Миг бесконечности. Том 1 - Батракова Наталья Николаевна. Страница 35

— Ладно, не реви… А кто там с тобой?

— Подруги: Лена и Катя. Паша их знает.

— Хорошие у тебя подруги, голосистые. Мертвого разбудят… Пусть побудут снаружи.

За дверью что-то дважды скрипнуло, затем звякнуло, в образовавшемся проеме показалось грязное, сморщенное, давно не бритое лицо. Пахнуло сыростью, чем-то плесневело-затхлым.

— Ладно, иди, буди своего Павла. Неровен час, хибару начнут сносить, а он у тебя, поди, килограммов под сто. Сами не вытянем.

Людмила мышью юркнула в дверь, которая тут же захлопнулась.

— А вдруг этот бомж соврал, и его там нет? — заволновалась Колесникова. — Что тогда?

— Она же узнала бывшего соседа, так что будем ждать, — нетерпеливо взглянула на часы Проскурина. — Я пока на работу позвоню.

Отойдя от подъезда, она набрала мобильный Атрощенко, но тот не ответил. Не отвечал и рабочий. Неужели отлучился? Это не похоже на Александра Петровича. Обычно спокойный и уверенный, он кардинально менялся перед лицом повышенной ответственности, и если сдавал номер, то редакцию просто колошматило. В такие дни отмечалась повышенная возбудимость коллектива, кто-то постоянно с кем-то спорил, с пеной у рта отстаивал свою позицию. Случалось, люди ссорились по-настоящему. И всему виной была нервозность одного человека: он без конца давал указания, проверял, правил, заставлял переписывать, метался между столами.

Честно говоря, журналисты поопытней и постарше старались взять отгул, когда Атрощенко был выпускающим редактором. Пусть молодняк поборется за место под солнцем, а они поберегут нервы, уж как-нибудь договорятся между собой и дадут свои статьи в номер Проскуриной или Росомахина.

А ведь когда-то и Атрощенко, и Камолова, и Росомахин фигурировали в списке кандидатур на должность главного редактора! Атрощенко на тот момент был самым молодым, самым активным и самым амбициозным. Но, слава Богу, кто-то в Москве не зациклился на букве «А» и вовремя понял, что Александру Петровичу рановато быть руководителем. Время показало, что ему, скорее всего, не дано им быть от природы. Взять ту же Жоржсанд: спокойна, уравновешенна, но стоит ей раз рявкнуть — неделю все строем ходят. А здесь… Ни себя организовать, ни рабочий процесс. К слову, Анатолий Францевич сам отказался от должности главного редактора. Мол, терпеть не может как руководить, так и руководителей.

— Веня, что там у нас? — набрала она Потюню. — Атрощенко не отвечает.

— Небось, снова к унитазу побежал, — хмыкнул фотокор. — И я его понимаю: под Сосновскую целую полосу отвели, а ты даже на планерку не явилась. Все от мужа не можешь оторваться? Я специально вчера вечером сюда приезжал, хотел тебе фотки показать. Хорошо хоть Стрельникова была, — обиженно шмыгнул он носом.

— Проблемы, Веня, непредвиденные возникли.

— Помощь нужна? — тут же сменил он тон.

— Спасибо, сама разберусь. Атрощенко успокой, скажи, скоро буду.

— А статью о Сосновской написала?

— Написала, — невесть зачем соврала Катя. — Правда, надо немного доработать. К тебе просьба, пока не забыла: статья о Дудинцеве.

— Это скульптор, что ли?

— Он самый. Отбери его фотографии.

— Еще вчера сделал. С тебя причитается. Хорошо, что хоть объявилась.

— Спасибо, Венечка. До встречи.

Отключив телефон, Катя перевела взгляд на продолжавшую нервничать Ленку. В этот момент в глубине подъезда что-то загрохотало, заскрипело, послышался топот ног по лестнице. Открылась дверь, на сей раз широко, и в проеме показался большой, заспанный, небритый, весь помятый Павел Валентинович Полевой. Глядя на него, только человеку с больной фантазией могло бы прийти в голову, что такой субъект преподает в университете и имеет докторскую степень.

Хоть день был довольно пасмурным, Павел сразу сощурился, прикрыл ладонью глаза от света, а чуть привыкнув, недоуменно уставился на Катю с Ленкой.

— Дайте закурить, — похлопав по карманам мятого пальто, наконец хрипло выдавил он.

— У меня только легкие, — протянула ему зажигалку и пачку сигарет Проскурина. — А где Людмила?

— С дядей Лешей разговаривает, — махнул он рукой.

Минут через пять за спинами послышался голос Полевой, а через секунду из раскрытой двери вышла и она сама с большой дорожной сумкой.

— Спасибо, дядя Леша, — поблагодарила она появившегося следом бомжа.

— Ты, главное, помни, что я тебе сказал… Негде будет потом искать. Дом со дня на день снесут.

— Я поняла… Вот очки, — протянула она мужу блеснувшую оправу.

— Ну, все, Павел, прощай, — мужчина подал было заскорузлую, потрескавшуюся руку, но вдруг застеснялся и спрятал ее в карман.

— Почему прощай? — не понял Полевой. — Мы теперь в Серебрянке живем, заезжайте. Я попробую помочь решить вашу проблему. Сейчас, — стал он шарить у себя по карманам, — на чем бы адрес записать?

— Вот, — Катя достала из сумочки ручку и розовый блок листков.

— Проспект Рокоссовского, дом… квартира. Номер телефона домашний… мобильный… кафедра. Дядя Леша, звоните в любое время суток, — протянул он розовый листик старику.

— Обязательно позвоню… Прощай, сынок, — не глядя сунул тот бумажку в карман. — Доставил радость, приехал в гости. Иди домой. Там тебя ждут.

Павел опустил голову, затем сгреб старика в охапку, крепко прижал к себе, мягко отпустил, подхватил дорожную сумку и, не оглядываясь, зашагал к стоявшей неподалеку машине. Следом заторопились женщины.

Старик проводил их взглядом до угла, поднял голову. Не обнаружив закрывавших небо ветвей, с грустью посмотрел на свежие спилы деревьев, что росли вместе с его детьми, которые после смерти жены и хитрых разменов оставили его без квартиры. Вздохнув, вытянул из кармана яркий листок, смял его в руке, перевел взгляд туда, откуда слышался шум работавших машин, и разжал пальцы.

— Пора переселяться… — пробормотал он…

Высадив Полевых у подъезда, Катя развернулась, выбралась из лабиринта дворов на проспект и помчалась в сторону редакции. Часы на приборной доске показывали ровно двенадцать.

— Странно… Не отвечает, — озадаченно посмотрела на мобильник Колесникова. — И в приемной занято, — пожаловалась она подруге. — Придется звонить водителю… Андрей?… Игорь Николаевич далеко? Мне нужна машина… То есть как «еще не выходил»?… Хорошо… Где я буду? Какой адрес редакции? — перевела она взгляд на подругу. — Ладно, буду там ждать.

— Ну что? — не вытерпела Катя.

— Оказывается, он с девяти утра на Революционной. Мне ничего не сказал.

— А что там? — машинально спросила она и тут же прикусила язык.

Что за структура находится на этой улице, Проскурина хорошо знала. Когда-то и ее туда вызывали, интересовались, как платили за статьи в некой негосударственной газете, где одно время она числилась нештатным корреспондентом.

— Наказание, что ли, какое сверху? — чертыхнулась она, проехав мимо Восточного вокзала: впереди, перед перекрестком с Партизанским, виднелся длинный хвост машин. — Проспект перекрыли! Как по заказу!

Нарушая все правила движения, она включила левый поворот, пересекла две сплошные, вернулась на круг и свернула на Тростенецкую.

— Так даже удобнее, — сделала она вывод, хотя на обычно полупустой в это время улице было немало машин. — А ты не заметила странной связи: у всех после той охоты в Островце возникли проблемы! Кого ни возьми! Тебя, меня, Людку, твоего Игоря… Ладно, не горюй. В первый раз, что ли? Разберутся и отпустят.

— Три года назад после подобного «разберутся и отпустят» у Игоря случился первый микроинфаркт.

— Вот только ты не вздумай реветь! — заметив слезы на задрожавших ресницах Колесниковой, повысила голос Катя. — У меня и без того от Полевых голова гудит. Что тебе еще сказал водитель?

— Сидеть у тебя в редакции и ждать звонка… А если его посадят, что я буду делать одна? — тихо всхлипнула Ленка.

— Типун тебе на язык! Кто его посадит?! Что-то я не слышала, будто твой муж не в ладах с властями. К тому же у банка есть иностранные соучредители. Просто так, голыми руками, ни банк, ни твоего Колесникова за холку не возьмешь. Ну пощиплют, ну надавят, ну заполучат отступные. Мы же не знаем, за что его вызвали? Вдруг одна из кассирш приняла поддельную купюру? — стала она успокаивать подругу.