Машина времени (сборник) - Уэллс Герберт Джордж. Страница 17

Вы, наверное, удивитесь, узнав, какого врага я отныне боялся больше всего: темноты во время новолуния. Поначалу этот страх внушила мне Уина, когда делала непонятные для меня замечания по поводу темных ночей. Но теперь уже нетрудно было догадаться, что таили в себе темные ночи. Луна убывала, и с каждой ночью тьма держалась все дольше.

Я стал понимать, хотя еще не вполне, почему темнота внушает безотчетный ужас и страх этому маленькому наземному народу. Я интуитивно чувствовал, какие гнусности могли проделывать морлоки в такие безлунные ночи. После ужасного исследования колодца я убедился, что и вторая моя гипотеза была абсолютно неверной. Возможно, наземные жители и были некогда привилегированной аристократией, а морлоки – их подневольными слугами, но это время давно миновало. Обе разновидности, возникшие в результате эволюции человека, постепенно переходили или уже окончательно перешли к новым отношениям между собой. Элои, подобно потомкам короля Карла Великого, мало-помалу превратились в прекрасные ничтожества. Им позволяли владеть поверхностью земли только потому, что морлоки, жившие в течение бесчисленных поколений под землей, в конце концов совершенно перестали выносить дневной свет.

Но морлоки все равно продолжали изготовлять для них одежду и обслуживать их нужды. Я полагаю, это делалось ими в силу старой, давно укоренившейся привычки служить. Они делали это так же рефлекторно, как лошадь, бьющая копытом о землю, или охотник, убивающий животных ради спорта, – делали потому, что старые и с незапамятных времен исчезнувшие общественные отношения оставили неизгладимый след в их организме. Ясно, что прежний порядок существовал теперь до некоторой степени в обратном виде.

Над изнеженными созданиями была уже занесена рука Немезиды. Многие века – тысячи поколений назад – человек изгнал своего ближнего из области солнечного света и довольства. А теперь этот ближний вернулся назад, но уже в измененном виде! Элоям пришлось начать азбуку жизни с азов: они снова познакомились с чувством страха!.. И вдруг мне пришли на память те самые куски мяса, которые я видел в Подземном Мире. Не знаю, почему я вспомнил о них; это не было связано с течением моих мыслей и явилось как бы вопросом извне. Но я старался припомнить форму этих кусков. Они что-то смутно напоминали мне, но я пока не мог сказать, что именно.

Маленький народ был совершенно беззащитен перед своим таинственным страхом. Но ведь я был совсем другим. Я вышел из девятнадцатого века, когда человеческая раса находилась в расцвете своих сил и когда страх уже не производил парализующего действия, а таинственное перестало пугать. Во всяком случае я мог защищаться.

Оценив ситуацию, я решил без дальнейших промедлений изготовить для себя оружие и отыскать безопасное место, где можно было поспать. Имея такое убежище, я получал возможность наблюдать этот странный мир с некоторой долей своего прежнего самообладания, которого я лишился после знакомства с морлоками. Я чувствовал, что просто не смогу заснуть, если не буду уверен, что моя постель защищена от их нашествия. Я содрогнулся от ужаса, вспомнив, как они ощупывали меня и пытались утащить к себе.

После обеда я отправился бродить по долине Темзы, но не нашел никакого убежища, которое показалось бы мне недоступным для морлоков. Разные попавшиеся мне на пути здания и деревья, которые я видел, не могли представлять препятствий для таких ловких ползунов, какими были подземные существа. И тут я вспомнил о высоких башенках и блеске полированных стен зеленого фарфорового дворца.

Посадив Уину, словно маленького ребенка, на плечо, я под вечер направился по холмам на юго-запад, к зеленому фарфоровому дворцу. Я определил расстояние в семь или восемь миль, но в очередной раз ошибся: в действительности до дворца было не меньше восемнадцати. Я впервые увидел это место в туманный день, когда расстояния кажутся меньше. В довершение всего у меня отвалился каблук от одного башмака и гвозди впились мне в пятку. Это были старые удобные башмаки, которые я обыкновенно носил только дома. Таким образом, я оказался еще и хромым. Солнце уже давно закатилось, когда я увидел темный силуэт дворца на бледно-желтом фоне неба.

Уина была в восторге оттого, что я нес ее на плече, но спустя некоторое время она захотела, чтобы я спустил ее, и, идя рядом со мной, перебегала то на одну, то на другую сторону, рвала цветы и совала их мне в карманы. Эта принадлежность моей одежды вообще приводила в изумление Уину, и она, недолго думая, решила, что карманы не более как оригинальные вазы для цветов. Во всяком случае, она употребляла их для этой цели. Да, кстати, переодеваясь, я нашел…

(Путешественник во Времени замолчал, сунул руку в карман куртки и так же безмолвно извлек оттуда и положил перед нами два очень больших увядших цветка, отчасти напоминавших цветы белой мальвы. Затем он продолжил свой рассказ.)

Когда наступил вечер, мы все еще продолжали идти по вершине холма, в направлении к Уимблдону. Уина начала уставать и выказала желание вернуться в дом из серого камня. Но я махнул рукой в сторону уже видневшихся вдали башенок зеленого фарфорового дворца и постарался объяснить ей, что именно там мы найдем убежище от ее страхов.

Вам знакома глубокая тишина, которая спускается на весь мир перед сумерками? Когда даже ветерок перестает играть листьями деревьев? Мне всегда кажется, что в этом вечернем затишье таится ожидание чего-то необычного.

Так вот, в этот вечер обычное ощущение ожидания приняло у меня иной характер, а вернее, превратилось в страх. Далекое небо было чистым и ясным, и только на западе виднелось несколько горизонтальных облачных полос. Среди этого сумеречного затишья мои чувства как будто сверхъестественно обострились. Мне казалось, что я ощущаю пустоту под ногами, чудилось, что я вижу сквозь землю морлоков, разгуливающих по своему муравейнику и ожидающих наступления темноты. Разгоряченное воображение рисовало мне, что они приняли мое вторжение в их логовище как объявление войны. И зачем они взяли мою Машину времени?

Мы продолжали идти, все было спокойно, сумерки постепенно переходили в ночь. Яркая синева горизонта потемнела, и на небе одна за другой стали загораться звезды. Земля под ногами становилась неясной, деревья все более темнели. Страх и усталость окончательно одолели Уину. Я взял ее на руки и постарался успокоить ласками. Когда же вокруг окончательно воцарилась темнота, она крепче обвила руками мою шею и, закрыв глаза, прижалась лицом к моему плечу.

Через какое-то время мы спустились по длинному склону в долину, и там, в полутьме, я чуть не угодил в маленькую речку. Я переправился через нее вброд, взобрался на противоположный берег, прошел мимо нескольких спальных домов и статуи, изображавшей Фавна или что-то в этом роде, но только без головы. Тут, как и везде, росли акации.

До сих пор я не заметил никаких признаков морлоков. Но было еще рано, так что самые темные ночные часы, перед восходом луны, ожидали нас впереди.

С верхушки ближайшего холма я увидел густой лес, расстилавшийся передо мной широкой темнеющей полосой. Я остановился в нерешительности: ни справа, ни слева этому лесу, казалось, не было конца. Чувствуя сильную усталость и боль в ноге, я осторожно спустил Уину с плеча и присел на траву. Рассмотреть зеленый фарфоровый дворец тоже было нельзя, и я не знал, куда идти. Я смотрел на лесную чащу и думал: что там, в ее глубине? Наверное, сквозь густо переплетенные ветви не видно даже сверкающих на небе звезд. Несмотря на то что в лесу, возможно, нет никакой опасности – опасности, о которой страшно было и думать, – там, вероятно, есть достаточно корней, чтобы споткнуться и разбить себе лоб. К тому же я был слишком утомлен после пережитых волнений и поэтому решил не идти туда, а провести ночь на открытом месте.

Уина крепко заснула, чему я был очень рад. Я заботливо завернул ее в свою куртку и уселся возле нее в ожидании восхода луны. На склоне пустынного холма царил покой, но из глубины леса временами доносился шорох каких-то живых существ.