Новая Кровь. Ассасин (СИ) - Краснова Галина Владимировна. Страница 5

— Страшный как плод запретной любви тинника и трясинника. Я справлюсь, Маш, правда! — почти с ужасом прохрипела я, увидев как та тянется к пологу, закрывающему вход в повозку.

— Да ладно тебе. Как твой друг я просто обязана помочь! — рассмеялась она.

— Я все слышал, Талиока! И если бы я доподлинно не знал, что красив, то моего эго сейчас корчилось бы в предсмертных судорогах, — это уже Макс.

— Офанареть, настоящий принц! — восторженно пискнула Машка, во все глаза глядя на императора.

— Твое эго не пошатнется даже от слаженной атаки Круга Архимагов. Я тебе поесть принесла, — обреченно протянула я захваченную еду, понимая что мы с Максимильяном под угрозой.

Машка в целом безобидна, но не в меру болтлива, энергична и сильна в магическом плане. Уже несколько раз она со злости запускала в надоедливых ухажеров полноценный огненные пульсары, что показывает высокий уровень предрасположенности к спонтанному применению волшебства. Проще говоря, прямая ей дорога в боевые маги, как ей и хочется.

— Я не принц, прекрасная леди, но для вас готов им стать, — галантно выразился Макс, ускоренными темпами глотая кашу.

— Ой, а меня Марией зовут, — отчаянно краснея представилась рыжая.

— Макс, — буркнул Величество, судорожно пытаясь проглотить все то, что успел засунуть в рот, — в вафым уфуфам.

Меня начало пробивать на смех. Наверно, это все-таки нервное, хотя и ситуация сложилась комичная. Машка, кажется, влюбилась в императора с первого взгляда и смотрит на него так же, как я чернику со взбитыми сладкими сливками или пирожные с заварным кремом (да, я страшная сластена!). Макс точно так же смотрит в свою тарелку и на отложенную подальше сумку с моими личными запасами еды. На девушку он обращает внимание лишь постольку поскольку. Даже постоянно падающей на глаза неровно остриженной челке он посвящает больше своего драгоценного внимания. Ну и я в этой картине, как пятое колесо телеги или нервная свекровь на смотринах, которой сильно не нравится будущая невестка.

— Талька, — это, я так поняла, Машка обратилась ко мне, — твой брат такой красавчик, такой благородный, милый, восхитительный….

Я закатила глаза, дожидаясь паузы в этой вдохновенной речи, а Макс даже отвлекся от еды, польщено прислушиваясь к жаркому шепоту рыжей.

— Да, я такой, — наконец самодовольно прервал Машку мой пациент.

— Маша, лучше помолчи, а то он зазнается, испортится и станет мерзким, уродливым, подлым крестьянином без определенного места жительства.

— Талиока, мне кажется, я тебя чем-то разозлил. Ну, посмотри же в мои нежные, невинные глазки, о императрица моего сердца, и прости меня, если я невольно оскорбил тебя, — патетично возвестил Макс, протягивая ко мне руку с начисто облизанной ложкой, а второй бережно прижимая обгрызенный ломоть хлеба к груди напротив сердца.

— Я не злюсь, я нервничаю. Отгадай почему, — многозначительно протянула я

Макс недоумевающее сдвинул брови, но вскоре его посетило озарение. Подмигнув мне, он жестами заверил, что все будет замечательно и, вылизав тарелку остатками хлеба, переключился на Машку. И начало их интрижки я решила не наблюдать — меня воспитывали практически как монастырскую послушницу. Я даже за парнями в бане всего один раз подглядывала, за что была нещадно порота розгами, вымоченными в отваре жгучей крапивы.

Все шло своим чередом — Машка окучивала Макса, намекая на свадебные колокола. Макс окучивал Машку, выбивая с каждым разом все больше добавки на обед, ужин, завтрак, полдник, сонник и три перекуса. Ну, можно сказать, что у этих двоих полная идиллия — он почти согласен на свадьбу, она радостно кормит его и рассказывает о том, как будет счастливо жить вместе с ним в землянке, спать на полу, доить коз и растить ораву ребятишек, иногда уходя в походы на нечисть. Мы с Максом дружно содрогались от нарисованной картины, но продолжали прикидываться неимущими.

Я, в свою очередь, окучивала Авдотия Лаврентьевича на предмет покупки девяноста процентов моих зелий за баснословную сумму. По деревенским меркам. По столичным — самое то. Купец отказываться не спешил, но обрабатывал меня на счет восьмидесяти процентной скидки на товар. Я не сдавалась, гарантируя лишь один процент, и то только как другу. Он тоже упорствовал и намекал на то, что мы — почти родственники. Я родство отрицала, упирая на тот факт, что сиротой была, сиротой осталась, сиротой и помру. Короче, скучать не приходилось.

А до столицы оставалось еще два дня пути. Привычные хмурые леса давно уже сменились бесконечными полями и лугами. Часто мы проезжали довольно богатые деревеньки и села, где чумазые ребятишки с диким визгом кидались к нам и выпрашивали леденцы и пряники, зажимая в кулачках медные монетки. Один раз, поддавшись их веселому настроению, я выкупила у одного из купцов настоящую эльфийскую шоколадку в хрустящей золотистой обертке. К сожалению, растянуть удовольствие не получилось, так как с Максом и Машей пришлось делиться. Я не жадина, но в такие моменты что-то гадкое во мне просыпается.

Мы как раз проезжали через реденький лес, по объяснением купца оставленный для императорской охоты, когда на нас напали. Целенаправленно так напали, свалив два не маленьких дуба — перед обозом и за последней телегой. Нападающие кинулись со всех сторон, по моим ощущением. Дико орущие, с обнаженными мечами, они вселили в меня такой ужас, что ноги задрожали и отказали служить. И все же что-то привело меня под повозку, где я в страхе и затаилась, понимая, что веду себя трусливо, что должна как минимум кинуться помогать раненым, а как максимум — спрятать Макса.

— А ну вылезай, махраска паршивая, — вдруг гаркнул незнакомый голос справа.

Оглянувшись, я увидела мужчину с безобразным шрамом, пересекавшем все лицо. Он тянул ко мне свою руку, затянутую в черную перчатку, но поблескивающую перстнями на двух пальцах.

— Нет! — истошно закричала я. — Не трогайте меня!

Заметавшись в панике, я не заметила, как вытащила кинжал и пригвоздила им руку страшного мужчины.

— Ах ты, тварь, — взвыл нападающий, пытаясь отцепить мои пальцы от рукояти, — ты мне за это ответишь!

И тут что-то во мне произошло — мое «Я» отошло на второй план, и его место заняло что-то другое. Не знаю почему, но мне вдруг стало удивительно спокойно — это нечто было сильным и, как мне кажется, даже жестоким. До меня как бы донеслись слова успокоения. Кто-то уверил меня, что все будет хорошо. А мне просто нужно расслабиться и не мешать.

— Ну, мы еще посмотри, кто кого, меченный, — с пугающей даже меня саму интонацией ответила я, да еще и плюнула мужчине прямо в глаз.

Пока я удивлялась не свойственному мне поведению, моя нога самостоятельно рванула к цели. Не знаю к какой, но застряла она в челюсти нападавшего, который мгновенно отключился. Удивительно, но боли от удара я не почувствовала, хотя скорость движения конечности была велика. Но, честно говоря, я ничего не чувствовала, лишь могла наблюдать и немного слышать, как будто через толстое одеяло.

Пока я размышляла над странностями собственного поведения, моя рука сделала замысловатый жест, после чего телега подлетела и, перекувыркнувшись, придавила двоих нападающих.

— Ну, кто еще хочет до меня добраться? Не стесняйтесь, я к вашим услугам, — громко возвестила я немного охрипшим и донельзя злорадным голосом.

Захотелось закрыть глаза и куда-нибудь спрятаться, потому что то, что завладело моим телом — пугало меня до дрожи. Оно предвкушало битву, скорее даже расправу над посмевшими покуситься на… детеныша? Почему я думаю о себе, как о детеныше?

«Потому что мы и есть детеныш, дура», — ответило оно.

— Да мне всего шесть лет до совершеннолетия осталось. И чуть больше месяца, — попробовала возмутиться я. — И почему, ты говоришь «мы»?

«Я часть тебя, ты часть меня. Я всего лишь твой Голос Предков, но тебе еще рано это знать. Прими все как данность, детеныш. И не мешай мне уничтожать врагов.» — ответило оно.

И бой продолжился. Я с ужасом наблюдала, как мое тело, неподвластное мне, сокрушает врагов. Я уже была на грани сумасшествия, когда произошло непредвиденное — взорвался огненный шар, появившийся из повозки с Максом. Нападавшие, уже отшатнувшиеся от меня, оказались меж двух огней — из повозки появилась Машка, причем разозленная донельзя.