Отрок. Покоренная сила. - Красницкий Евгений Сергеевич. Страница 19

— Так ты хочешь псов на засады натаскать?

— Да, деда. Раздать каждому из учеников по щенку, пусть сами учатся и псов учат.

— Роська! — Рявкнул дед. — Кто там у девок заводила?

— Машка, то есть Мария Фроловна, она и корзинку из саней…

— Ишь ты: Фроловна… А ну, за волосья ее и сюда!

— Слушаюсь господин… — Роська растерянно умолк. — А как же… за волосья…

— Что непонятно, десятник? — Дед пристукнул деревяшкой в пол.

— Все понятно, Господин сотник, бегу!

— Так. Значит натаскать на обнаружение засад… — Дед одобрительно покивал каким-то своим мыслям.

— И еще от стрел уворачиваться, а то Чифа…

Голос у Мишки, неожиданно для него самого, дрогнул. Дед сочувственно глянул на внука, вздохнул.

— Кхе… Да, справный был пес… Ты себе-то щенка возьмешь?

— Нет, не буду.

— Что ж так?

— Второго Чифа уже не будет, а другого — не надо.

— Кхе… Ну, как знаешь… А кто же учить пацанов станет?

— Прошка. Будет кинологом Младшей стражи.

— Кем? Михайла, да сколько ж можно?

— Прости, деда. Канис — собака, логос — наука. Кинолог — собаковед.

— Собаковед… Придумают же.

Из-за двери раздался топот ног, девичий визг, в горницу влетела Машка и, споткнувшись о порог, брякнулась на четвереньки.

— А-а-а, деда-а-а! Он меня за косу-у-у…

— Молчать!!! Встать! Сопли подобрать! Волосья оправить! Живо!!!

Машка вскочила на ноги, бодро шмыгнула носом и мгновенно привела в порядок прическу. Только что "во фрунт" не встала.

"Да, сэр, хорошо поставленный командный голос и четкая формулировка приказа творят чудеса! В патриархальном обществе. А в демократическом — такое в ответ получил бы…".

— Кто разрешил щенков брать? — Прокурорским тоном поинтересовался дед?

— Им там холодно было, а я…

— Я не спрашивал: тепло или холодно! Я тебя, лахудра, спросил: кто разрешил?

— Никто. Но я же…

— Молчать! Дурищи, щенки еще молоко-то сосать толком не умеют, а вы им что в пасть совали?

— Потрошки куриные…

Дверь снова открылась и в горнице появилась мать. По всему было видно, что пребывает она в настроении самом, что ни на есть, воинственном.

— Анюта, я тебя не звал! — Попытался пресечь конфликт в зародыше дед. Но не тут-то было. Мать гордо откинула голову и совсем не скандальным, но холодным, как лед тоном, заявила:

— Я в своем доме, батюшка, могу и без зова.

— Совсем охренели бабы…

— И поэтому нас можно таскать за волосы и бить лбом об дверь? — Все тем же ледяным тоном осведомилась мать.

— Если приказано, то и об дверь!

— И за что ж такая ласка?

У матери на лице стал медленно проступать румянец. Дед, похоже, тоже начал заводиться.

— А за то, что дура беспросветная, только о баловстве и думает! Если башка ни на что больше не пригодна, то и двери ей открыть не грех. — Дед распалялся все больше. — Это еще не ласка!!! Я так приласкаю, забудет как звали, а не то чтобы не в свое дело нос совать!!! Щенков для дела привезли, а не для игрушек! Чурка осиновая, сосунков потрохами кормить. Я вот тебя саму сейчас сырые потроха жрать заставлю!

Мать выслушала дедову тираду внешне совершенно спокойно, только еще больше раскраснелась. Безошибочно вычленила из всего информационного потока рациональное звено и повернулась к Машке.

— Зачем щенков взяла? Хочешь вместе с Анной нужники помыть?

— Мама-а-а!

— Не реветь!

Мать топнула ногой.

"Блин, что значит: столичное воспитание! Прямо классная дама из института благородных девиц".

Дед, почувствовав в невестке союзника, сразу помягчал и перешел на ворчливый тон.

— Одни игрушки в голове, ну хоть бы чего-нибудь путное…

— Вот и нет! — неожиданно выпалила Машка. — Я из самострела стрелять выучилась!

"Извивы девичьей логики: где щенки и где самострелы… Блин!!! Как это выучилась?!".

Дед словно прочел мишкины мысли:

— Как это выучилась? Кто позволил… Кто учил?

— Кузька. — Тут же заложила двоюродного брата Машка. — Он новые штаны порвал, боялся, что мать ругать будет. Я зашила. А он на следующий день рубаху располосовал, и опять ко мне. Я и говорю: буду тебе все дырки зашивать, сколько не прорвешь, а ты учи стрелять. Я уже от тына в тряпку на четвертой вешке попадаю.

— Да я и тебе и Кузьке… Нет, Анюта, ты слыхала?

— Слыхала. Но мы, батюшка, еще с первым делом не решили.

— С каким таким первым?

Мать всем корпусом развернулась к Мишке и глянула так, что тот оторопел.

"Ох, да у нее не хуже, чем у Нинеи получается — царица разгневанная!".

— Ты! — Мать словно выстрелила этим словом Мишке в лицо. — Ты, когда Немой со мной грубо обошелся, кинулся меня защищать! Сейчас твой Роська, так же обошелся с твоей сестрой. Почему смолчал?

"Ой, мама…".

Мать развернулась к деду и снова, выстрелила словами:

— Оба раза по твоему приказу, Корней Агеич! Ладно там — среди своих, а здесь — на глазах у холопов!

Дед попытался что-то ответить, даже уже открыл рот, но мать, остановив его жестом, повысила голос.

— Ты о чем думаешь, старый? Одна внучка воеводы с драным задом нужники моет, вторую при всех за волосы тягают. Сколько еще холопов придется Бурею отдать, чтобы они разницу между собой и нами усвоили?

— Ты! — Мать развернулась к Роське. — Мария — твоя сестра! Что бы ты сделал, если бы кто-то чужой ее обижал? Так не веди себя, как чужой!

Вид у Роськи был несчастней некуда. Похоже, что Анну-старшую он чуть ли не боготворил, и сейчас был готов умереть, лишь бы не слышать обращенных к нему ТАКИХ слов.

— Ты! — Машка дернулась, как от удара, испугано вытаращилась на мать. — По-твоему внучка воеводы, дочь павшего воина, может позволить себе визжать, как свинья? Молчи! Сцепи зубы и молчи! Глаза обидчику выцарапывай, руками и ногами бей по чему ни попадя, но молча! Ты — не раба, никто к тебе пальцем прикоснуться не смеет!

И думай! Все время думай и помни: ты постоянно на глазах у людей. Дурой выглядеть не имеешь права, потому, что дурой выглядит не давка Машка, а внучка воеводы, и это — укор для всей семьи. Привез Михайла щенков. Холопка любопытный нос сунет, по носу за это и получит. А воеводская внучка, если ей это нужно, просто спросит: что и зачем. И никто воеводской внучке… — Мать снова слегка повысила голос. — И никто воеводской внучке не ответит: "не твое дело", тем более, при холопах. Никогда! Понятно?