Научи меня умирать - Монро Мацуо. Страница 7

– Ты так ничего и не понял, – она налила из чайника уже остывший чай. – Ничего не понял, а казался не таким уж и дураком. Самоубийство – это свобода выбрать свою смерть. Возможность обмануть, опередить то, что этим вопросом занимается. Можешь называть судьбой, кармой, чем хочешь…

– А если самоубийство и есть твоя судьба? Кого ты в этом случае обманываешь? Где здесь свобода? Изначально было решено, что ты выбросишься из окна в возрасте двадцати двух лет. Ты этот трюк и исполнишь. Думая, что всех обманула. На самом деле, обманули тебя. Такая мысль тебе в голову не приходила?

Она озадаченно посмотрела на меня. Похоже, я попал в цель. Ничего сложного. Чем человек моложе, и чем умнее рассуждения у него, тем легче сбить его с толку. Романтика и идеализм не лучшие советчики.

– Ты и вправду казался умнее, чем есть на самом деле. Да плевать мне, кто кого обманет. Что за игры?.. Главное, что умру так, как хочу, и тогда, когда посчитаю нужным. Если это совпадет с кармой или тому подобной дребеденью мне-то что?

Вот так. Похоже, излишний романтизм и идеализм – моя проблема. Наверное, вид у меня был донельзя глупый. Вик рассмеялась. Рассмеялась громко и свободно.

На нас опять смотрело ползала.

Мне расхотелось с ней спорить. Хватит с меня философии. Есть дела и поважнее, чем спорить о свободе выбора с неуравновешенной и закомплексованной девчонкой.

– Ну, хорошо. Теперь скажи, зачем тебе понадобился я, и закончим на этом. Мне еще кучу дел надо переделать.

Она надулась. Еще бы! Неуважение к жизни – это еще терпимо. Но, когда кто-то ни во что не ставит твою смерть, становится чертовски обидно.

Время шло. Вик молчала. Лицо у нее было таким же, как тогда, в букинистическом магазине. Из простого и не слишком красивого оно вдруг превратилось в нечто, не относившееся этому миру.

Оно само было целым миром. И при пересечении с моей реальностью останавливало время. Мне показалось, что не оно принадлежит Вик, а девушка является лишь продолжением этого лица. Оно было похоже на фантастическую маску, созданную в другом измерении и заброшенную в наш мир. Маска, предназначение и смысл жизни которой непостижим. Эта маска могла бы жить и сама по себе. Но, чтобы не привлекать лишнего внимания, ей дали тело молодой девушки. Большую часть времени маска прячется где-то внутри. Изредка она выходит из своего убежища, чтобы взглянуть на этот мир. Тогда-то и останавливается время. Оно не выносит вмешательства иномировой жизни. И замирает…

Я посмотрел на часы. Стрелки моих «гамильтонов» намертво прилипли к циферблату. Я огляделся. Пожилая женщина за соседним столиком замерла, не донеся до ярко накрашенного рта чашку с кофе. Над чашкой застыло облачко пара. Через толстый слой пудры проступила частая паутина морщин. Словно женщина собралась чихнуть.

На противоположном конце зала один гомосексуалист с лиловыми волосами протянул зажигалку другому, в ярко красной рубашке с изуродованным пирсингом лицом. Огонек зажигалки похож на причудливый драгоценный камешек. Кончик длинной сигареты остановился в нескольких миллиметрах от него.

Официантка склонилась над пожилым иностранцем. Рот у того приоткрыт. В черном провале пластмассово белеют зубы. Глаза полуприкрыты, видны только желтоватые белки. Его супруга, иссохшая, похожая на ветку мертвого дерева, неумело сжимая в узловатых пальцах палочки, тянется к чашке с рисом. Брови нахмурены – тонкие, бледные, как брюхо дохлой рыбы. Губы плотно сжаты.

Поразительно, какие отталкивающие лица у замерших людей. Застывшая улыбка официантки – жуткий оскал мертвеца. Морщинистое лицо женщины с чашкой кофе – потрескавшаяся посмертная маска…

Музей восковых фигур.

Сад камней.

Войлочная тишина. Не слышно даже шороха дождя за окнами.

Словно во сне я повернул голову и бросил взгляд на Вик. Девушки не было. Тело почти растаяло, растворилось. О том, что оно было здесь, напоминала легкая, подрагивающая дымка.

На меня смотрела маска. Отдаленно она была похожа на лицо Вик. Но теперь в ней не осталось ничего человеческого. Белая, как снег горной вершины. Кроваво-красный овал рта. В провале глаз космическая пустота. Две черные дыры, искривляющие пространство и время.

Я почувствовал, как эти дыры медленно начинают засасывать меня.

Раствориться в этом беспредельном ничто. Слиться с ним. Стать его частью. Сопротивляться было невозможно. Да и не хотелось… Руки, ноги, голова – все налилось свинцом. Тело не подчинялось мне. Сигнал мозга просто не доходил до конечностей. Нервные связи разрушены. Connection is impossible. Repeat attempt. [7]

И тут маска заговорила. Она сказала голосом Вик:

– Все-таки ты полный придурок. Я уже жалею, что связалась с тобой.

Мир оттаял. Вздохнул. Зашевелился. Зашелестел.

Женщина сделала глоток и чуть поморщилась, когда раскаленный кофе обжег нёбо.

Официантка выпрямилась и засеменила к стойке. Вежливая улыбка медленно трансформировалась в гримасу «провались-эти-гайдзины-пропадом».

Гомосексуалист глубоко затянулся и выпустил струйки дыма через тонкие ноздри.

Старая иностранка воткнула палочки в гохан и хмуро заковыряла в нем.

Я вытер испарину со лба. Похоже, что скоро и я стану выбивать футон по ночам. А может, начну вытворять еще что похуже.

Мне хотелось думать, что все это было игрой воображения. Очень качественной, правдоподобной игрой. На худой конец – галлюцинацией. Но глубоко внутри я был уверен, что никакая это, к чертям, не галлюцинация. Вот так, просто, без всяких доказательств и попыток объяснить. Не галлюцинация и все.

– Что у тебя с лицом? – донесся до меня голос Вик.

– Да ничего. Наверное, просто устал, – соврал я. – Была тяжелая неделя. И непростой выходной.

Мы, японцы, гении намеков. Но Вик не обратила на этот мастерский намек никакого внимания. Ее волновало только одно – собственные бредовые идеи.

– Я решила сказать тебе, зачем ты мне нужен, – проговорила она таким тоном, что я, по идее, должен был рассыпаться в благодарностях.

– Говори.

– В этом городе у меня нет ни друзей, ни даже знакомых. Я переехала сюда не так давно. Раньше жила в Иокогаме. Впрочем, – она усмехнулась, – и там никого у меня не было…

Она взъерошила волосы. Мужской жест. Но у нее получилось очень естественно. Естественнее, чем это получается у некоторых мужчин.

– Так вот, – продолжила Вик, – я не хочу, чтобы мой труп обнаружили пару недель спустя абсолютно незнакомые люди.

– Ты хочешь, чтобы твой труп нашел я? Представляю себе! «Моси-моси, [8] привет, это я, Вик. Сейчас я начинаю глотать таблетки, будь добр, приезжай ко мне часа через четыре. Ключ будет под ковриком» – «Понял, приеду обязательно, только доварю рис»… Сама-то понимаешь, что говоришь?

– Ну, не совсем так, – серьезно сказала она. – Я пока еще не знаю, как все устроить, но подумаю. Время есть… И потом, дело не только в обнаружении трупа. Я хочу, чтобы кто-нибудь был со мной в последние дни. Но главное – я хочу, чтобы отец думал, что жива.

– Что?!

– Я хочу. Чтобы. Отец. Думал. Что я. Жива. – четко сказала Вик.

– Зачем тебе это?

– Я люблю его, – просто сказала Вик. – Люблю и все. Хотя, честно говоря, любить его особенно не за что… Каждый год, поздравляю его с днем рождения. Посылаю открытку… Иногда он мне отвечает. Редко. И никогда не подписывает открытки. Слов нет, просто картинка. Три года назад это был Большой каньон. Пять лет назад – Статуя Свободы. Банальщина … Но лучше, чем ничего. Так вот, я хочу, чтобы он продолжал получать открытки после моей смерти. Конечно, вряд ли он заметит, если они вдруг перестанут приходить… Но… Исчезать бесследно противно. Чем-то напоминает сперму, высыхающую на простыне.

– Там как раз след остается… – вставил я.

– Отстань. В общем, я хочу, чтобы ты отправлял открытки моему отцу, после того как… Ну, сам понимаешь.