Кровь эльфов - Сапковский Анджей. Страница 50

Маршал Мэнно Коегоорн, наместник провинции Цинтра и будущий главнокомандующий армией Доль Ангра, поднял голову, выпрямился, положил руку на головку меча. Точно такую же позу принял рыцарь в черных доспехах и шлеме с крыльями хищной птицы. Оба ждали. В тишине. Терпеливо. Как и надлежало ждать приказов, над содержанием и формой которых задумался император Нильфгаарда, Emhyr var Emreis, Deithwen Addan yn Carn aep Morvudd, Эмгыр вар Эмрейс, Белое Пламя, пляшущее на Курганах Врагов.

Цири проснулась.

Она лежала, вернее, полусидела, положив голову на несколько хорошо взбитых подушек. Компрессы на лбу были уже теплыми и лишь чуточку влажными. Она сбросила их, не в состоянии переносить неприятной тяжести и жжения. Дышала она с трудом. Горло пересохло, нос почти полностью забила запекшаяся кровь. Но эликсиры и заклинания подействовали – боль, которая несколько часов туманила взгляд и, казалось, разрывала череп, исчезла, отступила, осталась лишь тупая пульсация и давление в висках.

Цири осторожно потрогала нос.

«Ну и странный же был сон, – подумала она. – Первый сон за столько дней. Первый, в котором я не чувствовала страха. Первый, который касался не меня. Я была… наблюдателем. Видела все как бы с горы, с вышины… Так, словно была птицей… Ночной птицей…

Сон, в котором я видела Геральта.

В этом сне была ночь. И дождь, который покрывал рябью воду канала, шумел в гонтах крыш, стропилах сараев, блестел на досках помостов и мостиков, на палубах лодок и барж… И там был Геральт. Не один. С ним был мужчина в смешной шапочке с пером, обвисшим от влаги. И худощавая девушка в зеленом плаще с капюшоном… Все трое медленно и осторожно шли по мокрому помосту… А я видела их сверху. Так, словно была птицей. Ночной птицей…

Геральт остановился. Спросил: далеко еще? Нет, сказала худощавая девушка, стряхивая воду с зеленого плаща. Мы уже почти пришли… А где, черт побери, Филиппа? Ведь я только что ее видел, она летела вдоль канала… Ну и отвратная погодка… Пошли. Веди, Шани. А, кстати, откуда ты знаешь этого знахаря?

Я иногда продаю ему лекарства, которые умыкаю из лаборатории. Что так смотришь? Отчим с трудом наскребает на мое учение… Бывает, деньги нужны… А знахарь, получив настоящие лекарства, лечит людей… Или хотя бы не травит их… Ну пошли же.

Странный сон, – подумала Цири. – Жаль, проснулась. Хотелось бы увидеть, что дальше… Узнать, что они там делают. Куда идут…»

Из соседней комнаты донеслись голоса, которые ее разбудили. Мать Нэннеке говорила быстро, она была явно возбуждена, зла и взбудоражена.

– Ты обманула мое доверие, – говорила она. – Не следовало этого позволять. Можно было догадаться, что твоя антипатия к ней приведет к несчастью. Я не должна была разрешать тебе. Ведь я тебя знаю. Ты бездушна, ты жестока, а ко всему прочему еще оказалась безответственной и неосторожной. Ты безжалостно терзаешь ребенка, принуждаешь к усилиям, которые она не в состоянии совершить. Ты бессердечна.

У тебя действительно нет сердца, Йеннифэр.

Цири прислушалась, чтобы уловить ответ чародейки, ее холодный, жесткий и звучный голос. Хотела услышать, как она отреагирует, как посмеется над жрицей, как высмеет ее чрезмерную заботливость. Как скажет то, что говорит обычно, – быть чародейкой не шуточки, занятие не для кисейных барышень, сделанных из фарфора или праздничных яичек, выдутых из тонкого стекла. Но Йеннифэр ответила тихо. Так тихо, что девочка не только не поняла, но даже не расслышала слов.

«Усну, – подумала она, осторожно и нежно ощупывая нос, все еще болезненно чуткий, забитый засохшей кровью. – Вернусь в свой сон. Посмотрю, что делает Геральт там, в ночи, под дождем, у канала…»

Йеннифэр держала ее за руку. Они шли по длинному коридору, между каменными колоннами, а может, статуями, Цири не могла разглядеть. Мешал плотный мрак. Но в темноте кто-то был, кто-то скрывался там и наблюдал за ними. Она слышала шепотки, тихие, как дуновение ветерка.

Йеннифэр держала ее за руку, а она шла быстро и уверенно, полная решимости, так что Цири едва поспевала за ней. Бесконечное множество дверей раскрывалось перед ними. Одна за другой. Одна за другой. Бесконечное множество дверей с гигантскими, тяжелыми створками бесшумно раскрывалось перед ними.

Мрак густел. Впереди Цири снова увидела двери. Йеннифэр не замедлила шага, но Цири вдруг поняла, что эти двери перед ними сами не раскроются. И тут же обрела поразительную уверенность, что отворять их нельзя. Что нельзя в них пройти. Что за этими дверями что-то ее ждет…

Она остановилась, попыталась вырваться, но рука Йеннифэр не поддавалась, а сильно и неумолимо тащила ее вперед. И Цири наконец поняла, что ее предали, обманули, продали. Что все время с первой встречи, с самого начала, с первого дня она была лишь марионеткой, куклой на ниточках. Она дернулась сильнее, вырвалась из рук Йеннифэр. Мрак заколебался словно дым, шепотки в темноте неожиданно оборвались. Чародейка сделала шаг вперед, остановилась, повернулась, взглянула на нее.

Если боишься, вернись.

Эти двери открывать нельзя. Ты об этом знаешь.

Знаю.

И все-таки ведешь меня туда.

Если боишься – вернись. Есть еще время вернуться. Еще не поздно.

А ты?

Мне уже поздно.

Цири осмотрелась. Сквозь всеобъемлющий мрак она видела двери, и те, которые они только что миновали, и те, что уже остались далеко позади. И оттуда, издалека, из тьмы, услышала…

Цокот подков. Скрежет черных доспехов. И шум крыльев хищной птицы. И голос. Тихий, пронизывающий мозг голос…

Ты ошиблась. Ты перепутала небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда.

Она проснулась. Резко подняла голову, сбросила примочку, свежую – примочка была мокрой и холодной. Ее заливал пот, в висках опять звенела и билась тупая боль. Йеннифэр сидела рядом на кровати, отвернувшись так, что Цири не видела ее лица. Видела только бурю черных волос.

– Я видела сон… – шепнула Цири. – В этом сне…

– Знаю, – сказала чародейка странным, не своим голосом. – Поэтому я здесь. Рядом с тобой.

За окном, во тьме, дождь шумел в листве деревьев.

– А, черт, – проворчал Лютик, отряхивая воду с намокших под дождем полей шляпы. – Не дом – крепость. Чего этот знахарь боится, раз так огородился?

Лодки и баржи, пришвартованные к набережной, лениво покачивались на морщинистой от дождя воде, сталкивались с тихим стуком, скрипели, позвякивая цепями.

– Портовый район, – пояснила Шани. – Тут полно бандюг и подонков – и местных и пришлых. К Мырману ходит множество людей, приносят деньги… Все об этом знают. Как и о том, что живет он один. Вот он и бережется. Удивляетесь?

– Ничуть. – Геральт взглянул на постройки, возведенные на вбитых в дно канала сваях саженях в пяти от набережной. – Думаю, как попасть на этот остров. В его надводную хатку. Вероятно, придется втихую позаимствовать одну из лодок…

– Нет нужды, – сказала медичка. – Там подъемный мостик.

– А как ты уговоришь знахаря опустить его? К тому же там еще и двери, а тарана мы не прихватили…

– Предоставьте это мне.

Большая серая сова беззвучно опустилась на перила помоста, тряхнула крыльями, встопорщилась и обратилась в Филиппу Эйльхарт, столь же встопорщенную и мокрую.

– Я-то что тут делаю? – раздраженно пробормотала чародейка. – Я-то что тут с вами делаю, черт меня побери? Балансирую на мокрой палке. И на грани государственной измены. Если Дийкстра узнает, что я вам помогаю… Вдобавок ко всему еще и моросит! Не люблю летать в дождь. Это здесь? Это, что ли, дом Мырмана?

– Да, – подтвердил Геральт. – Послушай, Шани. Давай попробуем…

Они сбились в плотную кучку и начали шептаться, невидимые во тьме под камышовым навесом. Из таверны на противоположной стороне канала упала на воду полоса света. Послышалось пение, смех и крики. На набережную вывалились трое плотогонов. Двое ругались, дергая и толкая друг друга, без устали повторяя одни и те же проклятия. Третий, опершись о столб, отливал в канал, фальшиво насвистывая.