Распутник - Маклейн Сара. Страница 3

— Ради него я пойду на все, что угодно.

— Ты так считаешь?

Борн почуял неладное.

— Что ты знаешь такого, о чем не знаю я?

Брови Чейза взлетели вверх.

— Ты не сможешь просто забрать их назад.

— Почему?

Чейз колебался.

— Они идут с... кое-чем еще.

Холодная ненависть пронзила Борна. Он ждал этого десять лет — момента, когда сможет воссоединить Фальконвелл-Мэнор с прилегающими к нему землями.

— Идут с чем?

— Скорее с кем.

— У меня нет настроения решать твои загадки.

— Нидэм объявил, что бывшие земли Фальконвелла включаются в приданое его старшей дочери.

От потрясения Борн даже пошатнулся.

— Пенелопы?

— Ты знаком с леди?

— Прошли годы с нашей последней встречи — почти двадцать. Нет, шестнадцать.

Она была там в день, когда он в последний раз покидал Суррей после похорон родителей — в пятнадцать лет, выброшенный в новый мир без семьи.

Она видела, как он забрался в карету, и серьезный взгляд ее голубых глаз не дрогнул, когда она смотрела вслед карете, катившейся по длинной дорожке, ведущей прочь от Фальконвелла.

Она не отвела глаз до тех пор, пока карета не свернула на главную дорогу.

Он это знал, потому что тоже смотрел на нее.

Она была его другом. Это было в ту пору, когда он еще верил в друзей.

А еще она была старшей дочерью двойного маркиза, у которого денег было больше, чем человек может потратить за свою жизнь. И не существовало никаких причин, по которым она могла бы столько лет оставаться в старых девах. Ей давно полагалось быть замужем и иметь целый выводок маленьких аристократиков.

— Почему Пенелопе потребовался в приданое Фальконвелл? — Он помолчал. — Почему она до сих пор не замужем?

Чейз вздохнул:

— Было бы неплохо, если бы хоть один из вас интересовался делами светского общества вообще, а не только нашим ограниченным членским составом.

— Наш «ограниченный членский состав» насчитывает более пятисот человек. И на каждого имеется досье толщиной в мой большой палец, наполненное информацией благодаря твоим партнерам.

— Тем не менее у меня по вечерам есть дела поинтереснее, чем просвещать тебя о жизни мира, в котором ты родился.

Борн прищурился. Он не представлял себе Чейза, проводившего свои вечера каким-то иным образом, чем в полном одиночестве.

— И что это за дела?

Проигнорировав вопрос; Чейз сделал еще глоток скотча.

— Леди Пенелопа сделала свой выбор еще несколько лет назад.

— И?

— Помолвка оказалась омрачена любовью жениха к другой.

Какая старая сказка, слышанная бесчисленное множество раз, и все-таки у Борна возникло какое-то непривычное чувство при мысли, что девушке, которую он до сих пор помнил, причинили боль, разорвав помолвку.

— Любовь к другой? — презрительно фыркнул он. — Скорее эта другая была симпатичнее или богаче. И чем все закончилось?

— Мне говорили, что в последующие годы к ней сватались несколько раз, тем не менее она до сих пор не замужем. — Похоже, Чейз полностью потерял интерес к той давней истории. Со скучающим вздохом он добавил: — Хотя думаю, теперь ненадолго, раз уж горшок с медом подсластили Фальконвеллом. От претендентов на ее руку отбоя не будет, слишком велик соблазн.

— И всем захочется покуражиться надо мной.

— Вполне возможно. Ты занимаешь не самое высокое место в списке аристократов-фаворитов.

— В этом списке мне вообще нет места. Тем не менее свою землю я получу.

— И ты готов пойти на необходимый для этого шаг? — Похоже, Чейза это позабавило.

Борн прекрасно понял, что имеет в виду партнер.

В голове промелькнул образ юной, доброй Пенелопы, полной противоположности тому, каков он сам. Каким он стал.

Борн прогнал непрошеный образ. Он девять лет ждал этой минуты. Шанса вернуть то, что создавалось для него.

Что ему оставили.

Что он потерял.

Никогда еще он не был так близок к тому, чтобы все исправить.

И ничто не встанет у него на пути.

— На все, что угодно. — Борн встал и тщательно расправил сюртук. — Если к земле прилагается жена, так тому и быть.

Дверь за ним захлопнулась.

Чейз поднял свой бокал и произнес в пустую комнату:

— Мои поздравления.

Глава 2

«Дорогой М.!

Ты просто обязан приехать домой. Без тебя тут ужасно скучно; ни с Викторией, ни с Валери не бывает так весело на берегу озера.

Ты точно уверен, что должен учиться в школе?

Моя гувернантка кажется довольно умной. Наверняка она сможет научить тебя всему, что ты должен знать.

Твоя П.

Нидэм-Мэнор, сентябрь 1813 года».

«Дорогая П.!

Боюсь, тебе придется проскучать до Рождества. Если это тебя хоть как-то утешит, у меня вообще нет возможности сходить на озеро. Предлагаю научить близнецов рыбачить.

Я уверен, что должен учиться в школе... твоя гувернантка меня не любит.

М.

Итон-колледж, сентябрь 1813 года».

Конец января 1831 года Суррей

Леди Пенелопа Марбери, будучи девицей знатного происхождения и хорошего воспитания, понимала, что должна испытывать искреннюю благодарность судьбе, когда холодным январским днем, в возрасте двадцати восьми лет, получила пятое (и, вероятно, последнее) предложение руки и сердца.

Она знала, что половина Лондона сочтет ее не совсем нормальной, если она не упадет рядом с высокочтимым мистером Томасом Оллесом на одно колено и не начнет благодарить его и Создателя за столь доброе и в высшей степени великодушное предложение. В конце концов, упомянутый джентльмен был хорош собой, дружески к ней расположен, имел на месте все до единого зуба и густую шевелюру — качества весьма редкие в мужчине, делающем предложение не такой уж молодой женщине с разорванной в прошлом помолвкой и всего несколькими бывшими претендентами на ее руку.

Еще она (глядя на макушку аккуратной головы Томаса) понимала, что ее отцу, который наверняка уже благословил этот союз чуть раньше, Томас нравится. Маркизу Нидэму и Долби он нравился с того дня двадцать-сколько-то лет назад, когда мальчик закатал рукава, присел на корточки в конюшне и помог ощениться одной из любимых охотничьих собак маркиза.

Именно после этого случая Томми и стал «славным парнишкой».

Как раз таким сыном гордился бы ее отец, всегда думала Пенелопа. Если бы у него был хоть один сын, а не пять дочерей.

Кроме того, однажды Томми станет виконтом и при этом очень богатым. Как, несомненно, говорит сейчас ее мать за дверью своей гостиной, откуда наверняка в тихом отчаянии наблюдает за разворачивающейся сценой: «Умоляющим не приходится выбирать, Пенелопа».

Пенелопа все это понимала.

Именно поэтому, встретив теплый взгляд карих глаз этого ставшего мужчиной мальчика, которого она знала всю свою жизнь, этого дорогого друга, она поняла, что получила самое великодушное брачное предложение из всех возможных и что должна сказать «да». Громко и убедительно.

Но не сказала.

Вместо этого она спросила:

— Почему?

— А почему нет? — компанейски ответил Томми, помолчал немного и добавил: — Мы с тобой дружим сто лет; мы отлично ладим; мне нужна жена; тебе нужен муж.

Он перечислял причины для женитьбы, и они вовсе не казались такими уж ужасными. И тем не менее...

— Я выезжаю девять лет, Томми, и все это время ты мог сделать мне предложение.

Томми хватило учтивости принять огорченный вид, но он тут же улыбнулся:

— Это правда. И у меня нет приличного оправдания за то, что я так долго тянул, разве что... ну, счастлив признаться, что я наконец-то взялся за ум, Пен.

Она тоже ему улыбнулась:

— Чушь. Ты никогда не возьмешься за ум. Почему именно я, Томми? — настойчиво повторила Пенелопа. — И почему сейчас?