Одна безмолвная ночь (ЛП) - Кеньон Шеррилин. Страница 10

Свирепость ее атаки не просто ранила его руку. Она пронзила его сердце до самой глубины.

— Ты действительно хочешь моей смерти?

— Каждой своей частичкой.

Не желая проигрывать ей, Страйкер возобновил атаку, проведя свой меч под ее клинком и затем выкрутив его из ее руки. Тот выгнулся дугой.

Оттолкнув ее, он перехватил меч в воздухе и скрестил оба клинка на ее горле.

— Сдавайся.

Глаза Зефиры засверкали от злости.

— Ненавижу тебя, ты, ублюдок!

— Я справедливо победил. Признай свое поражение в битве.

Она плюнула на землю у его ног.

— Я сдержу свое слово, но ты никогда не вернешь меня обратно. Поверь мне, через две недели я перережу тебе горло, выпью твою кровь, а потом проткну твое сердце и буду смеяться, пока твое тело будет превращаться в пыль.

— Прекрасные образы. Тебе нужно писать для Холлмарк [11]. — Он использовал силы, чтобы заставить мечи исчезнуть. — Я хочу, чтобы ты знала, что я честно сражался с тобой. Как равный с равным. Я мог бы использовать против тебя свои силы, но не сделал этого.

Она одарила его на редкость саркастическими аплодисментами.

— Мне разогреть духовку и испечь порцию героических печений?

Страйкер издал длинный вздох.

— Мне предстоит трудная задача, и ты не собираешься ее облегчать, ведь так?

— Не совсем. Ненавижу тебя сегодня. Буду ненавидеть завтра. Может, не будем терять время? Дай мне меч и позволь перерезать тебе горло прямо сейчас. Однажды ты сказал, что умрешь за меня. Как насчет того, чтобы сдержать одно это обещание?

Он презрительно усмехнулся над ее злопамятностью.

— Зачем сдерживать одно, после того как нарушил так много?

Ее щеки залила краска, в то время как глаза сверкали от ярости.

— Так я и думала. Лжец и трус. Ты ведь ни за что не подчинишься мне за эти две недели?

— Это не имеет отношения к обещанию. Это вопрос чести. Я никогда и ни для кого не принесу в жертву свою честь.

— Нет, только свою любовь, — презрительно усмехнулась Зефира. — Скажи мне, Страйкериус, оно стоило этого?

Этот вопрос всегда являлся одним из самых часто задаваемых в жизни, не так ли? Жрица, которая присматривала за ним, когда он был ребенком, однажды сказала ему, что больше всего мы сожалеем о том, чего не сделали. И она была права. Он желал бы никогда не покидать Зефиру.

Сердце Страйкера смягчилось, когда он вспомнил прошлое.

— У меня было десять прекрасных детей. Сильных. Решительных. И я любил каждого из них. Разве я могу сожалеть об этом?

— А твоя жена? Как насчет нее?

Она тоже была красива. Покорная и тихая, никогда не задающая вопросов. Истинная леди античного мира.

— Она была верна мне и исполнена сознанием долга. Я бы никогда не запятнал ее честь и не оскорбил мать моих детей.

Глаза Зефиры загорелись еще более темным оттенком. Страйкер, не желая этого, сделал ей больно.

И он бы никогда не отнял у нее то, что было между ними.

— Но она никогда не была тобой, Фира. Ни лицом, ни фигурой, ни страстью. Ты всегда была светом в моем мраке.

Зефира двинулась к нему медленно. Осторожно.

Его плечо все еще болело и кровоточило. Страйкер напрягся, ожидая, что она снова его атакует. Подняв руку, она запустила ладонь в его волосы и притянула его губы к своим так, что смогла одарить его диким и страстным поцелуем, воспламенившим его кровь. Его тело возродилось к жизни, когда он возвратил поцелуй каждой своей частичкой, которая тосковала по ней.

Издав раздраженный возглас, Зефира отодвинулась и посмотрела на него, прежде чем оттолкнуть.

— Это только для того, чтобы напомнить тебе, от чего ты отказался. Мое сердце мертво для всех, кроме Медеи. Она единственная оберегает последний кусочек меня.

— Тогда я освобожу ее.

Она презрительно фыркнула.

— Твои фокусы со мной не сработают.

— Никаких фокусов. Ты дала мне свое слово, а я отдаю тебе свою судьбу. Я верю, что ты будешь придерживаться наших условий, поэтому отпускаю Медею обратно под твое попечительство.

Зефира прищурилась, ни на миг не доверяя ему. Он был умнее любого мужчины, которого она когда-либо знала. Коварный. Страйкер знал, как манипулировать людьми, чтобы получить то, чего хочет. И всегда получал.

От каждого, за исключением собственного никчемного отца.

Более красивый, чем любой из богов, ее Страйкериус когда-то заставлял ее тело пылать от ненасытной страсти. Сейчас она чувствовала только гнев и ненависть.

Так странно было видеть его сейчас с этими жуткими вихрящимися глазами. В смертной жизни его глаза были чистейшего голубого цвета. Зефира хотела родить сыновей и дочерей с такими же глазами, чтобы они напоминали ей, как сильно она его любит.

Глаза Медеи были зелеными, как и ее, и, пока они были смертными, она благодарила богов за эту маленькую милость. До той ночи, когда Аполлон проклял каждого из ее расы, потому что группа солдат-атлантийцев безжалостно убила его любовницу-гречанку и незаконнорожденного сына.

Это случилось в шестой день рождения Медеи, и, когда они праздновали, Зефира видела, как глаза ее дочери стали черными. Еще не подозревая тогда, что послужило причиной проклятия, Зефира держала дочь, пока ту тошнило едой, а затем Медея стала настойчиво просить крови.

Как только Зефира поняла, что с ними сделали — на что их прокляли, — она возненавидела все, что было связано со Страйкером и его отцом, Аполлоном.

— Скажи, ты все еще преклоняешься перед своим отцом?

Сильное отвращение вспыхнуло в глубине его глаз.

— Я ненавижу его с каждым сделанным вздохом.

— В таком случае, у нас есть хоть что-то общее.

— У нас также есть дочь.

Зефира скривила губы, услышав его наглое замечание.

— Нет. У меняесть дочь. Я не позволю тебе претендовать на Медею, ты никогда не был рядом с ней. Она моя.

Страйкер покачал головой.

— Дети своевольны. Неважно, как сильно ты их любишь, и неважно, как сильно ты стараешься, они пойдут своим собственным путем. Плевать им на родителей.

— Но с тобой было не так, не правда ли?

Он поморщился, услышав правду.

— Я был всего лишь мальчишкой, Зефира. Мой отец убил бы и меня, и тебя, если б я отверг его план. Или, как минимум, он бы проклял нас.

— Он все равно проклял нас, разве нет?

— Проклял. И я наблюдал, как каждый ребенок и внук, которые у меня были, на моих глазах обращались в прах. Я держал свою дочь, пока она кричала, умоляя о милосердии. Это длилось часами. Я должен был убить ее, чтобы спасти от этого, но я был молод и продолжал надеяться, что она обернется даймоном, как ее братья. Но она отказывалась, пока, в конце концов, не обратилась в пыль. Один за другим каждый член моей семьи мучился и погибал. Теперь у меня никого не осталось. Ни одного.

Зефира хотела оскорбить его за такую женоподобную сентиментальность. Но правда заключалась в том, что это затронуло ту ее часть, которую она сберегла только для дочери. Она на самом деле хотела утешить его в его потерях. Ее наихудшим опасением было увидеть, как ее дочь взрослеет и умирает.

К счастью, Медея была сильнее этого.

— У Медеи есть дети?

Зефира ожесточилась от боли, вызванной этим невинным вопросом. Горькие воспоминания жгли ее глубоко внутри.

— У нее был сын. — Самый прекрасный ребенок из когда-либо рождавшихся. Праксис был милым и ласковым. Всегда смеющимся. Всегда лелеемый.

— Где он сейчас?

Она вытеснила из своего голоса все эмоции.

— Мертв.

Глаза Страйкера потемнели, стоило ему услышать ее односложный ответ.

— Ее муж?

— Иронично, на самом деле. Она и ее муж, против моей воли, стали членами Культа Поллукса.

Это аполлиты, считавшие, что не нужно ничего делать, чтобы перехитрить проклятие Аполлона. Они мирно жили среди людей в ожидании жуткой смерти в свои дни рождения. Каждый член культа давал обет не причинять вреда людям или любой другой форме жизни.