Остров сбывшейся мечты - Михалкова Елена Ивановна. Страница 50

Вика гребла, покачиваясь на плоту, и ей казалось, что она приросла к канистрам, на которых сидела по-турецки, подогнув ноги. Но скалы не кончались – однообразные, с выступающей из них желтой породой, казавшейся вкраплением песка, с глубокими темными трещинами. Круглые валуны выступали из моря, и при приближении Викиного плота с одного валуна соскользнуло в воду черное, гибкое существо и бесшумно исчезло в глубине. Девушка больше не смотрела в воду под собой, хотя между камнями пестрело что-то яркое, меняющее цвета по мере приближения ее плота. Вику не интересовали те, кого она могла увидеть в воде. Ей нужно было выбраться на землю. Она очень устала.

Бухточка открылась так неожиданно, что Вика чуть не выронила от удивления весло: только что она плыла мимо скал, с тоской оглядывая их бесконечные зубцы, поднимавшиеся над нею башнями неприступной крепости, и вдруг стена разошлась, открывая вход в бухту. Глубокий узкий проход вел к острову, и издалека она увидела, что он заканчивается песчаным берегом – таким пологим, словно бухта была творением человеческих рук. В тишине, нарушаемой только плеском весла и волн, Вика поплыла внутрь бухты, каждую секунду ожидая, что ее окликнут на незнакомом языке.

Когда берег оказался так близко, что можно было различить мелкие полосатые ракушки, вынесенные на него, Вика со странным чувством беспомощности и обреченности ощутила, что не может сделать больше ни одного движения. Она не могла поднять легкое фанерное весло, не могла опустить его в воду, не могла зачерпнуть воды, чтобы умыть лицо. Девушка облизнула потрескавшиеся губы и собралась позвать на помощь, но голос пропал. Она поняла, что это – конец, что она так и умрет в двух шагах от берега, и люди найдут ее тело, когда придут сюда, но мысль о смерти оставила ее совершенно равнодушной, как будто Вика думала не о себе, а о придуманной героине, судьба которой была ей безразлична. Тогда она разжала пальцы, и весло выпало из руки и закачалось на поверхности воды, которая здесь, в бухте, была не синей, а зеленой. Вика с трудом распрямила затекшие ноги, легла на свой плот и закрыла глаза.

Ее покачивало – слабо, почти незаметно. Вика опустила руки в воду, оказавшуюся прохладной, и ощутила, что ее поднимает и несет над океаном вместе с плотом. Она поглаживала воздух ладонями, чувствуя, как его струи омывают ее измученные пальцы, и темные пятна неслись перед ее глазами, складываясь в образ города – прекрасного города с семью высокими башнями, поднимающимися до облаков. Внизу под Викой проходили люди, и она отчаянно захотела спуститься к ним, пусть даже ей никогда больше не придется испытать чувство полета! Она замахала руками, будто раздвигая воздух, который начал сопротивляться ее усилиям, и с радостью поняла, что и в самом деле опускается – все ниже, ниже и ниже. Пальцы ее захватили мокрый песок, Вика открыла глаза и увидела, что она доплыла.

Вечером она возвратилась к своему плоту, предусмотрительно вытащенному как можно дальше на берег, чтобы не унесли волны, и опустилась на прогретый песок. Она проделала сегодня длинный путь, изучая остров, и обратно добрела еле-еле, падая через каждые десять шагов от слабости. К горлу периодически подкатывала тошнота, и после этих приступов Вика покрывалась холодноватым липким потом, от которого исчезали последние силы. Сейчас, лежа на песке, девушка старалась дышать размеренно, и постепенно тошнота ушла, оставив лишь слабость. «Хорошо, что я успела осмотреть все до того, как обессилела. Иначе пришлось бы совсем трудно».

Остров оказался не намного больше ее собственного – по его очертаниям Вика представляла себе огромное пространство, но ошиблась: остров был вытянутым в длину, и форма его напоминала длинный кинжал.

С той стороны, откуда Вика приплыла, он был скалистым, и на всем берегу она разыскала лишь одну бухту, в которую могла бы заплыть на своем плоту, кроме той, в которую причалила. Противоположная сторона была почти такой же, как и весь Викин остров – пологой, с желто-белым песком, похожим на манную крупу. На острове было мало зелени, а линия деревьев, которую Вика издалека приняла за горы, покрытые лесом, оказалась совсем узкой: весь «лес» Вика прошла за четверть часа, спускаясь по склону, пока не выбралась на другой берег. Те места, где она видела густые заросли и могла опасаться насекомых, Вика благоразумно обходила, но даже эта предосторожность не намного удлинила ее путь.

Она сделала три наблюдения за то время, пока осматривала остров.

Во-первых, он состоял из полос: полоса скал, полоса земли и деревьев, полоса песка. Граница между полосами была такой четкой, словно Вика шла по куску огромного торта, приготовленного из теста разного цвета.

Во-вторых, на острове не было пальм.

С третьим наблюдением дело обстояло сложнее всего, потому что Вика не могла его выговорить даже мысленно. Она ощущала себя так, будто забыла несколько слов, будто их начисто стерли из ее памяти. Но произнести их надо было обязательно – хотя бы молча, – просто для того, чтобы не дать победить себя той силе, которая стирала из ее мыслей три слова, складывающихся в предложение. Последнее предложение, заканчивающее ее историю.

Остров был необитаем.

Сергей провел три часа, дотошно выясняя у Лены Красько все, что та знала о знакомых и коллегах Вики Стрежиной. Он по нескольку раз возвращался к одним и тем же персонажам, поскольку в процессе разговора обнаружилось, что Лена вспоминает информацию «по кускам», упуская события, детали, которые могли бы оказаться важными, и они всплывают в ее памяти лишь спустя какое-то время. Хмурый бородатый муж Лены ходил по комнатам, иногда заглядывая в кухню, где сидели Бабкин и Красько, и видно было, как его раздражает визит постороннего мужика, никак не желавшего отвязаться от его жены.

Девушка очень старалась, и Сергей оценил, с каким тщанием она копалась в своей памяти, как упорно заставляла себя вызывать перед глазами образы людей, которых она давно не видела, оценивать, как они относились к Вике, и вспоминать, почему она сделала тот или иной вывод. К концу третьего часа Лена выглядела измученной, несмотря на то, что они прерывались несколько раз, чтобы попить чаю и попытаться поговорить на отвлеченные темы: Сергей хотел отвлечь собеседницу, чтобы она не концентрировалась на одном и том же. Но, несмотря на его усилия, Лена быстро сбивалась на тему о Викином исчезновении. В конце концов он махнул рукой и решил, что, возможно, так даже лучше: в свободной беседе, не направляемой им, Красько сможет вспомнить что-то пропущенное ранее.

Однако, уходя из квартиры Викиной подруги и унося с собой ворох бумаг с записями, Сергей чувствовал разочарование. Он успокаивал себя мыслью, что, возможно, Макар сможет вычленить из этого нагромождения сплетен и фактов рациональное зерно, которое поможет построить ему логическую цепочку, либо просто подскажет, куда двигаться дальше. Бабкин не раз видел, как работает интуиция напарника, и где-то в глубине души надеялся, что Илюшин сможет, как фокусник, вытащить кролика из шляпы – прочитать записи и сказать, кто преступник, в своей обычной насмешливой манере.

Когда он вернулся в квартиру-офис, Макара не было. Сергей не стал звонить, понимая, что Илюшин занят делом, от которого его нельзя отвлекать. Он надел фартук и встал к плите, чувствуя себя кем-то средним между плохим дворецким и хорошей кухаркой. Поразмыслил, раскрыл шкаф, оглядел полупустые полки и достал пакет с рисом.

Глядя на пузырьки, поднимающиеся над белой крупой, залитой водой, Бабкин думал о том, что все их построения возведены на песке. Они рассматривали одну гипотезу и даже в ней сужали круг поисков до самого узкого. Но существовала масса факторов, которые могли изменить судьбу Вики Стрежиной после того, как она долетела до островов, и тогда их с Макаром догадки становились лишь домыслами. Сергей, бывший опер, привыкший оперировать фактическими данными, не находил ни одного подтверждения тому, что Стрежина и в самом деле находится на острове. И потому он осознавал всю бессмысленность шагов, предпринятых ими за последние две недели.