Источник счастья - Дашкова Полина Викторовна. Страница 73

— Хотите сесть у окошка? — спросил Зубов.

— Да, спасибо.

Соня села, вытянула ноги.

Теперь можно отдохнуть. В ближайшие три часа она точно ничего не потеряет и нигде не заблудится. Наверное, Зубов прав. В дороге лучше о делах не говорить и не думать.

Он уселся рядом, пристегнул ремень, достал глянцевый аэрофлотовский журнал, принялся листать.

У Сони в портфеле защебетал телефон. Она долго искала его, наконец нашла.

Это было послание не от шоколадного Пети. От Нолика.

— Пожалуйста, не забудьте пристегнуться и отключить телефон, — сказала стюардесса.

— Да, конечно.

Телефон пискнул и выключился.

То, что случилось в аэропорту, когда Нолик обнял её, и это отчаянное тройное «Софи» с пятью восклицательными знаками не были для неё сюрпризом. Она понимала, многие годы Нолик её любит, потихоньку страдает и ждёт, ждёт. Но она слишком хорошо его знала. Влюбиться в Нолика было совсем уж странно, даже неприлично, всё равно что в близкого родственника.

Каждый раз, когда у Сони начинался роман, он переставал пить, стригся, брился, худел, однажды даже поставил себе фарфоровую коронку на почерневший клык. Во время самой серьёзной Сониной истории, когда она чуть не выскочила замуж за милого Петю, Нолик взял и женился, как сам потом сказал, на первой встречной. Жена его оказалась смиренным, тихим, терпеливым существом, готовым преданно обслуживать Нолика. Она не собиралась от него сбегать. Он сам с ней развёлся, как только узнал, что у Сони всё разладилось, что милый Петя женился на шоколаде.

Все Сонины романы развивались медленно, неопределённо, и каждый раз у Нолика оставалась надежда.

— У тебя такой отвратительный характер, ты такая пофигистка и разгильдяйка, что вытерпеть тебя всё равно, кроме меня, никто не сможет, — говорил Нолик.

Он был прав. Ни с кем у неё ничего не получалось. Сначала ей было тяжело подпустить к себе кого-то ближе расстояния вытянутой руки, она мучилась, сомневалась: а стоит ли? А зачем? Потом становилось скучно. Отношения превращались в рутину. Конечно, ей хотелось выйти замуж, родить ребёнка, но выбор был невелик. Мальчики её поколения, одноклассники, сокурсники, коллеги, не были мужчинами в том смысле, что умели только снисходить, дарить себя, ничего не давая взамен.

Рано или поздно возникал такой подлый подтекст: вас много, я один, так что ты, учёная киска, не особенно выпендривайся. Не ты, так другая. Меня же с руками оторвут, вон, сколько женщин кругом, красивее тебя, моложе.

Возможно, Соне просто не везло, или слишком высокие у неё были требования, или правда в её поколении родилось девочек раз в десять больше, чем мальчиков.

Бабло, тачка, тусня, блин, короче, мат, кокаин, спа, горные лыжи, тренажёры, ботинки из крокодила. Эта категория тридцатилетних менеджеров, для кого-то симпатичная, желанная, для Сони просто не имела пола. Они её иногда замечали, бывало, что волочились, но что толку?

Другая категория — так называемые интеллигентные мальчики. Рубашка в клеточку, порезы от бритья, постмодернистская литература, депрессии, амбиции, пафосные обиды из-за пустяка и вязкие выяснения отношений («Ты сказала… я сказал… не считай меня идиотом…»). Мамины котлетки, хронический гайморит и язва желудка с подробным описанием симптомов, подсчёт копеек за исходящие звонки, мимоза на Восьмое марта. Эти годились лишь для усыновления.

Милый Петя вначале казался ей другим, особенным. На самом деле он просто гибрид менеджера и маменькиного сынка. Но теперь какая разница?

Нолик не казался, а был другим. Как Соня болела биологией, так он военной историей. Но для неё это была профессия, а для него — странное, бесплатное хобби. В Щукинское театральное училище, на актёрский, он поступил когда-то просто так, из куража, на спор, закончил со скрипом, теперь занимался всякой ерундой, за копейки, а мог бы стать историком, защититься, преподавать. Тоже копейки, но всё-таки достойное, а главное, любимое дело.

Принесли напитки. Зубов поднял свой стакан с соком, опять улыбнулся Соне:

— Ваше здоровье!

Соня машинально улыбнулась в ответ и выпила свою воду. Самолёт развернулся на взлётной полосе и стал набирать скорость.

— Нолик, Нолик, — пробормотала Соня, — нет, это невозможно.

— Что, простите? — удивлённо спросил Зубов.

— Ничего.

Соня покраснела. Она не заметила, что говорит вслух, вытащила книгу, раскрыла на заложенной странице.

Между спинками передних кресел возникла детская рожица, измазанная шоколадом. Девочка лет пяти показала Соне коричневый язык, хихикнула и спряталась.

— Катя, прекрати ёрзать, — произнёс строгий голос, — сиди смирно, смотри в окошко.

Но девочка опять смотрела на Соню.

— Я умею делать язык трубочкой. Вот!

— Класс! — сказала Соня. — Я так не могу.

— А ты попробуй. Хочешь научу? Если, конечно, у тебя язык подходящий. Ну-ка, покажи!

— Катя, оставь тётю в покое! — Из-за передней спинки выглянула пожилая дама и посмотрела на Соню. — Извините, пожалуйста.

— Что вы, все нормально, — улыбнулась Соня.

— А ты какую книжку читаешь? — спросила девочка.

— Катя! — грозно крикнула дама, и ребёнок тут же спрятался.

Самолёт мягко оторвался от земли. Соня захлопнула книгу, стала смотреть в иллюминатор, как уходит вниз Москва, в снегу, в ночных огнях. Где-то там, между ровными цепочками фонарей, едет по трассе её старый голубой «Фольксваген», за рулём мама, рядом Нолик. Тёмные пятна подмосковных полей, лесов, там, на Долгопрудненском кладбище, свежая папина могила. А сам он где?

Могила — очевидность. Холм, колышек с жестяной табличкой, через год, когда осядет земля, можно поставить памятник, мраморную доску.

Огни исчезли. Самолёт вошёл в плотные облака, у Сони заложило уши. Она закрыла глаза, ей хотелось увидеть папино лицо, услышать его голос, так же отчётливо, как в первые дни после похорон. Но не было ничего, тусклый свет сочился сквозь веки, тугой комок тоски давил горло.