Рыжее братство. Трилогия (СИ) - Фирсанова Юлия Алексеевна. Страница 7

Послеобеденный променад по селу Большие Кочки мы с Фалем начали с улицы, на которой стоял дом Торина, она же по совместительству являлась чемто вроде здешнего Бродвея, во всяком случае, отходившие от «центрального проспекта» улочки поменьше были уже и менее многолюдны. Но в целом, как удалось выяснить минут за пятнадцать прогулки, дома в селе выглядели вполне приличными, заборы ровными, видневшиеся изза них палисадники и огороды ухоженными, даже живность здешняя казалась отъевшейся и безмятежной. Гулять было приятно, народ хоть и пялился на меня, однако с глупыми вопросами не приставал и общества своего приезжей магеве не навязывал. Однако вся эта сугубо мирная обстановка вполне обыденной деревенской жизни: бабы, идущие по воду, подправляющие забор мужики, судачащие кумушки у околицы, играющие босоногие ребятишки – казалась подозрительно сытой и довольной.

Прямотаки идеальное село для демонстрации туристам, в отличие от убожества наших деревушек, где мне бывать и жить доводилось, а вот любоваться чемто, кроме живописных окрестностей, – нет. Кстати, до этих самых окрестностей сначала следовало добраться по деревенским улицам через вековые, глубокие, как болота, лужи жидкой грязищи, почемуто не пересыхающие даже в самую жаркую пору, и через бомбы навоза, щедро оброненные козами да коровами. Типичным же деревенским нарядом сельчан были бесформенные кофты с замусоленными юбками у баб, безвкуснояркие платья у девиц и вытертые треники, провисшие на коленях, у мужиков. Тут народ, опятьтаки, наряжался с куда большим вкусом, в одежды пусть и менее ярких цветов, но гораздо более опрятные.

Наконец в моей душе назрел закономерный вопрос касательно вопиющего несоответствия «отсталой» деревни и наших бывших передовых колхозов.

– Какие все тут спокойные да довольные, неужто так привольно живется, давно ни податей, ни налогов не дерут, на барщину не гоняют? – вслух задумалась я, припоминая отрывочные сведения о бессовестной эксплуатации трудящихся в дремучую эпоху Средневековья.

– А кому дратьто? – лениво болтая ногами, отозвался Фаль, интуитивно уяснив общую суть моего высказывания. – Село, почитай, у самой границы Лиомастрии, эльфийского княжества, или в нем самом, это как поглядеть. Земли до сих пор спорные, от пролитой крови за полтысячелетия не отмоешься. Людей сюда тем и заманивали, что свободу от податей давали на сто лет, только бы селились, а потом обещали лишку не брать. Поначалу переселенцы и нос в лес боялись сунуть, потом осмелели, но далеко попрежнему не заходят, чтоб со стрелой в глазу на какойнибудь поляне не остаться навсегда.

– Похвальная осведомленность, приятель, – удивилась я, остановившись у изгороди, густо оплетенной крупными желтыми вьюнками. – Откуда бы у лесного создания столь глубокие знания политической ситуации в ее историческом аспекте?

– Я летаю везде, слышал, что люди болтают, нет, не местные, а те, что в трактире останавливаются, – раскрыл карты сильф, – да и видел, как оно было…

– Сколько ж тебе лет, дружок? – как бы между делом полюбопытствовала я, нюхая золотистые шарики соцветий.

– Еще молод, – почемуто смутился Фаль, – если повашему счету мерить, едва за шестую сотню лет перевалило.

– Совсем мальчик, – пошутила я, мотылек же принял мои слова за чистую монету и нехотя согласился, недовольно подмахнув крыльями:

– Ну, да…

– Не переживай, – вспомнив собственные детсадовские обиды, указательным пальцем очень аккуратно коснулась кончика тонкого и удивительно теплого крылышка навязавшегося мне в напарники сильфа, – этот недостаток единственный, про который можно сказать наверняка: с возрастом пройдет.

– И верно. – Фаль приободрился и совершил в зарослях цветов несколько настолько сумасшедших пируэтов, что наши асылетчики непременно заскрежетали бы зубами от черной зависти.

Насладившись медовым запахом соцветий, чемто смутно похожих внешне на золотой шар, я продолжила свою неспешную прогулку. На душе было легко и спокойно, удивительно легко для той необычной ситуации, в которой меня угораздило очутиться. А может быть, именно потому я и не парилась слишком усердно. Когда попадаешь в какуюто знакомую хотя бы теоретически ситуацию, мозги и нервы тут же начинают наперегонки накручивать друг друга, стремясь довести владельца до нервного срыва, и предлагают сценарии дальнейшего развития событий один хуже другого. Это я уже не по детсадовским, а по школьным годам помню распрекрасно, изза каждого урока, бывало, переживала, пока наконец не научилась давать достойный отпор собственным страхам одной простенькой фразочкой: «А, ну и пусть! Это еще не катастрофа!» А перемещение из мира в мир совершенно выбило почву изпод ног даже у тех ужасов подсознания, какие еще ютились в моей черепушке. Знакомых страхов типа нерешенной задачки или измывающейся над невинным ребенком училки в голове не было, а стихийных бедствий, несчастных случаев, маньяков и тому подобных форсмажорных обстоятельств я сроду не боялась, скорее наоборот, было жутко интересно: а какое оно все это? Да еще и ощущение абсолютной правильности бытия – пардон за возвышенное выражение – как нахлынуло на меня во время «свинских» разборок с разругавшимися селянками, так и не думало исчезать.

Увлекшись идеей получить первый летний натуральный загар вместо суррогатного из солярия и попутно, слегка (нечего сильно голову грузить) проанализировав свое настроение, я не сразу услышала довольно визгливый, нарастающий с каждой секундой заунывный крикпричитание. То ли выли баньши (так, помоему, гдето в Ирландии призраков, предсказывающих смерть, прозывают), то ли вполне реальная кладбищенская плакальщица, отрабатывающая свои гроши на деревне.

Прямо на меня изза поворота надвигалась бьющаяся в истерике крупногабаритная бабенка отнюдь не в траурном одеянии: широченной юбке, расшитой алыми маками по подолу, и яркокрасном блузоне, обтягивающем прямотаки богатырские прелести. «Хорошо, что я не бык! – мелькнула вполне отчетливая мысль. – С такой тореро драться – упаришься».

Баба между тем осознала, что ее заметили, и завыла пуще прежнего, привлекая к себе внимание всех сельчан, любопытствующих насчет моих магевских делишек:

– Магева, благодетельница, не дай пропасть. Сгинуть зореньке моей распрекрасной, красавице ненаглядной! Прогони ее хворь злополучную! Ууу!..

Кажется, у женщины в семье неприятности, а я ведь не доктор, никакого медицинского образования и в помине нет, всегото знаний – какую таблетку когда в рот сунуть следует. Да еще неизвестно, чем тут люди болеют. Одна надежда на руны, а отказаться от «вызова на дом» нельзя, какая же я после этого магева буду, если тетку пошлю на три веселых буквы при всем честном народе.

– Пойдем, поглядим на болящую, – решительно объявила клиентке свое решение. – А пока объясни толком, кто и чем болен, как давно, приметы какие особые у болезни?

Крестьянка моментально уняла истерику и уже почти деловито заговорила, шустро устремившись в сторону соседней улочки, к своему дому, пока магеву не отбил ктонибудь из соседей, с жадным и опасливым интересом поглядывающих изза заборов.

– Милана моя занедужила, уж почитай три луны дневного молока нет! Мы ее и похлебой теплой поили, и Катрикутравницу звали, и на луга самые сочные отдельно от стада деревенского выводили, а все без толку…

– Стоп! – Я потрясла головой и воздела руку. – Так ты о корове говоришь?

– О ней, родимой, – уже завлекая меня через калитку во двор перед весьма опрятным просторным домом с симпатичными белыми наличниками, поддакнула женщина. Шуганув бродящих по двору и лезущих под самые ноги пестрых кур и гусей, бросила недоуменный взгляд на непонятливую волшебницу. – О ком же еще?!

«Так, приехали, – растерянно подумала я, – если человеческий доктор из меня хреновый, ветеринар и вовсе никакой».

Почуяв мои сомнения, Фаль, молча слушавший причитания клиентки, подлетел к самому ушку и зазвенел:

– Оса, соглашайся! Ты эту корову вылечишь!

«Мне бы твою уверенность в собственных силах! Ну да ладно, не попробовав, от ворот поворачивать стыдно. А вдруг и правда получится животину подлечить? Руныто, они средство универсальное, если на магическое создание действуют, то и на корову смогут!» – попыталась убедить саму себя, пока хозяйка Миланы конвоировала меня в хлев. У охапки свежескошенной травы в единственном занятом стойле среди полудюжины свободных стояла больная и, кося на нас большими печальными глазами с длинными ресницами, меланхолично жевала жвачку. В такт движениям челюстей задумчиво покачивался хвост, отгонявший досужих мух. Пятнистая рыжечерная корова на вид была совершенно здорова, но как провести обследование и выявить причину падения надоев, я не могла ума приложить. Что же, коль позориться, то только перед Фалем и самой собой. Вежливо, но твердо я попросила клиентку покинуть хлев, временно ставший смотровым кабинетом. Бросив на Милану ласковый взгляд, крестьянка пробормотала животине чтото утешительное, почесала лоб между рогов и выплыла: