуальной свободы. Не думала, что тебя заинтересует моя судьба и судьба ребенка. Хочу сказать, что целиком и полностью несу ответственность за ту ночь в Нью-Йорке и сумею воспитать ребенка одна.

— Но это несправедливо, Лейни. Ведь он и мой ребенок. Несмотря на мое семейное положение, я с глубоким уважением отношусь к институту семьи, традициям, стремлению иметь наследника — ко всем этим старомодным вещам. К черту сексуальную свободу и ответственность! Все это не имеет никакого отношения к моему приезду сюда.

Лейни набрала в легкие побольше воздуха, собираясь сказать Дику о своем решении, выдохнула и сразу же начала:

— Я думала о твоем отношении к ребенку. Очень много думала. Конечно, было бы несправедливо лишить ребенка общения с тобой… а тебя — с ним. Поэтому я готова позволить тебе часто навещать его. Когда малыш подрастет, то сможет приезжать к тебе в гости… — Слова давались ей нелегко, будто застревая в горле. Громко откашлявшись, она подошла к своей сумочке и достала документ, над которым немало потрудилась.

— Я письменно изложила все по пунктам… на мой взгляд, это будет вполне справедливое соглашение. Прочти и скажи, что ты думаешь. Я готова все спокойно обсудить.

Она протянула ему листок, после чего вернулась к окну и замерла в напряженном ожидании, разглядывая носки своих туфель.

По истечении пяти томительных минут молчания Лейни услышала звук разрываемой бумаги и, подняв голову, увидела, как Дик аккуратно рвет документ, стоивший ей стольких стараний.

— Но, Дик! — в гневе вскричала она. — Ведь это было бы справедливо для всех нас! И для ребенка тоже.

— Ты упускаешь самое главное, Лейни, — сказал он, рывком встал и направился к ней с целеустремленностью хищника. Подойдя, он обвил ее рукой и привлек к себе, другую руку тем временем запустил в ее волосы на затылке и повернул ее голову, заставляя взглянуть ему в глаза. — Я приехал сюда вовсе не затем, чтобы выклянчивать у тебя право видеться с ребенком. И не затем, чтобы угрожать забрать у тебя ребенка. Черт побери! За какого же монстра ты меня принимаешь? Что же я такого сделал, с чего ты взяла, что должна защищаться от меня и защищать от меня моего — моего ребенка?

— Ты уже однажды воспользовался моей слабостью.

— Да, наверное, — согласился он.

— Больше я тебе этого не позволю. Губы его сжались в угрюмую, жесткую полоску, но глаза горели.

— Я не хочу тобой пользоваться, Лейни. Я хочу, чтобы ты навсегда осталась в моей жизни. Неужели, по-твоему, я смог бы позволить тебе исчезнуть после той ночи, Лейни? Неужели ты не понимала, что я стану разыскивать тебя повсюду, ни перед чем не остановлюсь, пока не найду? Задолго до того, как я узнал о ребенке, я твердо решил отыскать тебя и сделать своей навсегда.

— Но…

— Помолчи и выслушай меня, — строго велел Дик, еще ближе привлекая ее к себе, так что каждое его слово сперва струей воздуха достигало ее губ, а уж потом ушей. — Разве ты не знала, что отличаешься от других? Что после всех женщин, которые у меня были, — я вовсе не хвастаюсь и не пытаюсь произвести впечатление, а всего лишь констатирую факт, которым отнюдь не горжусь, — думаешь, я не почувствовал разницу? Почувствовал и не смог забыть. То, что произошло между нами в ту ночь, было чудесно, Лейни. Такого я не испытывал никогда прежде. И та ночь подарила нам ребенка. Нашего ребенка.

— Это была случайность. — Лейни пыталась справиться с сумятицей противоречивых чувств. Какая-то ее часть с замиранием сердца слушала Дика, радостно внимая каждому слову; другая же часть приказывала не слушать, быть осторожной и бдительной, не поддаваться. — Мы оказались в плену у чрезвычайных обстоятельств.

— Сейчас-то мы не в плену. Нет ни лифта с отключенным электричеством, ни клаустрофобии, ни истерики, ни бренди. Сейчас полдень и ярко светит солнце. Если все это было случайностью, почему же я хочу тебя сейчас больше прежнего?

Дик привлек ее к себе так, что она не могла не ощутить силы его желания. Символ его мужественности крепко прижался к ее бедру, и Лейни всем своим существом откликнулась на этот призыв.

— Я нужна тебе из-за ребенка, вот и все, — упрямо настаивала она.

Его губы, волшебники-искусители, запечатлели жаркие поцелуи на ее губах, щеках, подбородке.

— При чем здесь ребенок? — хрипло выдохнул Дик. — А теперь оставь все эти глупости и поцелуй меня.

Издав тихий стон, Лейни позволила его губам слиться со своими. Обжигающее тепло поцелуя, казалось, проникло в ее вены, разливаясь по всему телу, растапливая самые непоколебимые внутренние запреты и возражения. Она вновь ощутила себя жертвой этой непреодолимой слабости, восхитительной неги, которую дарили только его объятия.

С губ ее сорвался глухой звук, напоминающий мурлыканье, а руки сами обняли Дика. Он перевел дыхание.

— Вот так, Лейни. Не сдерживай себя. Доверься мне. Иди ко мне, как в ту ночь…

И вновь губы его коснулись ее припухших губ. Он стал горячо нашептывать ей разные нежные слова, пока ее не закружило в водовороте страсти. Когда она в истоме выкрикнула его имя, язык Дика проник в ее рот, лаская и дразня.

— О Боже, — выдохнула она несколько минут спустя, когда язык его слизывал с ее верхней губы росу их поцелуя. — Зачем ты это делаешь?

Он притворился, что не понял.

— Потому что ты прекрасна, юна и чиста. Потому что ты очень красивая на вид, восхитительная на ощупь и сладкая на вкус. Потому что когда-то я был у тебя глубоко внутри, а теперь там мой ребенок.