Концерн - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 37

Находились и такие, что противились доктору и из-за какой-то простуды не желали терять заработок: эти копейки они могли заработать и на Сахалине, не стоило из-за них тащиться еще и сюда. Но доктор был непреклонен, поддержанный начальником партии. Большинство же воспринимали такое чуть не с ликованием. Были и те, кто решил попросту симулировать, но если они хотели обмануть имевшего большой практический опыт врача, то сильно просчитались, так как были выведены на чистую воду и переданы начальству. Парочка таких умников, оштрафованных на десять рублей каждый, быстро отбила охоту симуляций. Тогда нашелся другой чудик, додумавшийся заболеть специально. Этого вычислил Варлам. Возможно, он был уже и не первым, но точно последним, потому что сразу лишился месячного заработка. Больше заниматься подобным желающих не было.

Одежды у людей было в достатке, была и рабочая одежда, которая ежедневно просушивалась в организованной сушилке. Имелась и сменная, сухая, чистая и в двойном комплекте, чтобы каждое воскресенье была возможность постираться. За этим опять-таки надзирал доктор: не хватало еще завшиветь.

К тому же каждое воскресенье были выходные, людям необходимо было отвлечься от трудовых будней. Особого Антон придумать ничего не смог, а потому привез с собой не меньше сотни книг, чтением которых пробавлялся народ. Многие были неграмотными, но эту проблему решили за счет ссыльных, которые по очереди читали по воскресеньям. Опять же не бесплатно: такой чтец за воскресенье зарабатывал рубль, просто читая вслух собравшимся в столовой палатке рабочим. Песчанин просто диву давался тому, насколько жадно слушали старатели чтеца, которому не нужно было повышать голоса – настолько тихо было вокруг. Многие с нетерпением ждали воскресенья, чтобы после обеда засесть слушать очередную книжку. Конечно, не возбранялось почитать и вечером после работы, благо керосинки были в каждой палатке, да вот после трудного дня желающих читать не находилось. Так что безграмотным оставалось только ждать следующего выходного.

– Серый, ты это… Не стоял бы наверху. Не ровен час, кто заметит – ить оштрафують. Ты, если невмоготу, спрыгивай и в сторонке постой, я пока сам поработаю.

– Что, Пряха, за гроши свои переживаешь? – с издевкой поинтересовался щербатый, но взгляд по сторонам все же бросил: не видел ли кто. Потом он легко соскочил в яму и, откинувшись к неровному краю, с некой ленцой извлек кисет. Табачком их тоже обеспечивали. Неплохим табачком, нужно признать. У, гады. – Не боись, Пряха, все пучком будет. Ну, чего стал? Или тоже покурить хочешь? – сворачивая самокрутку, продолжал ухмыляться Серый.

– Не. Вдвоем нельзя. Увидят – вони будет!

– Ну а раз боисся, то давай копай. Во-во, вот так вот. Эх, Пряха, Пряха. Вот мы тут горбатимся, здоровья последнего лишаемся, а что получаем? Гроши получаем. А энти тыщи загребают. Это, по-твоему, правильно? Чем мы-то хуже?

– Дак, Серый… Они ить баре, а мы простой люд.

– Вот и я о том. Простому люду только объедки с барского стола. А это ить мы тут кайлом и лопатой машем.

– И что делать?

– Ха. Дурак ты, Пряха. Тут ить ни царя, ни полиции, ни закона.

– Ты это к чему? – Пряха хоть и заинтересовался разговором, но продолжал старательно отбрасывать породу, как говорится, за себя и за того парня.

– А к тому, что если энти отсюда не вернутся, то и искать их никто не станет. Или ты думаешь, пристав сюда, за тридевять земель, попрется? Не-а. Никто искать не станет, – убежденно и зло проговорил щербатый.

– Ты чего удумал-то, Серый? Уж не порешить ли их? – Мужик замер, вогнав лопату в грунт.

– А хоть и порешить. Ты знаешь, сколько золотишка мы уже намыли?

– Дак судя по разговорам, уже никак не меньше шести пудов.

– А ты представь, какие это деньжищи. И все это заберут они, кто и палец о палец не ударил.

– Так бумага у них на то есть, генерал-губернатором писанная. Мне о том Панков сказывал.

– Эт тот, что за зверушками ходит?

– Ага. Он самый.

– Ты ему больше верь. А хоть и правда, нам что с того? Мы ить каторжане, нам нигде жизни не будет. На нас до конца дней клеймо. Ну не обманут они нас, заплатят честь по чести, а ить Пискуну уже месячное жалованье рубанули, Пяльцу и Снурому штраф на десять рублев выдали, то ли еще будет. Так что приедем мы во Владивосток с какими-то деньгами, а пароход еще дождаться нужно, опять же на прокорм деньга пойдет да за постой. А сядем на пароход, так еще сколько нужно будет добираться? Приедем мы в Одессу-маму, и что? Денег нет. Каторжники неприкаянные. Куда подадимся? Опять воровать, опять по хазам да малинам шариться, в ночлежках клопов кормить, опять на Иванов да их деловых шестерить. Об этом ты думал?

– Не. Об этом я не думал, – сбив картуз на глаза, задумчиво почесал затылок Пряха.

– То-то и оно, что не думал. – Серый вальяжно сплюнул сквозь прореху в зубах.

– А что делать-то?

– Раз уж нам и так и сяк с законом нелады, то нужно взять только один раз, но по-крупному, – решительно рубанул щербатый. – Капитан той шхуны ничего не заподозрит, а заподозрит, так денег отвалим – враз думать правильно станет. Во Владивостоке сойдем с большими деньгами на кармане. Доберемся до Одессы, да вот только не горемыками неприкаянными, а с деньгами. Сами барями станем. Тогда нам сам черт не брат. Хошь – до конца дней не работай. Хошь – лавку открой али трактир. Хошь – землицу прикупи да в мироеды подавайся. С деньгами все, что хошь, можно.

– Эво-он ты как загнул, – уже мечтательно протянул мужик.

– Только так, Пряха. Только так, – твердо сказал, как припечатал, Серый.

– А как же ты ентих-то приголубишь, коли они все оружные да караулы выставляють и денно и нощно? – Это уже шепотом, воровато оглядываясь. Не услышал бы кто. А то ведь места и впрямь глухие. Вот не станут разбираться, кто да как, прибьют да оттащат в сторонку, зверью на потраву. Был человек – и нет его.

– А мы что же, дуриком попрем? Э-э, не-эт. Здеся неподалеку, верстах в двадцати, стойбище инородское есть. У них, почитай, в каждом чуме по стволу. Вот к ним пойдем и оружием разживемся. А потом уже сюда да поговорим с ними по душам.

– А можа, караульных ночью изведем, а потом оружие со склада возьмем, да и остальных, пока дрыхнуть? – уже набираясь решимости, предложил Пряха.

– Дурак ты. Все, кто оружный, оружие при себе имеют, и когда спят, рядом держат. Поднимется шум – и здрасте, гости понаехали. А тихо энтих аспидов не возьмешь. Вон третьего дня, гляжу, четверо драчку меж собой затеяли, не всамделишную, а так, шутейную. Шутейно-шутейно, а юшку друг дружке пустили по-настоящему, а дрались – что твои черти. Не, с голыми руками на них идтить не резон. А вот со стволами, на рассвете… Затаимся на горушке, да как они все повылазят – тут их и подстрижем.

– Я дурак. А ты умный? Ить у инородцев тоже мужики есть, да оружные. Я слыхивал, они белку в глаз бьють.

– Слыхал ты верно, да не все. Не могут они в людей стрелять, и по-иному убить не могут, хоть режь их. Сбежать могут, а убить нет. А нам что? Семь бед – один ответ.

– Эт точно? – с надеждой спросил мужик. Как ни странно, но сама мысль об убийстве его не покоробила, тем паче если инородцы ответить не могут.

– Да точно тебе говорю. Ты вот что, Пряха. Об этом разговоре ни гу-гу. Поговорим с мужиками, а как подберется с десяток – так и начнем.

– А можа, еще выждем? Золотишка поболе будет. – Глаза еще недавно затравленного мужика горели алчным огнем. – Опять же шхуна не завтра придет, а в Гижиге какая-никакая, а власть.

– И все это время кайлом махать? Да пошло оно все. А потом перебьем энтих, а остальных заставим золотишко добывать – сами в караул станем. А Гижига? Не бери в голову. Песчанин им так соли на хвоста насыпал, что ввек сюда не сунутся. Так что все шито-крыто будет.

– А инородцы?

– Дались тебе энти инородцы. Мужиков всех под нож пустим, а баб по кругу. Еще и тем, кто дальше пахать будет, подкидывать станем, так они на нас и вовсе молиться будуть. Некому будет весть нести. А как управимся со всем, то и остальных до кучи. Только с нашими и уйдем.