Белый Волк - Мазин Александр Владимирович. Страница 49

Эйвинд был в сознании. Пытался улыбнуться. Получалось плохо.

— Где болит? — спросил я.

— Нигде. Ничего не чувствую. Ни рук, ни ног.

— Небось всю спину отшиб, — проворчал я как можно бодрее. — Синячище будет — о-го-го! Давай-ка я тебя выну…

Вынуть не получилось. Эйвинд капитально застрял между валунами, а дергать его я не рискнул. Очень похоже, что тут — проблемы с позвоночником. Бывает, конечно, что от шока парализует, но этот парень — не той породы. А если позвоночник — надо быть предельно аккуратным. Да, он хотел меня прикончить. Но — по-своему честно. И воспользоваться его нынешним положением… Нет уж! Мне убитый шилом Сторкад до сих пор снится.

Нет, в одиночку мне его аккуратно не вынуть. Надо двигать за помощью.

Я поглядел на ту сторону озера. Над длинным домом старины Полбочки вился дымок. У него и лошадки есть, и сани.

Подошла Гудрун. Прихрамывая и придерживая правую руку левой.

— Что с тобой, Эйвинд?

— Ушибся немного, — произнес он почти весело.

— А я вот, кажется, руку сломала… — пожаловалась девушка.

— А не надо было тебе за нами ехать.

— Тебя не спросила! — привычно огрызнулась Гудрун.

— Вот что, голубки, — сказал я. — Вы тут поворкуйте, а я сбегаю на тот берег — к Хегину. За подмогой и лошадкой.

— Обойдусь я без лошадки! — недовольно буркнула Гудрун. — Дойду уж как-нибудь.

— Ты — да. А он?

Тут эта эгоистичная дурочка сообразила, что с новым женихом, действительно, неладно.

— Эйвинд! Что с тобой?

— Да вот… Никак встать не могу, — проговорил он уже не так весело.

— Так давай мы тебе…

— Не трогать! — рявкнул я. — Вот, сядь сюда, — я скинул рукавицы и положил на камень. — И голову его аккуратненько на колени возьми. Вот так. А руку свою — сюда, — я сделал из шарфа петлю, накинул ей на шею. Сидите и ждите меня! Я скоро!

Вернулись мы минут через сорок. Быстрее не получилось. Пока я всех сгоношил, пока лошадь запрягли, пока дотопали…

Гудрун (молодец) сидела в той же позе и что-то напевала. Эйвинд лежал, смежив веки. До чего ж все-таки он красив, королевич!

Зла на него по-прежнему не было. Сам удивлялся. Хотя, не грохнись он на камни, я б его непременно вызвал… Если бы сам не грохнулся.

Мы подъехали, и Эйвинд открыл глаза.

— Ну как, боль не появилась?

— Болит малость, — произнес он тихо. По интонации я догадался: болит вовсе не «малость». — А рук по-прежнему не чувствую.

Похоже, все-таки позвоночник…

— Ну, братва, взялись аккуратненько… Очень аккуратненько…

В восемь рук (кроме Скиди Хегин прихватил еще двух работников) мы очень осторожно вынули королевича из щели и положили на сани, где я загодя расстелил медвежью шкуру. Эйвинд висел на руках как ватный.

— Куда? — спросил Хегин. — Ко мне или к тебе?

— К Рунгерд.

Если кто и сможет оказать парню медицинскую помощь, то это она. Хотя если с ним случилось то, что я думаю, то здесь нужен нейрохирург, а не знахарка-ворожея.

Глава тридцать вторая,

— Он сказал: твоя удача сильнее, чем его, — вид у Рунгерд был усталый и невеселый. — Объясни мне, Ульф, почему лучшие из вас, мужчин, только и делают, что ищут, где рискнуть головой?

— Это была не моя идея, — напомнил я. — Можешь спросить у своей дочери.

— У моей дочери в голове — тряпки да побрякушки, — вздохнула Рунгерд. — Со временем она поумнеет. Наверное. Но Эйвинду это уже не поможет.

— А он умрет?

— Не знаю. Может, и нет. Его ноги чувствуют боль. Это значит, что хребет не сломан. Зато у него сломаны ребра. Я наложила повязку и дала ему питье, чтобы он уснул. Попросила богов быть к нему снисходительнее. Не знаю, что будет. Ты знаешь, что его трэль убежал в Роскилле?

— Зачем? — Я удивился. На мой взгляд, в такой ситуации слуга должен ни на шаг не отходить от хозяина.

— Расскажет хирдманам Эйвинда, что произошло. А может, просто удрал. Если Эйвинд умрет, раб ляжет в костер вместе с ним. Он знает об этом.

Так и было бы. Я уже достаточно хорошо знал обычаи скандинавов, чтобы не усомниться в словах Рунгерд. В костер ляжет не один раб. Сыну конунга в посмертии «понадобится» целый штат сопровождающих: слуги, наложница, конь…

— Тогда он точно смылся, — заметил я.

— Я так не думаю.

— Почему?

Я попытался сообразить, что может подвигнуть раба на этакую самоотверженность.

Допустим, соратники Эйвинда сочтут раба достаточно полезным, чтобы сохранить ему жизнь. И отправят на костер кого-нибудь еще…

Все-таки я еще довольно слабо разбираюсь в психологии аборигенов средневековой Дании.

Выяснилось, что сгореть в одном костре с господином — это не трагедия, а бонус. Ну как же! Хозяин-то отправится наверх, в Валхаллу. И его спутники по кремации — вместе с ним. Само собой, быть им там рабами, а не хозяевами посмертной жизни, но кто-то из классиков античности очень точно заметил, что лучше быть последним рабом на земле, чем королем в подземном мире Хель. [46] А тут даже и не на земле, а в Асгарде…

— И что делать нам, если сюда заявятся сопалубники Эйвинда? — поинтересовался я.

— Тогда, боюсь, моя дочь очень огорчится, потому что свадебный дар придется вернуть.

— А велик ли дар?

— Хватит, чтобы построить драккар на тридцать шесть румов! — Свартхёвди решил присоединиться к нашему разговору. — Его трэль удрал очень кстати. Как ты, мать, посмотришь на то, чтобы выставить красавчика на мороз: всё равно он не жилец. — Медвежонок ухмыльнулся. — Облегчим его страдания!

— Нет! — отрезала Рунгерд.

— Почему — нет? Кто сможет догадаться: то ли он сначала замерз, потом помер, то ли сначала помер, а потом замерз. А возвращать мы ничего не будем. Еще не хватало! Я уже послал Гнупа в Роскилле, к Ульфхаму Треске. Так что, мать, скоро у нас тут будут гости!

— Ты должен был сначала сказать мне, сын, а уж потом действовать! — сердито бросила Рунгерд. — Я здесь хозяйка!

— Выходит, матушка, я не могу пригласить сюда моих друзей? — вкрадчиво поинтересовался Свартхёвди.

— Конечно, можешь! Но наш фюльк — не место для битвы!

— Какая битва, матушка? Ты что? — Медвежонок обнял мать и потерся бородой о ее щеку. — Да мы с Ульфом вдвоем разгоним дюжину вестфолдингов! Так что дай-ка свое снотворное зелье моей сестрице, а как она заснет, мы с Черноголовым вынесем Харальдсона на свежий воздух.

— Нет! — Рунгерд сердито отпихнула сына. — Я запрещаю!

— Как скажешь! — Медвежонок подмигнул мне, и Рунгерд это заметила.

— Я запрещаю! Слышите, вы оба! Ну-ка поклянитесь, что не причините ему вреда! Он — гость в нашем доме! Хочешь, чтобы боги от нас отвернулись?

Свартхёвди пожал плечами. И поклялся. Я, естественно, тоже. Не так я воспитан, чтобы выносить на мороз беспомощного человека. Даже если это мой враг.

На том диспут закончился, а мы отправились спать. К моему большому огорчению — порознь. Вернее, мы с Рунгерд — порознь. Медвежонок прихватил с собой девку из материных служанок и попользовался ею весьма активно. К счастью, недолго. Минут через десять они угомонились, и в доме стало относительно тихо. Достаточно тихо, чтобы я услышал всхлипывания Гудрун из клети, где лежал Эйвинд.

Спать в таких условиях я не мог, поэтому натянул штаны и отправился к бдящей над раненым девушке.

— Как боги допустили такое! — причитала Гудрун, прижимаясь ко мне. — Вот я смотрю на него: он такой красивый, такой сильный. Кажется, сейчас проснется, встанет и будет как прежде. Но ведь не встанет, да? Матушка сказала: если он не умрет, то всё равно останется калекой. Я не хочу быть женой калеки! Твоя удача оказалась сильней, чем у него. Ну так пусть бы он умер! Но зачем же его калечить?