Четвертый год - Каменистый Артем. Страница 75

И тут Дубина осенило — он принял решение, сделавшее из него героя.

— Стоп! Тащи заряженные пушки за мной! За мной тащите их! Да бегом же!

Артиллеристы послушно поволокли орудия за командиром. Тот чуть ли не бегом мчался к западной стороне лагеря, и непрерывно подгонял бойцов криками. Притормозил лишь раз, когда перед ним промелькнула длинная черная туша. Фрак, преодолев заграждения, мимоходом разрубил от макушки до паха зазевавшегося лучника, и, не обращая на пехоту внимания, рванул к центру лагеря, где уже рубилось полдюжины его «сослуживцев».

Мысленно воздав хвалу Богу, Дубин продолжил путь, добравшись до западной ограды, заорал:

— Помогите мне, надо вытащить пару кольев, чтобы пушки из лагеря выкатить.

Бойцы не стали спорить, дружно раскачали колья, выдернули их из глинистой почвы. Отбросили в сторону. Через минуту батарея покинула лагерь.

Дубин чувствовал себя здесь неуютно. Пока что фраки артиллеристов не видят — враги все столпились правее, вдоль северной изгороди. В плотном дыму и тумане нос свой разглядеть и то проблема, а уж на такое расстояние и вовсе трудно смотреть. Но стоит из этой мглы выбраться сюда хоть одному, и плохо будет — всех порубит.

Рванув вперед, Дубин замахал рукой, призывая всех за собой. Кричать он уже боялся — неровен час услышат чужие уши. Повернув вправо, он убедился, что его расчет верен — дым и туман клубились одной линией, скрывая и изгородь, и фраков, и стрелков. Ни одного хайта не было видно — все где–то там. Рубят заграждения.

Артиллеристы уже и без приказа поняли, что от них требуется — наводили стволы вдоль заграждения, куда–то туда, где выстроились враги. Ах, какая замечательная мишень для картечи. Три сотни фраков выстроились цепью перед лагерем, причем батарея бить будет сбоку, вдоль этой цепи. Ни одна картечина не должна пропасть — каждая найдет себе цель.

И тут случилось непредвиденное — налетел ветер.

Кшарги предупреждали, что так и будет — он должен принести новую порцию туч. И Дубин только сейчас вспомнил про это предупреждение… поздновато вспомнил. Но деваться уже некуда — или пан, или пропал.

Ветер вмиг отнес туман и дым к центру лагеря. Фраки, добивавшие последние колья и рогатки, вдруг увидели, что рядом с ними в чистом поле расположились три десятка наглых людишек со своими вонючими трубами. За такую наглость надо карать, причем карать немедленно. Несколько всадников покинули правый фланг, рванули на батарею, изготавливая пики для удара.

— Беглым! Огонь! ОГОНЬ! — заорал Дубин.

Первой выстрелила 100–миллиметровка. Кучный заряд картечи срезал коню голову, всадника разорвал пополам, разлетаясь, железный град принялся косить остальных. Следом вразнобой загремели остальные орудия. Ветер не давал дыму расползтись, тут же относил в сторону и Дубин заворожено следил за результатами стрельбы.

Картечь творила ужасные вещи. Ближайших фраков она попросту разрывала, те, кто подальше, страдали меньше — падали на землю будто живые, разве что руку кому–то отхватит, или коню голень отсечет. Будто шланги работали, импульсами вдоль конной шеренги посылая вместо воды куски железа.

После седьмого выстрела на правом фланге на ногах не осталось никого — картечь уничтожила всех. Чуть дальше живые еще были, но все равно потери противника были чудовищны. Несмотря на смертельную опасность, Дубин наметанным глазом автоматически подсчитал, что этим залпом уничтожило больше сотни фраков. Да и вообще от всего их отряда не более трети уцелело.

Бойцы поспешно перезаряжали орудия — если очень повезет, успеют выстрелить еще раз. А если не повезет, сейчас уцелевшие фраки ринутся на батарею, и через полминуты все будут мертвы. Бежать бесполезно — пеший от всадника не убежит.

Но фраки о реванше и не помышляли. Эти машины смерти дали осечку: ожесточенное сопротивление людей и чудовищные потери оказались сильнее их жажды уничтожения — враг побежал. Будто что–то одновременно сломалось во всех — развернулись, помчались к дороге. Все сразу, лишь раненные немного отстали. Вслед летели стрелы, пули и картечь, но последнюю пускали не бойцы Дубина — пушки просто не успевали перезарядить.

Конница восточников, передавив прорвавшихся фраков, не вынесла соблазнительного зрелища — созерцать спину врага конник равнодушно не может. С ревом и гиканьем понеслись в погоню, размахивая оружием. Черных тварей оставалось немало, и еще полчаса назад никто бы и не помыслил о таком — кинуться на них. Раненых настигли у рощи, перекололи и порубили сходу, не останавливаясь, продолжили погоню.

Бегущий враг не страшен даже трусу.

Гена первым рискнул выразить общее мнение и приглушенно произнес:

— Ребята, мне показалось, или нас больше не обстреливают? Тихо как–то стало…

Макс, поднявшись, заявил:

— Я наверх полезу, гляну, что там снаружи. Готовьтесь: может обстрел прекратили перед штурмом.

— Так это нам на руку — стены еще не совсем развалили, и отбиться можно. Ты там аккуратнее, там все на честном слове держится.

Башня уже выдержала несколько прямых попаданий — верх развалило почти полностью. С трудом подняв перекосившийся люк, оставшийся на одной петле, Макс пробрался через хаос переплетенных бревен, осторожно высунулся в перекошенную амбразуру. Проклятье — поднявшийся ветерок нанес от реки густой туман, и разглядеть лагерь хайтов было невозможно. Но одно было ясно — обстрел почему–то прекратился.

Снизу послышалось знакомое довольное хрюканье, следом с сильным акцентом, но по–русски, произнесли:

— Привет, друг Макс!

Охотник от удивления чуть не выпал — под полуразрушенной стеной стоял Мур. Познания Макса в дикарином наречии были невелики, пришлось напрячься, и беседу вести на смеси языка ваксов, русского и восточных «интернациональных слов».

— Мур! Откуда ты здесь взялся!

— Друг Макс, я пришел ногами.

— Это я понимаю — ты скажи, как мимо хайтов прошел? Их же вокруг полно!

— О! Друг Макс, это история длинная, и мне трудно ее здесь рассказывать, стоя с задранной головой. Я еще и не всегда понимаю твои непонятные слова.

— Так ты коротко расскажи — как ты мимо хайтов прошел?

— Ногами.

— Понятно… Ладно, лезь наверх, если сможешь, я на стене тебя встречу. И выслушаю твою «долгую историю».

Пробравшись через первый этаж, Макс отмахнулся от расспросов товарищей:

— Ждите меня. Пока все тихо, но разобраться надо.

Мур уже ждал на стене — ваксы в ловкости немногим уступают обезьянам. Да и полуразрушенная стена препятствие несерьезное.

— Мур, так что там у тебя за история?

— Друг Макс, а где друг Кабанов?

— Ранен Кабан — сильно ранен. Я теперь тут самый главный — рассказывай давай.

— Друг Макс, друг Олег сказал нам найти наших воинов, когда мы закончим воровать. Вот мы и пришли сюда, по вашим следам. Мы издалека видели, что вы в этой крепости сидите, но не могли попасть сюда. Много хайтов вокруг было. Очень много. Их было так много, что мы даже воровать у них боялись. Но сейчас их больше нет. Они все пошли куда–то туда, — Мур махнул рукой на восток. — Нет, не все пошли туда. Некоторые остались здесь. Они кидали по вам камнями большими. Мы их убили, и теперь воруем их вещи и еду. А я пошел к вам. Мур умный, Мур умеет говорить с людьми. Мур хорошо говорит. А глупых воинов Мура люди бы убили стрелами, перепутали бы с хайтами.

— Да Мур… ты умница… Говоришь, хайты все ушли?

— Нет Макс, не все. Но тех, кто не ушел, мы убили. И теперь воруем их вещи.

— А где ты Олега встретил? Он что, нашел поляну, на которой вы прятались?

— Нет, друг Макс. Мы воровали вещи на большом корабле хайтов, в большой реке он застрял. Потом пришел корабль Олега. И мы встретились.

— Нда… как–то запутанно все… Ладно, неважно. У тебя много воинов осталось?

— Все кроме восьмерых здесь. Один остался на поляне. На поляне трое сильно раненых. Они не могут драться и воровать. Четверо моих воинов пали, их убил страшный всадник на шипящем коне.