Огненный омут (Дикое сердце) - Вилар Симона. Страница 59

– Назад! – крикнул он, рывком пришпорил Глада, вынесся вперед, сдерживая глухо рычащую, двигающуюся к городу толпу викингов. – Назад, ибо клянусь богами Асгарда, что зарублю каждого, кто сделает еще хоть шаг.

Понадобилась вся его воля, все присутствие духа, чтобы удержать норманнов в повиновении.

Франки тоже наблюдали за вражеским войском со стены. Они были наготове. Кипели котлы со смолой, черный дым поднимался к небу. Ги носился по стене, отдавая приказы. Когда увидел, что норманны отходят, даже не поверил своим глазам.

– Этот Ролло не дурак, – произнес поднявшийся на куртину [46] стены Далмаций. – Он знает, что штурм сейчас ни к чему не приведет. Однако, клянусь крестами, нам недолго осталось тешиться передышкой.

– Преподобный Далмаций, – резко повернулся к нему Ги. – Какого черта медлит наш светлейший герцог?! Ведь, если не ошибаюсь, прошли все сроки, как он должен быть здесь…

Далмаций кривился от боли в шишке на лбу. Вокруг нее образовалась опухоль и нависла над глазом. Запах от Далмация шел нездоровый.

– Как в городе с оспой? – не отвечая, спросил он.

– С Божьей помощью, все обойдется.

– Вот-вот, – пробормотал Далмаций, – с Божьей помощью. На Бога нам следует уповать и в борьбе с этими нормандскими волками. Ибо я не знаю, что отвечать тебе. Роберт Нейстрийский, принц Рауль, Вермандуа и Эбль Пуатье – все они уже должны быть здесь. И раз никого нет…

– Но, святые угодники!.. – спешил Ги. – Мы с отцом Гвальтельмом считали, что вы знаете, что делать.

– Знаю, – облизнул потрескавшиеся губы Далмаций. – Нам надо обороняться. Ибо эти варвары не пощадят никого. Ну, ну, не гляди так, анжуец. У нас еще есть чудотворное покрывало Богоматери – и оно защитит нас от норманнов.

В голове его словно стрельнуло. Он схватился за нее и несколько минут глухо стонал.

– Думаю, вам полегчает, если вскрыть опухоль ножом, – заметил Ги, но в голосе его была столь странная интонация, что Далмаций, превозмогая боль, пригляделся к нему.

– Думаю, сам ты не собираешься это делать. А то, клянусь спасением души, у тебя сейчас такие глаза, что ты скорее пронзишь мне мозг, чем захочешь помочь.

Ги вздрогнул, вздохнул тяжело, словно ему не хватало воздуха.

– Видит Бог, это относится не к вам, а к его светлости герцогу. Вот бы на ком я бы с удовольствием попробовал свое оружие.

– Ты не смеешь так говорить!

– Смею! Эти правители судеб никогда не думают о своих деяниях. Ради политических уловок они готовы по десять раз менять свое решение, не думая о доверившихся им людях.

Он почти кричал это, потом бессильно сел на землю, устало уронил руки на колени. Сидел, обхватив себя руками, чуть покачиваясь.

Далмаций же думал о другом.

– Нет, – решительно сказал он наконец. – Я могу сомневаться в Рауле Бургундском, не доверять Вермандуа, не надеяться на Эбля. Но Роберт… Слишком много он выиграет от этой кампании, слишком много она для него значит. Да, он непредсказуем, как все правители, хладнокровен и расчетлив. Но именно поэтому он не пожелает оставить Шартр Роллону. Ибо отдать город Покрова Божьей Матери язычникам, это и принять на себя гнев небес, и прослыть предателем по всему королевству франков! Ты слышишь меня, Ги?

Но анжуйца словно уже ничего не интересовало. Сидел, уставившись в одну точку.

Далмаций не придал этому значения. Пошел искать епископа, сказал, что анжуец посоветовал ему вскрыть опухоль на лбу.

Уже вечером, когда аббат отоспался и отходил после мучительной операции, к нему пришел взволнованный Гвальтельм. Был бледен, глаза бегали. Сказал, что в городе у нескольких человек началась оспа. И у Ги в том числе.

8

Далмаций был прав, веря в своего герцога. Не вина Роберта, что он до сих пор не пришел на помощь осажденному Шартру. Во время обороны Этампа он был ранен копьем, однако нормандский наконечник прошелся вскользь, и герцог поначалу не придал этому серьезного значения и намеревался выступить сразу после отхода Ролло, но неожиданно его свалила тягчайшая лихорадка.

Несколько дней он провалялся в горячке, бредя, выкрикивал приказы, посылал войска на норманнов. За это время Ролло дошел до Шартра и осадил город. Герцог узнал об этом, едва пришел в себя. Увидев рядом Рауля Бургундского, рванулся в постели.

– Ты еще здесь? Разрази тебя гром, бургундец! Неужели тебе нужна нянька, чтобы за руку вести к Шартру?! Ведь если здесь было так жарко, представляю, что же творится под Шартром.

Он попытался встать, застонал, чувствуя, как шевелятся внутри сломанные ребра.

Рауль молча протянул ему пергамент с королевской печатью. Роберт на поверил своим глазам. Ему повелевалось строжайшим приказом явиться в Реймс для просмотра войск.

– Бред какой-то… Сейчас не май, чтобы вести моих вавассоров на смотр. [47] Да к тому же, насколько мне известно, Карл Простоватый сейчас в Лотарингии. Или он уже вернулся?

Роберт вертел в руках свиток грамоты, ничего не понимая.

Рауль же встал, потянулся, хрустнув суставами.

– Простоватый сейчас думает лишь об одном – о Лотарингии. После смерти германского Каролинга Людовика Дитя в Лотарингии стал единолично править Ренье Длинная Шея. И Карл всячески заигрывает с ними, желая, чтобы Длинная Шея принес ему омаж. [48] У Простоватого особая страсть к лотарингцам.

Рауль усмехнулся, имея в виду фаворита Карла лотарингца Аганона. Потом повернулся к Роберту.

– Так что ты намерен делать?

Герцог вдруг резко отшвырнул свиток.

– Ко всем чертям! Кто такой Карл, чтобы менять мои планы? Мы едем в Шартр!

Но они никуда не выступили, пока герцог от своих осведомителей не узнал, что Карла действительно нет в Рейме и что канцлер Геривей поступил так на свой страх и риск. Роберт послал ответное, довольно резкое послание и приготовился выступать.

А Геривей, канцлер короля, тем временем слал в Лотарингию одно послание за другим, умоляя Карла Простоватого вернуться.

Еще когда Ролло стоял под Парижем, к Геривею в Реймс прибыл гонец от его ставленника приора Гунхарда и сообщил, что жена язычника Роллона похищена. Поначалу Геривей не знал, какие события за этим последуют. Но у него были шпионы везде, и он еще до Роллона узнал о месте пребывания Птички из Байе. Дальнейшее вырисовывалось само собой – объединение войск Роберта и Рауля Бургундского. Вермандуа, собирающий войска в своих владениях. Эбль Пуатье, готовящийся к походу…

А когда Роллон повернул войска к Шартру, канцлер короля воочию уразумел, что за этим последует. И испугался. Ведь если эти своевольные графы победят Роллона… В каком свете будет выглядеть законный государь Франкии?! И как изменится лично его положение, если с Карлом повторится та же история, что произошла два века назад, когда непопулярного и не обладавшего властью Хильперика III Меровинга лишил короны его могущественный вассал Пипин Короткий. И если Роберту – Геривей не сомневался, что главой союза является герцог Нейстрийский, – удастся победить, подчинить, крестить или убить Роллона, то престиж Каролинга сойдет совсем на нет, в независимости от того, получит ли он вассальную присягу от Ренье Длинной Шеи или нет. Да и сам коварный Ренье, если догадается, что у Карла трон настолько пошатнулся Робертином, просто не пожелает присягать Каролингу.

У Геривея голова шла кругом от этих мыслей. Всегда аскет, он последнее время почти отказался от пищи, удалился в молельню, проводил там ночи напролет.

– Наш канцлер святой! – с воодушевлением говорили при Реймском дворе.

Но на самом деле Геривей был не на шутку напуган. Ибо канцлеры при последних Каролингах были тем же, что майордомы при «ленивых королях». [49] Поэтому Геривей был предан Простоватому, поэтому он блюл его интересы, поэтому двое суток ломал голову, как ему укрепить позиции короля, как помешать Робертину возвыситься за счет норманнов. По сути, сейчас Геривей строил в отношении франков и христианской религии предательские планы, но в этом проявлялась вся политическая целеустремленность Геривея и его преданность королю.