Ведьмаки и колдовки - Демина Карина. Страница 85
Оскалился.
А зубы белые, ровные… фарфоровые, все это знают, но молчат.
Лицемеры хреновы.
— Признаю. — Себастьян заставил себя разжать кулаки. И улыбнуться в ответ Воршицу, который от этакой наглости скривился. Не привык, старый упырь, чтобы ответчики держались столь нагло. Себастьян на трибуну облокотился, щеку горстью подпер и, уставившись на князя томным взглядом, произнес: — И при том никто не пострадал. Напротив, мой брат и в зверином обличье сумел сохранить больше разума…
…осекся вовремя.
Ни к чему воронов дразнить, эти-то и смерти ждать не станут, живому глаза выклюют, не из ненависти, но чтобы собственное положение укрепить. Или из возможности предоставившейся.
Совет, чтоб его.
Особое заседание…
…и тому скоту, который информацию про Лихо слил, Себастьян самолично ребра переломает, но позже, потом, когда закончится это представление, которое и затеяли единственно, дабы собственное самолюбие потешить.
— Что ж вы замолчали? Договаривайте, — сказал князь Воршиц, лорнет убирая.
— Да к чему…
…третьи сутки кряду.
Вопросы и ответы. Одни и те же, заученные наизусть, набившие оскомину…
…вопросы и ответы.
…и его величество, который придремали на троне, и корона съехала набок.
Плевать ему на то, что будет с Лихо… и советникам плевать… и всем вокруг, отчего злость раздирает, и Себастьян эту злость сдерживает с немалым трудом.
Ради Лихо.
Аврелий Яковлевич, который тут же, рядом, одобрительно кивает головой. Часы достает, откидывает крышку, смотрит и убирает.
Ждет он.
Чего?
Или кого?
— Если ваш брат столь… адекватен, как вы выразились, то почему мы видим здесь вас? — Это князь Ястрежемский.
Зол.
За дочку, которая жива, но под арестом… о нет, арестом он не именуется, панночку Богуславу лечат и охраняют, но слухи про одержимость расползлись, а значит, две дороги ей — замуж, если найдется кто небрезгливый с порченою связаться, или в монастырь…
…а еще жена, новоявленная княгиня, на Хольм работала…
…и от этого Ястрежемскому тоже не отмыться, и кипит, брызжет слюной, определив на роль единственного виноватого в собственных бедах — Себастьяна. Себастьян бы и принял, ему не привыкать, но этот же утопит Лихо из мести, и ярость вымещая…
— Потому что мой брат нездоров… Аврелий Яковлевич может подтвердить. Отсроченное проклятие его едва не убило…
— Жаль, что едва, — мрачно заметил князь Ястрежемский.
Закивали, соглашаясь…
…о да, мертвый Лихо избавил бы их от многих проблем. Поставили бы памятник или благодарственное письмо сочинили бы для семейного архива, а то и просто сделали бы вид, что не было такого.
Спокойно надобно. Ярость не поможет.
— Я думаю, — обманчиво мягкий голос короля заставил Совет примолкнуть, — ситуация предельно ясна…
Он обвел собравшихся мутным полусонным взглядом.
— Но прежде чем принять решение, мы выслушаем князя Вевельского. — Королевские белые пальцы, унизанные тяжелыми перстнями, вяло шелохнулись. — Нам важно знать его мнение, как старшего в роду… и как отца…
К нынешнему Совету отец готовился тщательно.
Мундир нацепил, медали… знать бы, где куплены они. Хотя известно где: во дворце. Тут ценник стабильный: за Анну — пять тысяч злотней, за Вотанов крест — все сорок… иные и дороже будут, но без медалек военному несолидно, вот и старался князь Вевельский, вкладывался, казалось, в безоблачное свое будущее.
Себастьян стиснул зубы, запирая рычание.
Жалок отец.
В мундире своем, в наградах, полученных отнюдь не за воинскую удаль, каковой у него отродясь не было. Вспотел. Взволновался. Никогда-то его величество не снисходили до прямого обращения. И ведь не за Лихославову судьбу переживает, но за собственное благополучие. Оттого и мечется взгляд, скачет от одного благородного князя к другому, ищет поддержки, подсказки, как оно ныне будет правильно поступить.
Не по совести правильно, а по текущей ситуации.
— Я… — голос отца дрожал, — я думаю… мне кажется… конечно, Лихослав мой сын… любимый сын… и сердце мое разрывается от боли… князья Вевельские издревле служили королевству верой и правдой… кровь лили…
…верно, лили, что на границе, подпаивая дурную муть Серых земель, что в светлом Познаньске… и клятва кровная, данная добровольно, ныне мнится едва ли не ошейником.
Не позволит нарушить прямой приказ.
Если вдруг…
Себастьян сунул пальцы под воротничок рубашки, который вдруг стал тесен.
— Но любовь к детям…
…можно подумать, он когда-нибудь кого-то любил, помимо себя самого…
— …не должна затмевать разума. А разум говорит, что волкодлак — это уже не человек… и сын мой, сколь ни прискорбно это осознавать, погиб много ранее, на Серых землях…
Тадеуш Вевельский вздохнул и поджал губы, сия гримаса, должно быть, знаменовала скорбь, которую испытывал князь, однако сочувствовать ему не спешили.
— То же существо, которое вернулось, опасно… и если бы я знал… собственной рукой…
— Вам предоставить такую возможность? — поинтересовался король и, не дожидаясь ответа, махнул рукой. — С вами все понятно. Аврелий Яковлевич…
Ведьмак поднялся и, поклонившись его величеству, повернулся к Совету.
— Лихослав Вевельский опасности не представляет.
— Простите, — тонкий голос князя Ястрежемского звенел от возмущения. — С каких это пор волкодлаки не представляют опасности?
— С тех самых, с которых я готов за него поручиться.
— Головой?
— А хоть бы и головой, княже. — Аврелий Яковлевич перевел взгляд на короля. — Довольно ли будет моего поручительства?
— Как по мне…
— Совет против! — взвизгнул Воршиц. — Совет вынужден обратиться в Верховный суд, ибо права народа и Закон в подобном случае будут попраны…
…Себастьяну мрачно подумалось, что в чем-то Миндовг был прав. Уж ему-то Совет возражать не осмелился бы… верно, его величеству в голову пришли сходные мысли, поскольку на лице мелькнуло выражение досады, глухого раздражения…
— Я понял. И что вы предлагаете?
— Мы… — Воршиц обернулся в поисках поддержки. — Мы не требуем смерти княжича, но настаиваем на его изоляции… скажем, в монастыре…
Советники закивали.
И отец приложил платочек к глазам: дескать, его тоже монастырь устроит.
Бескровно. Милосердно даже. И ручаться ни за кого не надо.
— Монастырь… — протянули его величество, которому совершенно не хотелось настраивать против себя Совет по поводу столь незначительному.
— К примеру, Вотановой благодати…
Аврелий Яковлевич стукнул кулаком по столу.
— Сами бы вы и отправлялись к… Вотановой благодати, княже. А я скажу так. Зверя и стены не удержат, человек же в стенах озвереет…
— Ваше красноречие, Аврелий Яковлевич, всегда нас умиляло…
— …а вторую ипостась княжича, ежели она вас так волнует, я запру.
— Это недопустимо!
— Недопустимо, — Себастьян чувствовал, что еще немного — и сорвется, — казнить человека за то, чего он не делал…
— Но, вероятно, сделает, если мы позволим… мы обязаны принять превентивные меры…
— Мы и примем, — ответил Аврелий Яковлевич басом, который на миг перекрыл возмущенный гул. — Сказал же, запру…
— Волшба, конечно, дело хорошее. — Старик Радомил поднялся с места, опираясь на плечи сыновей.
Сколько ему?
Вторую сотню разменял и протянет еще десятка два, а то и три… на упыря похож. Голова крупная, лысая, бугристая, кожей обтянута смуглой, словно вылеплена из глины. И лепили-то наспех, оттого и выпуклым вышел лоб, а затылок — плоским, будто бы придавленным.
Подбородок острый.
Нос кривой, свернутый набок. Щеку шрам перечеркивает. И глаз старый Радомил потерял еще на той, проймой войне с Хольмом.
Крепкий.
И чего думает — не понять, а ведь Радомилы уже лет двадцать как на Совете не объявлялись… с чего вдруг такие перемены?
— Но следует помнить, что на одну волшбу другая найдется, а к любому замку — и ключ… — Радомил глядел на Себастьяна и улыбался.