Малина Смородина - Колочкова Вера Александровна. Страница 28
– Да, я тоже эту передачу смотрела. Только я как-то… таких трагических выводов не сделала. Мне кажется, вы… немного преувеличиваете проблему. Вот относительно чиновников – тут да, тут я согласна. На этом поприще есть где вирусу вожделения разгуляться. Наверняка Сосновский их всех подкупил, поэтому вы и проиграли борьбу за свою Серебрянку! А может, вам снова ее возобновить, борьбу-то? Сейчас вон даже указ новый вышел по борьбе с коррупцией!
– Да ладно вам, барышня… Гиблое это дело, никакая борьба с коррупцией тут не поможет. Если у чиновника вирус вожделения уже грибами разросся по всему организму, он все равно путь-дорогу к своей выгоде найдет. И полицейский, бывший милиционер, тоже найдет. Его по рукам будут указами бить, а он найдет! Все руки в кровь разобьют, все равно извернется! Все это – полумеры… Помните, как умница Булгаков сказал? Разруха, мол, в головах наших, то есть в сознании человеческом… Нет-нет, указами вирусов не убьешь и человеческое достоинство обратно не восстановишь. Потому что оно состоит в первую очередь в свободе от любой одержимости, в том числе и денежной. От одержимости надо себя сохранять в первую очередь!
– Да, да! Это вы хорошо сказали! Именно от одержимости… Мне тоже, знаете, немного странно и обидно бывает, когда мои друзья и знакомые ни с того ни с сего исполняются великим денежным или бытовым «хотением»… Только я и не предполагала, что все это так… серьезно. Вернее, я именно так все это и чувствовала, только словами выразить не могла!
– Правда?
– Да, да!
– Ну что же… Очень приятно, если так. Стало быть, я в этом лесу единомышленника обрел. Значит, не все еще потеряно. Может, такие, как вы, новых деток народят да по-другому воспитают. Или внуков, может. Надо же с чего-то начинать! Звать-то вас как, единомышленница?
– Марина Васильевна Смородина, – почему-то представилась она полным именем, протянув руку.
– А я – Петр Петрович Горский. Будем знакомы, Марина Васильевна. Какая фамилия-то у вас знатная – Смородина… Чисто деревенская! Будете еще раз в Серебрянке – заходите в гости. Я во-о-н в том доме живу, с острой крышей, который у самого берега… Вернее, у бывшего берега…
Она проследила взглядом за его рукой, промычала утвердительно – да, вижу, мол. Дом, стоящий у «бывшего берега», хоть и был добротным, но выглядел сиротливо, глядел окошками на обмелевшее дно реки, словно изумляясь произошедшей с ним несправедливости.
– Скажите, Петр Петрович… А раньше, когда Серебрянка жива была, вы поутру купаться ходили? С крыльца по тропинке и прямо в воду?
Вздохнув, она ругнула себя – бог его знает, зачем такой бестактный вопрос задала? Может, просто подумалось – как это здорово, когда можно вот так, проснувшись утром, пойти и окунуться в воду!.. Вот Сосновский, например, захотел и организовал себе такое удовольствие. То есть просто отнял его у Петра Петровича.
– Да чего теперь о былом переживать, Марина Васильевна! Я стар, мне недолго осталось. Жаль только, дружок Каштан меня не дождался, покинул безвременно. Хорошая была собака, добрая, верная. А может, все-таки выпьете за упокой его собачьей души, а? У меня хороший коньяк, еще из той жизни остался, когда о суррогатах и не помышляли. Никому тогда и в голову такая мысль не могла прийти – суррогатный коньяк производить. Да, были времена…
– Нет, спасибо, Петр Петрович. Пойду я. Темнеет уже, боюсь, дырку в заборе не найду.
– Так, может, проводить вас? – сделал он торопливую попытку подняться с пенька.
– Нет, не надо, что вы! Я сама… Я помню, где это. Аккурат напротив свалки строительного мусора.
– Да уж, хорошая примета… Ну, тогда спасибо вам за компанию, за приятную беседу! Потешили старика вниманием.
– И вам спасибо. Вы… вы держитесь, Петр Петрович… Может, оно как-то и устроится все по-другому?
– Тогда и вы держитесь! Держите себя изо всех сил в достоинстве да в свободе от одержимостей, не поддавайтесь искушениям. Счастья вам, милая женщина.
– И вам тоже, Петр Петрович. Прощайте…
Сумерки совсем сгустились, когда она добрела до дырки в заборе. Пока шла по лесополосе, со стороны дома нарастали звуки музыки – невнятное «бум-бум» постепенно переходило в знакомую, запетую до состояния обморочной скороговорки мелодию:
Обогнув декоративные кусты, она ступила на газон, нехотя поплелась на свет китайских фонариков, под которыми вовсю происходили именинные пляски.
Да, гости не танцевали, они именно – плясали. Потешались. То есть очень старались изображать лицами и телами некоторую нарочитость – ах, посмотрите, как мы под эту простоватую музычку балуемся! Приелись нам спаржи с устрицами, нам простотой поиграть хочется, селедочкой да под водочку! Вон и Дина, подняв вверх бокал и прикрыв глаза, изгаляется в незамысловатой пляске. И Лиза с ней рядом вьется и даже довольно лихо подпевает, с визгом выбрасывая из себя слова:
Впрочем, угадывалось-таки за этой нарочитостью неподдельное, истинное удовольствие. Надо бы его сокрыть конечно же, а оно ползет наружу, и никакими стараниями его не прикроешь! Уж больно вкусовые ощущения знакомые, для души родные… А стараться-то все равно надо, держать лицо в насмешливости.
Подойдя к Дине, она тронула ее за руку, качнула головой – отойдем, мол, в сторонку. Недовольно пожав плечами, та пошла за ней, обмахивая ладонью разгоряченное танцем лицо и продолжая по инерции слегка подтанцовывать.
– Послушайте, Дина… Вы в курсе, что из-за вашей плотины вся деревня Серебрянка осталась без воды?
Слова песенки повисли на острие вопроса нелепостью, и Дина с тоскою оглянулась назад, словно незамысловатая мелодия страстно манила ее к себе, в свое бездумное приплясывающее нутро. Потом, сфокусировав на ней взгляд, возмущенно развела руки в искреннем недоумении. Было и еще что-то в этом недоумении – очень злое.
– Ну, без воды. И… что?
– Да там же всего одна колонка функционирует, и та на краю деревни!
– И что?! Вам-то какое дело? Или вы эта… как ее… революционэрка Клара Цеткин? Роза Люксембург, да?
Она вдруг захохотала так громко, что все танцующие оглянулись на них с интересом. Потом, словно испугавшись собственного смеха, припала к бокалу с шампанским, осушила его до дна. То ли вздохнув, то ли всхлипнув, приблизила к ней подернутые пьяной поволокой глаза:
– А ты что, милая, решила здесь свои порядки навести, да? Из грязи да в князи выпрыгнула и теперь не знаешь, как этим обстоятельством покруче выпендриться? Или у тебя там, в деревне, близкие родственники остались?
Зло съежившись лицом, она собралась было еще выплюнуть парочку подобных вопросов, но вдруг застыла, вглядываясь в синеву сумерек. И тут же быстрая судорога пробежала по злому лицу, надевая на него маску приятности, – глаза распахнулись, губы потянулись в милейшей улыбке. Обняв ее за плечи и слегка развернув назад, проворковала в ухо:
– Ой, а вот и наши дорогие мужчины приехали…
По газону, улыбаясь, шли им навстречу Павел со своим другом детства. Вернее, улыбался только Павел. Сосновский лишь притворялся улыбчивым, озабоченно оглядывая пьющую-танцующую толпу.
– Ну, как вы тут, девочки? – потянул ее к себе Павел из Дининой обнимающей руки. – Соскучились, наверное?