Шпионский роман - Акунин Борис. Страница 15

Глава пятая

Файв о’клок у наркома

В ярком цвете неба, в особой прозрачности воздуха ощущалась свежая, набирающая силу весна. Солнечный свет лился сквозь высокие окна. Сидевшие за длинным столом нет-нет, да и поглядывали на эти золотые прямоугольники, где меж раздвинутых гардин виднелись крыши и над ними увенчанный звездой шпиль Спасской башни. Каждый, посмотревший в сторону окон, непременно щурился, и от этого в лице на миг появлялось что-то неуловимо детское, никак не сочетавшееся с общим обликом и атмосферой кабинета.

Комната была скучная: массивная официальная мебель, тускло поблескивающий паркет, на стене географические карты, завешенные белыми шторками. Цветных пятен всего два – огромная картина «Вождь и Нарком на открытии второй очереди Уч-Кандалыкской ГРЭС» да бело-золотой чернильный прибор «Обсуждение проекта Советской конституции», подарок на сорокалетие хозяину от сотрудников центрального аппарата.

Десятиметровый стол, за которым обычно проходили совещания руководства, выглядел непривычно. Посередине две вазы (одна с фруктами, другая с печеньем), серебряный самовар, стаканы с дымящимся чаем.

Кроме самого Наркома и наркома госбезопасности, в чаепитии участвовали еще четверо – трое в военной форме, один в штатском.

Собственно, чай пил один Нарком, лысоватый крепыш в пенсне, за стеклышками которого поблескивали живые, насмешливые глаза. Остальные к угощению не притрагивались – сосредоточенно слушали бритого военного с двумя ромбами в петлицах.

Вот он закончил говорить, сел.

– Хорошо, товарищ Немец, – одобрил хозяин, в чьей речи ощущался легкий грузинский акцент. – Как всегда, коротко, ясно и убедительно. Теперь послушаем аргументацию товарища Японца.

Все, кроме человека, которого Нарком назвал «Немцем», повернулись к коренастому брюнету с одним ромбом, сидевшему напротив. Тот поднялся, привычным жестом оправил ремень, прочистил горло. «Немец» же (это был старший майор Октябрьский) нагнул крутолобую голову и принялся рисовать в блокноте штыки и шпаги. Перчатка на правой руке ему мешала, из-за нее колюще-режущие предметы выходили кривоватыми.

Традицию чаепитий Нарком завел относительно недавно, к ней еще не успели привыкнуть, оттого и стеснялись. В отличие от табельных совещаний, где присутствовали, согласно должности, заместители обоих народных комиссаров, а также начальники управлений, отделов и направлений, на чай к Самому приглашали без учета званий, по интересу. Приветствовался свободный обмен мнениями, даже споры и возражения начальству. Для того и подавался чай, чтобы подчеркнуть неофициальность этих бесед, которые Нарком шутливо окрестил «файв о’клоками». В такой обстановке он вообще шутил чаще обычного и держался запросто. Говорил мало, больше слушал.

Нарком госбезопасности, тот обычно рта и вовсе не раскрывал, подчеркивая этим что в присутствии Самого его номер второй. Мнение Октябрьского о наркоме госбезопасности было такое: человек умный, но очень уж осторожный. Как говорится, дров не наломает, но и пороха не изобретет.

Форточка качнулась под дуновением ветерка, по полированной поверхности стола пробежал солнечный зайчик – полыхнула мельхиоровая ложечка, в вазе мягко залучился янтарный виноград.

Фрукты были отборные. В конце апреля винограда, персиков, абрикосов нет даже в распределителе для высшего комсостава, а тут пожалуйста.

Старший лейтенант Коган не выдержал – деликатно отщипнул виноградину, потом вторую. Потянулся и за персиком, но убрал руку. Был Коган подтянут, плечист, рыжеволос. Сегодня его звали «Англичанин».

Каждому из четверых приглашенных на «встречу по интересу» Нарком дал прозвище: «Немец», «Японец», «Англичанин», «Американец». Интерес же нынче был нешуточный – определить, какое из направлений разведывательно-контрразведывательной работы следует считать приоритетным. От этого зависело распределение сил, ресурсов, кадров – короче говоря, всё.

Каждый по очереди излагал свою точку зрения, народные комиссары слушали.

Октябрьский выступил первым. Сказал, что на сегодняшний день главную угрозу для СССР несомненно представляет фашистская Германия; что нападение в июне или даже в конце мая весьма вероятно. В подробности проводимых спецгруппой мероприятий не вдавался, в столь широком кругу это было ни к чему. Лишь зачитал последние агентурные данные, перечислил основные аргументы. Старший майор был уверен, что позиция у него крепкая, куда сильней, чем у остальных.

Вторым выступал «Японец», начальник японского направления майор Лежава.

– …Наши дипломаты недооценивают ихнего самурайского коварства, товарищи, – говорил он. – Переговоры переговорами, но даже если мы подпишем с ними договор о нейтралитете, что для самурайской клики дипломатический документ? Когда это японцев договоры останавливали? Может, когда они в 1904 году без объявления войны на Порт-Артур напали? Или на Хасане в 38-ом? На Халхин-Голе в 39-ом? Я так считаю, товарищи, что сейчас наступает решающий момент. В эти самые дни в Токио определяется, куда качнет Японию: на Север против СССР или на Юг, против американцев. А что самураи полезут в большую драку, сомнений не вызывает. Ихняя военщина нарастила такую мощь, так разогналась, что не сможет остановиться, даже если захочет…

Дальше Лежава коротко обрисовал борьбу, которую ведут две партии внутри японской верхушки – армейская и морская. Генералы выступают за войну на суше, против Советского Союза. Адмиралы – за войну на море, против США. И те, и другие оказывают давление на императора Хирохито. По мнению майора, все силы и средства следовало бросить на то, чтобы помочь морской партии – вот ключ к победе в предстоящей войне с Германией. А что войны с немцами не избежать, чуть раньше или чуть позже, это и без форсированных разведмероприятий спецгруппы «Затея» понятно.

Октябрьский на выступавшего ни разу так и не взглянул, но клинки в блокноте делались всё хищнее – с зазубринами, со стекающими каплями крови. Появились там и самурайские мечи, единственное свидетельство, что старший майор все-таки слушает коллегу. А не смотрел он на Лежаву, потому что имел к нему счет, до сих пор не предъявленный и не оплаченный.

«Японец» заметно волновался. От этого грузинский акцент, и без того более очевидный, чем у Наркома, сегодня особенно чувствовался – имя японского императора, например, прозвучало, как клекот орла: Кхырокхыто.

Дела у Лежавы были так себе. Еще недавно его направление считалось ведущим, особенно после подписания Советско-германского пакта, когда немецкая разведка якобы свернула работу против СССР и передала свою агентуру японцам. Но после блицкрига немецкая угроза снова вышла на первый план. Лежаве урезали финансирование, он стал реже бывать у Самого. Оттого сейчас и нервничал.

Три года назад, в разгар беспощадной чистки, японская опасность (плюс кое-какие личные качества) спасла ему жизнь, он остался последним из могикан, разведчиков доежовской эпохи. Октябрьский помнил время, когда Лежава был единственным грузином в начсоставе НКВД. Тогда на Лубянке преобладали евреи, латыши, поляки – представители наций, активней всего участвовавших в революции. Но времена переменились, теперь в центральном аппарате стало много кавказцев: сам Нарком, народный комиссар госбезопасности (фамилия у того русская, но родился он в Грузии, и мать грузинка), многие ключевые работники. Только вряд ли это обстоятельство могло выручить Лежаву. Нарком национальному происхождению значения не придавал, а что привел с собой много грузинов и армян, так это не из местнического патриотизма – просто взял лучшие кадры с предыдущего места службы, из Закавказья.

– Хорошо, товарищ Японец, – оборвал выступающего Нарком. – Дальше ясно. Теперь послушаем товарища Американца.

Тут Октябрьский поднял голову, стал слушать внимательно. «Американца» (он, один из всех, был в костюме и галстуке) старший майор видел впервые. Знал только, что это Епанчин из «Службы связи» – Коминтерновского отдела, ведающего нелегальной работой за рубежом. Судя по фамилии и манере говорить – из бывших. Не из белогвардейцев, конечно, – слишком для этого молод, а из второго поколения, кого увезли в эмиграцию ребенком. Из таких получался отличный материал для агентурной работы. В свое время, служа за границей, Октябрьский активно привлекал подобных ребят, и с очень неплохими результатами.