Источник счастья - Дашкова Полина Викторовна. Страница 103

— Он пробовал разные варианты, остановился на этих, «Витаком плюс», и пил только их, год, наверное, или даже полтора года.

— Покупал в одной аптеке?

— Да. В ближайшей, за углом. Но последние две баночки купил здесь, в Германии. Витамины немецкие. Известная фирма.

— Софья Дмитриевна, тогда это совсем нелогично. Здесь значительно меньше шансов нарваться на подделку. Тем более, если фирма известная. Вы сказали, он купил две упаковки?

— Да. Одну открыл и принимал. Другая осталась нераспечатанной. Здесь должны быть перчатки. А, вот. Отлично, как раз мой размер.

Соня высыпала на чашку электронных весов тонкий серо-жёлтый порошок. Зубов только сейчас заметил, что капсула легко открывается.

— В том-то и дело, что она не сплошная, не запаянная, — пробормотала Соня, как будто прочитав его мысли, и отсыпала часть порошка на стеклянную пластинку.

Несколько минут он стоял у неё за спиной и молча наблюдал, как порошок на стёклышке слегка пенится под каплей какого-то бесцветного вещества, темнеет, потом на другом стёклышке проступают красноватые разводы.

Руки у неё уже не дрожали. Стоило ей надеть перчатки и сесть к столу, она совершенно успокоилась. Ни одного неточного движения. И больше ни одного слова. В лаборатории повисла плотная, как будто предгрозовая тишина. Когда вдруг её прорезала мелодия из «Времён года» Вивальди, Зубов чуть не подпрыгнул от неожиданности. Но Соня не вздрогнула, не повернула головы.

Он быстро вышел в коридор.

— Дед, ты как живёшь? — прозвучал в трубке голос его трёхлетней внучки Даши. — Я тебя сама набрала на папином мобильнике. У тебя там какая погода?

Он говорил минут пять с Дашей, потом ещё минуты три с сыном, а когда вернулся, Соня стояла у окна, прижавшись лбом к стеклу.

— Софья Дмитриевна, удалось что-нибудь понять?

— Да, — ответила она глухо и не двинулась с места.

— Ну, расскажите, я тоже немного волнуюсь. Поделитесь результатами, что вы там обнаружили?

— Да. Сейчас. Простите.

Он подошёл и увидел, что она плачет. Он накинул на неё куртку, они вышли на улицу и сели на скамейку у крыльца.

— Рофексид-6, — произнесла она тусклым голосом и закурила, — экспериментальный препарат, так и не запущенный в производство.

— Вам хватило двадцати минут, чтобы выяснить это?

— Нет. За двадцать минут точно определить нельзя. Я его узнала. Я работала с ним. Он относится к новому поколению сердечных гликозидов. На него возлагали большие надежды, но выяснилось, что при незначительной передозировке рофексид-6 оказывает сильнейшее побочное действие на сердце.

— То есть это яд?

— В каком-то смысле он даже страшнее яда. Он не даёт характерных симптомов отравления. Ни рвоты, ни судорог, ни болей. Но при определённой концентрации в организме он ограничивает кровоснабжение миокарда. Ишемия. Внезапная сердечная смерть. Очень все естественно и натурально, особенно если человеку шестьдесят семь лет.

— То есть получается, кто-то выкрал баночку, поменял содержимое капсул?

— А потом я собственными руками эту баночку папе отдала. «Софи, папа твой, разиня, оставил у нас свои витамины, они, между прочим, жутко дорогие. Я положу к тебе в сумку, не забудь ему вручить». Господи, они дружили почти пятьдесят лет, они вместе плавали на байдарках, ездили отдыхать в Карелию, на Селигер, ночевали в одной палатке, дарили друг другу подарки на дни рожденья. Я знала его с детства, сколько себя помню. Он рыдал на похоронах, он говорил, что потерял лучшего друга. Как такое может быть? Почему?

— Софья Дмитриевна, ошибка возможна? — спросил Зубов.

— Нет. Теперь уже нет. Только как дальше быть, не знаю. В Москве проведут дополнительную экспертизу. В той банке остались ещё капсулы. Есть и закрытая, можно сравнить. Но и так ясно. Количество препарата, дозы, сроки. Всё совпадает. Но язык не поворачивается сказать. Папу убил Бим. Мельник Борис Иванович.

В лазарет к Брусилову приходили десятки людей. Вокруг раненого генерала образовалось нечто вроде штаба или клуба. Офицеры, общественные деятели, представители Американского союза христианской молодёжи, дипломаты, священники. Приносили пожертвования, Брусилов через офицеров отправлял деньги на юг, генералу Алексееву. Там формировались войска Белого сопротивления.

Ездить по железным дорогам с большими суммами было рискованно. Далеко не каждый мог взять на себя ответственность. Но находилось такое множество желающих, что довольно скоро генерал отказался от этой затеи. Расписки ничего не значили. Проверить, доходят ли отправленные суммы до адресата, было невозможно.

В том же лазарете лежала Мария Саввишна Морозова. Она успела развить бурную деятельность среди московских дам. В её палате происходили конспиративные заседания, на которых строились планы борьбы. Ещё совсем недавно её семья жертвовала большевистской партии огромные суммы денег. Теперь Мария Саввишна собиралась сокрушить красную чуму и устраивала дамские митинги. В результате начались обыски в лазарете. Кто-то из санитаров донёс, что в палате Морозовой спрятан оружейный склад.

— Она сумасшедшая, — сказал Роман Брянцев полковнику Данилову, — хорошо, что старик догадался уничтожить офицерские расписки. Готовый перечень для арестов. Конечно, там не больше одного честного на десять жуликов, но большевики именно его, честного, вычислят и найдут.

Брянцев и Данилов встретились возле койки генерала и успели уйти за несколько минут до начала обыска.

— Павел, ты так и собираешься щеголять в своей полковничьей форме? — спросил Брянцев.

— Все равно переодеться не во что. В мою квартиру в Сивцевом попал тяжёлый снаряд.

— Стало быть, живёшь у Миши. Ты бы хоть погоны содрал, что ли, как другие. Забыл? Или из принципа?

— Не знаю. Не могу себя самого разжаловать.

— Ты не можешь, так они разжалуют. Пойдём-ка дворами, тут полно патрулей. Значит, ты теперь отец. Счастлив? Впрочем, глупый вопрос. Разумеется, счастлив. А скажи, Федя Агапкин по-прежнему с вами живёт?

— Да. Почему ты спросил?

— Так просто. Ого, смотри! Стой, не наступи!

Они шли через Миуссы проходным двором. Прямо перед ними с писком промчалось несколько огромных серых крыс.

— Как будто с корабля бегут, — сказал полковник.

— Павел, перестань, пожалуйста, — Брянцев поморщился и махнул рукой, — меня уже тошнит от этих апокалипсических разговоров. У тебя сын родился, а ты хоронишь страну, в которой ему жить. Кого мы все испугались? Кучки бандитов? Да они разбегутся скоро, с писком, как эти крысы! Ты читал их декреты? Это же бред! Из них правительство, как из меня балерина.

Полковник молчал. Брянцев завёлся, говорил горячо, умно, вспоминал Разина и Пугачева, Великую французскую революцию. Когда подошли к дому на Второй Тверской, вдруг спохватился:

— Что ж это я, болван, с пустыми руками! Хотя бы цветов букет для Тани, такое событие, первенец.

— Рома, перестань, — сказал полковник и открыл дверь. — Заходи, тебе и без цветов будут рады.

Прежде чем отдать пальто горничной, Брянцев долго шарил по карманам, наконец извлёк коробку папирос «Крем».

— Вот хорошо, не распечатал. Подарок не ахти, но по нынешним временам сойдёт. Не для Танечки, конечно. Для тебя и для Миши. А для неё уж в следующий раз.

— Рома, ты ли это! — послышался из гостиной голос профессора.

— Я, Миша, кто же ещё? Ну, дай посмотрю на тебя. Хорош, нечего сказать, вспомнил свой генеральский чин. Что за чёрт понёс тебя, старого дурака, на баррикады? Танечка, ты как его отпустила? А ты, Федька, куда глядел?

Брянцев расцеловался со всеми, отправился в Танину комнату смотреть новорождённого, восклицал, восхищался, громко продекламировал куплет, ходивший по Москве: