Пособие по выживанию - Ветрова Ника. Страница 51

— А-а-а, — в горле совсем пересохло, — а что я… здесь… лежу?

— А не пей гадость всякую, не будешь и по пустыням трупом валяться, — меланхолично сообщила ведьма.

Нав был куда вежливее и информативнее:

— Университет вредной магии — изолированная структура, и потому перенесло тебя не в пустоши Преисподней, а в местную пустыню. Ты полежи пока молча.

— Угу, падальщиков не разочаровывай, они на радостях уже завели свою излюбленную песню: «Еда, еда, дохлая еда», — скептически посоветовала Эльвира Жутковна. — Гревз, от работы не отлынивай, а то у моей студентки сейчас тепловой удар случится, а у тебя метловой.

— Почему метловой? — не поняла я.

— Метлой тресну! — безапелляционно пообещала ведьма.

Понятливый нав поднялся и вернулся к расчетам.

А потом в мареве пустынного миража я увидела массивную фигуру. Фигура приближалась, приближалась и приблизилась… Отчего-то падальщики, перепугавшись, рванули к горизонту, обиженно вопя на тему «опять не покормили». И рыб в чашку нырнул. И даже Эльвира Жутковна как-то напряглась и отошла от меня на шаг. И навы вытянулись по струнке.

Владлен Азаэрович подошел, ни слова никому не говоря, наклонился, подхватил меня на руки и понес прочь. Все так же молча.

И главное, ему никто слова ни сказал.

Кроме меня. Я сказала:

— А что случилось?

— А ничего, Григорьева, — мрачно ответил мне декан чертового факультета. — Но в следующий раз думай, прежде чем будешь привораживать боевых магов. Безмозглые они, Станислава.

Мне отчего-то очень обидно стало, и я честно призналась:

— Не привораживала я. У нас открытый урок был, лорд Тиаранг приказал всем для проверки приворотное зелье варить. Я сварила, как и все. А как дошло до дегустации, так меня в привороте и обвинили!

Декан чертового факультета остановился, темно-карие глаза внимательно изучили мое лицо, после недочерт спросил:

— Почему ведьмы Керимской школы тебя не выдали?

— Они тоже за справедливость, — призналась Владлену Азаэровичу.

Боевой черт вновь продолжил идти по пустыне, затем произнес:

— Керимскую ведическую школу закрыли. Часть ведьмочек по другим магическим учебным заведениям раскидали, часть домой вернулась. Весь преподавательский состав был уволен.

Кто-то тихо всхлипнул и уткнулся в твердое мужское плечо. Этому кому-то было стыдно, но и очень-очень грустно.

— Ваш магистериум медленно, но верно избавляется от ведьм, — продолжил Владлен Азаэрович, — что не удивительно, ведьмы — сила народа. В условиях, когда государство наращивает военную мощь, сильный народ правительству не выгоден. Потому-то и дозволен фактический беспредел боевых магов. Не грусти, Стасенок.

Все равно было грустно. До слез.

— Не грусти, — едва слышно произнес Владлен Азаэрович. — Выпускников университета за истекшие сорок лет были сотни тысяч, и все живут на территории Единой империи. А наши бывшие студенты на жизнь смотрят здраво, и боевой магией их не испугаешь. Недолго осталось императору Харону сидеть на троне.

Промокнув глаза, испуганно посмотрела на декана чертового факультета. Не выдержала и спросила:

— Так вы переворот готовите? — После понесло: — И те невидимые ваши гости, они…

— Демоны, — Владлен Азаэрович улыбнулся.

И у меня вдруг замерло сердце. Оно просто биться перестало вовсе, а еще дыхание затаилось. И почему-то я перестала слышать, что он мне говорил. То есть боевой недочерт говорил и говорил, а я смотрела на его губы и плыла вместе со всей пустыней куда-то, где в груди становилось теплее, и теплее, и…

И приподнявшись, я обвила шею застывшего декана чертового факультета покрепче, приподнялась и накрыла его улыбку своими губами, словно хотела всю ее, до самой последней капельки, забрать себе. И вкус так понравился, и ощущение, и дыхание, вырывающееся через стиснутые зубы Владлена Азаэровича, и пальчики запускать в его волосы тоже понравилось, и пить сразу расхотелось, и…

— Станислава, — мужчина с силой оторвал меня от своих губ, хмуро посмотрел, насупил брови и прошипел: — Урод, у него и псевдояд с двойным дном оказался.

Яд? Дно? К чертям!

Вновь подтянувшись и пользуясь тем, что недочерт держал меня на руках, я опять приникла к его губам. В душе поднялась волна тепла, не сухого, как в окружающей пустыне, а какого-то очень приятного, мягкого, преисполненного нежности.

— Григорьева, прекрати, — прошипел Владлен Азаэрович и дернул головой, освобождаясь от поцелуя.

И опустил пониже, чтобы я до лица не дотягивалась. Разочарованная и расстроенная, я огляделась. Увидела стоящие посреди песков ворота, ржавые такие, старые, местами покореженные. К этим одиноко стоящим воротам декан меня и поднес, ударил по ним ногой — ворота открылись, и мы вышли… в ночь. И посреди сада оказались. Ночного.

— Ночь, — растерянно пробормотала я.

— Ночь, естественно, нападение на закате произошло, — Владлен Азаэрович поставил меня на ноги. — Идти сможешь?

Меня шатало, но вполне терпимо. Только тепло внутри покоя не давало и очень к декану чертового факультета прижаться хотелось, чтобы снова это приятное чувство вернулось. Такое очень приятное, что в груди распускается, как цветок, и…

— Григорьева, руку мою отпусти, — очень напряженно прорычал недочерт.

Словно очнувшись, уставилась на волосатую могучую ладонь, которую приложила плашмя к своей груди и обеими руками еще и держала.

— Ой, простите, — пробормотала, краснея и… не отпуская.

Запрокинув голову, я посмотрела прямо в зеленющие глаза Владлена Азаэровича. Зеленые-презеленые, как два лесных омута, которые бездонные… Совсем бездонные… совсем-присовсем…

— У тебя сердце бьется пойманной птичкой, — вдруг произнес декан чертового факультета и удобнее разместил ладонь на моей груди.

Видимо, чтобы отчетливее сердцебиение отслеживать.

Правда, имелся один момент.

— Это правая грудь, — смущенно сообщила я.

— Правда? — сипло как-то переспросил Владлен Азаэрович. — И что?

— Сердце слева, — еще более смущенно напомнила я.

Рука недочерта медленно, погладив место неудавшегося прослушивания напоследок, переместилась влево. Обосновалась. Чуть сжала… объект исследования.

— Так лучше чувствуется? — проявила я интерес.

Шумно выдохнув сквозь стиснутые зубы, Владлен Азаэрович прохрипел:

— Да, гораздо отчетливее.

Мы постояли. Сердце билось. Быстро-быстро, и такое ощущение, что чем дольше я смотрю в бездонные омуты недочертовых глаз, тем сильнее ускоряемся мое сердечко… И там, где рука Владлена Азаэровича, тепло такое приятственное. Но и трудность одна возникла пренеприятная.

— Кажется, меня ноги не держат, — пробормотала я, окончательно утопая в его зеленющих глазищах. — Наверное, последствия яда.

— Н-н-наверное, — с трудом проговорил декан.

И вдруг перестав делать мне приятно, то есть выполнять свои прямые обязанности по обеспечению безопасности, то есть слежению за сердцебиением одной конкретной студентки, в смысле меня, Владлен Азаэрович резко отвернулся, сжав свои могучие и такие теплые ладони в кулаки и тяжело задышав. Так совсем-совсем тяжело.

— Ой, Владлен Азаэрович, вам плохо? — встревожилась я, обходя недочерта и в его глазищи испуганно вглядываясь.

— Так, Григорьева, — продолжая тяжело дышать, да еще и нещадно хрипя при этом, выговорил декан чертового факультета, — это уже выше моих сил. Постой ровно и не подходи ко мне, сейчас вызову кого-нибудь из навов, отнесут тебя в лазарет. Потому что я точно не донесу… дотуда.

И мне так жалко его стало, а еще очень хотелось тепла. Того самого, которое рядом с ним появлялось, и потому, шагнув к недочерту, я обняла его крепко-крепко и выдохнула:

— Бедненький, плохо вам совсем. — Потом подумала и добавила: — А навы классные, они мне в университете больше всех нравятся.

Обнимаемый мной декан окаменел. Вот только что был мягкий и ошарашенный моими объятиями и вдруг раз — и стал каменный. Потом с шумом выдохнул и прошипел: