Рыжее братство. Трилогия (СИ) - Фирсанова Юлия Алексеевна. Страница 76

Моя страшная угроза подействовала почище кнута, компания собралась гораздо быстрее обычного и темп передвижения взяла более высокий, даже Герг пытался погонять Белку, неловко сжимая ее бока коленями. Та удивленно оборачивалась, фыркала, но шаг прибавляла лишь тогда, когда начинала отставать от других лошадей.

Кейр был прав насчет неуклонного приближения к городу, повозки стали попадаться чаще, в этих краях старый тракт и новый шли, а точнее, виляли, бок о бок, и часть путешественников предпочитали сворачивать на менее людную, пусть и не особенно ухоженную, дорогу. Повозки встречались уже не по одной, а целыми группами, бывало, лишь самую малость не дотягивающими до караванов, коегде я даже замечала верховых охранников. Служивые люди изучали нас несколько секунд, узнавали во мне магеву, а в Кейре своего и автоматически снимали нашу компанию из списка потенциальных любителей поживы за счет честных торговцев.

Последняя замаячившая перед нами пара повозок с крытым плотной тканью верхом не охранялась. Зато она была особенно… нет, не живописна, не своеобразна, даже не оригинальна. Иначе как аляповатым это зубодробительное сочетание ярких, бьющих по глазам красок и оскаленных не то в гримасах ужаса, не то в сердечных улыбках рож я назвать не смогла бы, не погрешив против истины. Думаю, если бы переселенцы с Дикого Запада, страдавшие от набегов краснокожих, догадались так украсить свои фургоны, ни один здравомыслящий индеец к ним и на десять миль не приблизился бы.

Замыкающей повозкой правил седой, но еще крепкий дядька в яркокрасной рубашке и широких, как паруса, столь же колоритных штанах. Рядом шел невысокий, гибкий, как тростник, босой паренек в одних трико. Вожжи флангового средства передвижения держала черноволосая, грудастая, сияющая жемчужной улыбкой из рекламы блендамеда женщина в пестром платье с корсажем, увешанная звенящим при малейшем движении тела набором бижутерии. Обильные украшения, состоящие из колокольчиков, бусинок, колечек и монеток, украшали шею, уши, оба запястья и пояс дамы. Смотрелась она столь же колоритно, как смесь цыганки с клептоманкой, служащая подтверждением старого правила кочевого народа: кто первый встал, тот красивей всех оделся.

– Балаганщики, – констатировал Кейр.

– Я догадалась, что не воры, с такими шумовыми эффектами на дело не отправишься, – малость кисловато откликнулась я. А что мне было шибко радоваться, когда эффектная красотка скалилась нашей компании, мне мимоходом, а в основном мужчинам, и все, даже Лакс, отвечали ей широкими улыбками зачарованных идиотов. Герг так и вовсе ухитрился заставить Белку сменить траекторию движения настолько, чтобы приблизиться к вознице поближе. Полагаю, с седла открывался замечательный вид на декольте женщины. Ничем иным туманномечтательный взгляд поэта я объяснить не могла. Между прочим, в такой одежке и мой второй с половиной бюст смотрелся бы на весь четвертый, а чего там внутри у этой актриски, еще неизвестно, может, она тряпочек или поролона напихала для пущего эффекта. Но разве ж прибалдевшим от женских прелестей мужикам мозги вправишь?

Както само собой вышло, не знаю уж, мужчины ли малость придержали коней, или балаганщики подстегнули своих, а только поехали мы одной группой.

– Привет вам, путники! – грудное контральто было еще более красивым, чем улыбка и высокая грудь актрисульки. Будь я созданием иного пола, наверное, она произвела бы на меня впечатление. Но я была девицей, а потому испытывала не восхищение, а скрытую досаду, когда балаганщица принялась завлекать кавалеров. – В Мидан?

– Угадала, красавица! – первым нашелся Лакс.

– Ну тогда непременно выберите часок, загляните в балаган дядюшки Каро! – сделала рекламу предстоящему представлению женщина, сосредоточив большую часть своего внимания на Птице и увеличив интенсивность улыбки. Дядька в красном довольно закивал, попыхивая трубочкой и предоставляя коллеге полную свободу действий, а она обратилась еще и ко мне: – Приходите, магева, на наши чудеса поглядите! Акробаты, жонглеры, канатоходцы, клоуны, куклы, двигающиеся сами по себе!

– Не люблю марионеток, слишком похожи на людей, – скривилась я, цедя слова, – но за приглашение спасибо.

– Но разве это не забавно? – непонимающе нахмурилась разбитная красотка, даже на мгновение прекратила артобстрел моих спутников изпод длинных ресниц.

– Напоминание о том, что вся наша жизнь и любой выбор – обман, что все дело лишь в прихоти кукловода – самое лучшее развлечение? Что ж, кому как. На вкус и цвет товарища нет. – Я передернула плечами и отвернулась.

Так же как моя подруга Галка ненавидела гусениц и бабочек, я с детства шарахалась от кукол, пародий на человека, и ударялась в рев, стоило комулибо попытаться всучить мне «прелестную игрушку». Куклы казались мне готовым сосудом, только и ждущим, когда нечто недоброе заполнит их, или, случалось, я была почти твердо уверена, что зло уже засело под невинной резиновой оболочкой, а стеклянные глазки наблюдают за людьми, выбирая подходящую жертву. Както, поглядев «Чаки», я поняла, что такие фантазии посещают не одну меня. Но о своих страхах беседовать с балаганщицей совершенно не хотелось, и к психоаналитику я бы тоже ни за что не пошла. Лечить надо то, что сам считаешь болезнью, на худой конец, отклонением, а я всего лишь проявляла разумную осторожность по отношению к опасным предметам. Вот у наших предков на этот счет правильная была позиция: кукла, подобие человека, – предмет мистический и культовый, неподготовленному субъекту без защитных ритуалов никаких дел с ней иметь не следует. А в магическом мире я вообще не собиралась даже приближаться к «игрушкам». Пусть лучше считают магеву слишком высокомерной и заумной для невинных забав с марионетками, от меня не убудет, а нервы целее окажутся, и, как знать, только ли нервы.

Поняв, что из меня не выйдет восторженной поклонницы балагана, красотка переключилась на более доступные жертвы. Она профессионально весело воскликнула:

– Но васто, господин, мы будем ждать? – и игриво подергала за штанину Герга.

Засмотревшийся в декольте актриски, уставший и совсем нетвердо сидящий на лошади поэт от этой встряски потерял равновесие и свалился прямо на звенящие руки красотки, в глубь повозки, откуда донеслось сонное ворчание минимум трех голосов.

– Эй, Щегол, твое седалище нашло местечко по вкусу? – сыронизировал Лакс, на лету перехватывая поводья Белки. – Так до самого Мидана и поедешь, приятель?

– Ох, был бы только рад, – коекак выбравшись из глубин кибитки, соломы и юбок, простонал поэт под игривый смех красавицы, обвившей его шею руками и залепившей звонкий поцелуй в щеку. – Всадник из меня куда худший, чем из лошади магевы – охотник. Зада не чую.

– А и оставайся, пожалуй, – моментально предложила балаганщица, проникшись великодушным сочувствием к несчастному поэту, – места в кибитке вдосталь. До Мидана к ночи доберемся. Эй, дядюшка Каро, прихватим попутчика?

– Отчего ж не прихватить, – добродушно оскалился тот, выпуская фигурное колечко дыма.

– Правда, Герг, – ухватилась я за ценную идею, – оставайся. Чего зря мучиться? Лакс тебе денег на дорогу и житье даст, а там, если захочешь, всегда нас найдешь.

Щегол смутился, поупирался немного, больше для вида, но согласился. Не последнюю роль, полагаю, сыграло пышное бедро женщины, прижимающееся к его боку, и ее ласковый взгляд. Вор ссыпал поэту горсть монет разного достоинства и перебросил с седла мешок с барахлом и коекакой едой.

– Вы уже знаете, где остановитесь? – спросил напоследок Птица.

– Там, где мягкие постели, чистое белье, горячая вода для мытья и хорошая еда, – озвучила я скромный перечень требований.

– Тогда я вас быстро отыскать смогу, – мигом успокоился Щегол.

Мы попрощались, пожелали балаганщикам удачи, попросили их беречь непутевого поэта и поехали вперед. Вскоре фургоны остались далеко позади.

Теперь, не подстраиваясь под черепаший ход Герга, мы двигались куда веселее и быстрее. Я оживилась и вновь принялась вертеть головой по сторонам, надеясь узреть первые признаки пригорода районов, пусть не линии электропередачи и вездесущие автомагазины, но хоть чтото намекающее на близость Мидана. Кейр же все оглядывался на Птицу, попавшего в заботливые руки красоткивозницы. Она усадила пиита рядом с собой на отыскавшуюся в недрах фургона подушку, обняла и чтото нежно щебетала.